XXIV
Предположения
Петра Герасимовича были справедливы.
Вернувшись
из совещательной комнаты, председатель взял бумагу и прочел:
– «188*
года апреля 28 дня, по указу его императорского величества, окружный суд, по
уголовному отделению, в силу решения господ присяжных заседателей, на основании
3 пункта статьи 771, 3 пункта статьи 776 и статьи 777 Устава уголовного
судопроизводства, определил: крестьянина Симона Картинкина, 33 лет, и мещанку
Екатерину Маслову, 27 лет, лишив всех прав состояния, сослать в каторжные
работы: Картинкина на 8 лет, а Маслову на 4 года, с последствиями для обоих по
28 статье Уложения. Мещанку же Евфимию Бочкову, 43 лет, лишив всех особенных,
лично и по состоянию присвоенных ей прав и преимуществ, заключить в тюрьму
сроком на 3 года с последствиями по 49 статье Уложения. Судебные по сему делу
издержки возложить по равной части на осужденных, а в случае их
несостоятельности принять на счет казны.
Вещественные
по делу сему доказательства про дать, кольцо возвратить, склянки уничтожить».
Картинкин
стоял, так же вытягиваясь, держа руки с оттопыренными пальцами по швам и шевеля
щеками. Бочкова казалась совершенно спокойной, Услыхав решенье, Маслова багрово
покраснела.
– Не
виновата я, не виновата! – вдруг на всю залу вскрикнула она. – Грех
это. Не виновата я. Не хотела, не думала. Верно говорю. Верно. – И,
опустившись на лавку, она громко зарыдала.
Когда
Картинкин и Бочкова вышли, она все еще сидела на месте и плакала, так что жандарм
должен был тронуть ее за рукав халата.
«Нет,
это невозможно так оставить», – проговорил сам с собой Нехлюдов,
совершенно забыв свое дурное чувство, и, сам не зная зачем, поспешил в коридор
еще раз взглянуть на нее. В дверях теснилась оживленная толпа выходивших
присяжных и адвокатов, довольных окончанием дела, так что он несколько минут
задержался в дверях. Когда же он вышел в коридор, она была уже далеко. Скорыми
шагами, не думая о том внимании, которое он обращал на себя, он догнал и
обогнал ее и остановился. Она уже перестала плакать и только порывисто
всхлипывала, отирая покрасневшее пятнами лицо концом косынки, и прошла мимо
него, не оглядываясь. Пропустив ее, он поспешно вернулся назад, чтобы увидать
председателя, но председатель уже ушел.
Нехлюдов
нагнал его только в швейцарской.
– Господин
председатель, – сказал Нехлюдов, подходя к нему в ту минуту, как тот
уже надел светлое пальто и брал палку с серебряным набалдашником, подаваемую
швейцаром, – могу я поговорить с вами о деле, которое сейчас
решилось? Я – присяжный.
– Да,
как же, князь Нехлюдов? Очень приятно, мы уже встречались, – сказал
председатель, пожимая руку и с удовольствием вспоминая, как хорошо и весело он
танцевал – лучше всех молодых – в тот вечер, как встретился с
Нехлюдовым. – Чем могу служить?
– Вышло
недоразумение в ответе относительно Масловой. Она невинна в отравлении, а между
тем ее приговорили к каторге, – с сосредоточенно мрачным видом сказал
Нехлюдов.
– Суд
постановил решение на основании ответов, данных вами же, – сказал
председатель, подвигаясь к выходной двери, – хотя ответы и суду
показались несоответственны делу.
Он
вспомнил, что хотел разъяснить присяжным то, что их ответ: «Да – виновна»,
без отрицания умысла убийства, утверждает убийство с умыслом, но, торопясь
кончить, не сделал этого.
– Да,
но разве нельзя поправить ошибку?
– Повод
к кассации всегда найдется. Надо обратиться к адвокатам, – сказал
председатель, немножко набок надевая шляпу и продолжая двигаться к выходу.
– Но
ведь это ужасно.
– Ведь,
видите ли, Масловой предстояло одно из двух, – очевидно желая быть
как можно приятнее и учтивее с Нехлюдовым, сказал председатель, расправив
бакенбарды сверх воротника пальто, и, взяв его слегка под локоть и направляя к
выходной двери, он продолжал:
– Вы
ведь тоже идете?
– Да, – сказал
Нехлюдов, поспешно одеваясь, и пошел с ним.
Они
вышли на яркое веселящее солнце, и тотчас же надо было говорить громче от
грохота колес по мостовой.
– Положение,
изволите видеть, странное, – продолжал председатель, возвышая голос, – тем,
что ей, этой Масловой, предстояло одно из двух: или почти оправдание, тюремное
заключение, в которое могло быть зачислено и то, что она уже сидела, даже
только арест, или каторга, – середины нет. Если бы вы прибавили
слова: «Но без намерения причинить смерть», то она была бы оправдана.
– Я
непростительно упустил это, – сказал Нехлюдов.
– Вот
в этом все дело, – улыбаясь, сказал председатель, глядя на часы.
Оставалось
только три четверти часа до последнего срока, назначенного Кларой.
– Теперь,
если хотите, обратитесь к адвокату. Нужно найти повод к кассации. Это всегда
можно найти. На Дворянскую, – отвечал он извозчику, – тридцать
копеек, никогда больше не плачу.
– Ваше
превосходительство, пожалуйте.
– Мое
почтение. Если могу чем служить, дом дворникова, на Дворянской, легко
запомнить.
И он,
ласково поклонившись, уехал.
|