XXVI
Пройдя
сени и до тошноты вонючий коридор, в котором, к удивлению своему, они застали
двух прямо на пол мочащихся арестантов, смотритель, англичанин и Нехлюдов,
провожаемые надзирателями, вошли в первую камеру каторжных. В камере, с нарами
в середине, все арестанты уже лежали. Их было человек семьдесят. Они лежали
голова с головой и бок с боком. При входе посетителей все, гремя цепями,
вскочили и стали у нар, блестя своими свежебритыми полуголовами. Остались
лежать двое. Один был молодой человек, красный, очевидно, в жару, другой – старик,
не переставая охавший.
Англичанин
спросил, давно ли заболел молодой арестант. Смотритель сказал, что с утра,
старик же уже давно хворал животом, но поместить его было некуда, так как
лазарет давно переполнен. Англичанин неодобрительно покачал головой и сказал,
что он желал бы сказать этим людям несколько слов, И попросил Нехлюдова
перевести то, что будет говорить. Оказалось, что англичанин, кроме одной цели
своего путешествия – описания ссылки и мест заключения в Сибири, имел еще
другую цель – проповедование спасения верою и искуплением.
– Скажите
им, что Христос жалел их и любил, – сказал он, – и умер за
них. Если они будут верить в это, они спасутся. – Пока он говорил,
все арестанты молча стояли перед нарами, вытянув руки по швам. – В
этой книге, скажите им, – закончил он, – все это сказано.
Есть умеющие читать?
Оказалось,
что грамотных было больше двадцати человек. Англичанин вынул из ручного мешка
несколько переплетенных Новых заветов, и мускулистые руки с крепкими черными
ногтями из-за посконных рукавов потянулись к нему, отталкивая друг друга. Он
роздал в этой камере два Евангелия и пошел в следующую.
В
следующей камере было то же самое. Такая же была духота, вонь; точно так же
впереди, между окнами, висел образ, а налево от двери стояла парашка, и так же
все тесно лежали бок с боком, и так же все вскочили и вытянулись, и точно так
же не встало три человека. Два поднялись и сели, а один продолжал лежать и даже
не посмотрел на вошедших; это были больные. Англичанин точно так же сказал ту
же речь и так же дал два Евангелия.
В
третьей камере слышались крики и возня. Смотритель застучал и закричал:
«Смирно!» Когда дверь отворили, опять все вытянулись у нар, кроме нескольких
больных и двоих дерущихся, которые с изуродованными злобой лицами вцепились
друг в друга, один за волосы, другой за бороду. Они только тогда пустили друг
друга, когда надзиратель подбежал к ним. У одного был в кровь разбит нос, и
текли сопли, слюни и кровь, которые он утирал рукавом кафтана; другой обирал
вырванные из бороды волосы.
– Староста! – строго
крикнул смотритель.
Выступил
красивый, сильный человек.
– Никак-с
невозможно унять, ваше высокоблагородие, – сказал староста, весело
улыбаясь глазами.
– Вот
я уйму, – сказал, хмурясь, смотритель.
– What
did they fight for?[80]– спросил
англичанин.
Нехлюдов
спросил у старосты, за что была драка.
– За
подвертку, вклепался в чужие, – сказал староста, продолжая
улыбаться. – Этот толкнул, тот сдачи дал.
Нехлюдов
сказал англичанину.
– Я
бы желал сказать им несколько слов, – сказал англичанин, обращаясь к
смотрителю.
Нехлюдов
перевел. Смотритель сказал: «Можете». Тогда англичанин достал свое Евангелие в
кожаном переплете.
– Пожалуйста,
переведите это, – сказал он Неклюдову. – Вы поссорились и
подрались, а Христос, который умер за нас, дал нам другое средство разрешать
наши ссоры. Спросите у них, знают ли они, как по закону Христа надо поступить с
человеком, который обижает нас.
Нехлюдов
перевел слова и вопрос англичанина.
– Начальству
пожалиться, оно разберет? – вопросительно сказал один, косясь на
величественного смотрителя.
– Вздуть
его, вот он и не будет обижать, – сказал другой.
Послышалось
несколько одобрительных смешков. Нехлюдов перевел англичанину их ответы.
– Скажите
им, что по закону Христа надо сделать прямо обратное: если тебя ударили по
одной щеке, подставь другую, – сказал англичанин, жестом как будто
подставляя свою щеку.
Нехлюдов
перевел.
– Он
бы сам попробовал, – сказал чей-то голос, – А как он по другой
залепит, какую же еще подставлять? – сказал один из лежавших больных.
– Этак
он тебя всего измочалит.
– Ну-ка,
попробуй, – сказал кто-то сзади и весело засмеялся. Общий неудержимый
хохот охватил всю камеру; даже избитый захохотал сквозь свою кровь и сопли.
Смеялись и больные.
Англичанин
не смутился и просил передать им, что то, что кажется невозможным, делается
возможным и легким для верующих.
– А
спросите, пьют ли они?
– Так
точно, – послышался один голос и вместе с тем опять фырканье и хохот.
В этой
камере больных было четверо. На вопрос англичанина, почему больных не соединяют
в одну камеру, смотритель отвечал, что они сами не желают. Больные же эти не
заразные, и фельдшер наблюдает за ними и оказывает пособие.
– Вторую
неделю глаз не казал, – сказал голос.
Смотритель
не отвечал и повел в следующую камеру. Опять отперли двери, и опять все встали
и затихли, и опять англичанин раздавал Евангелия; то же было и в пятой, и в
шестой, и направо, и налево, и по обе стороны.
От
каторжных перешли к пересыльным, от пересыльных к общественникам и к
добровольно следующим. Везде было то же самое: везде те же холодные, голодные,
праздные, зараженные болезнями, опозоренные, запертые люди показывались, как
дикие звери.
Англичанин,
раздав положенное число Евангелий, уже больше не раздавал и даже не говорил
речей. Тяжелое зрелище и, главное, удушливый воздух, очевидно, подавили и его
энергию, и он шел по камерам, только приговаривая «All right»[81]на донесения смотрителя,
какие были арестанты в каждой камере. Нехлюдов шел, как во сне, не имея силы
отказаться и уйти, испытывая все ту же усталость и безнадежность.
|
