XI
Когда
кончилось чтение обвинительного акта, председатель, посоветовавшись с членами,
обратился к Картинкину с таким выражением, которое явно говорило, что теперь
уже мы все и наверное узнаем самым подробным образом.
– Крестьянин
Симон Картинкин, – начал он, склоняясь налево.
Симон
Картинкин встал, вытянув руки по швам и подавшись вперед всем телом, не переставая
беззвучно шевелить щеками.
– Вы
обвиняетесь в том; что 17 января 188* года вы, в сообществе с Евфимьей Бочковой
и Екатериной Масловой, похитили из чемодана купца Смелькова принадлежащие ему
деньги и потом принесли мышьяк и уговорили Екатерину Маслову дать купцу
Смелькову в вине выпить яду, отчего последовала смерть Смелькова.
Признаете
ли вы себя виновным? – проговорил он и склонился направо.
– Никак
невозможно, потому наше дело служить гостям…
– Вы
после скажете. Признаете ли вы себя виновным?
– Никак
нет-с. Я только…
– После
скажете. Признаете ли вы себя виновным? – спокойно, но твердо
повторил председатель.
– Не
могу я этого сделать, потому как…
Опять
судебный пристав подскочил к Симону Картинкину и трагическим шепотом остановил
его.
Председатель,
с выражением того, что это дело теперь окончено, переложил локоть руки, в
которой он держал бумагу, на другое место и обратился к Евфимье Бочковой.
– Евфимья
Бочкова, вы обвиняетесь в том, что 17-го января 188* года в гостинице «Мавритания»,
вместе с Симоном Картинкиным и Екатериной Масловой, похитили у купца Смелькова
из его чемодана его деньги и перстень и, разделив похищенное между собой,
опоили, для скрытия своего преступления, купца Смелькова ядом, от которого
последовала его смерть. Признаете ли вы себя виновной?
– Не
виновата я ни в чем, – бойко и твердо заговорила обвиняемая. – Я
и в номер не входила… А как эта паскуда вошла, так она и сделала дело.
– Вы
после скажете, – сказал опять так же мягко и твердо председатель.
– Так
вы не признаете себя виновной?
– Не
я брала деньги, и не я поила, я и в номере не была. Если бы я была, я бы ее
вышвырнула.
– Вы
не признаете себя виновной?
– Никогда.
– Очень
хорошо.
– Екатерина
Маслова, – начал председатель, обращаясь к третьей подсудимой, – вы
обвиняетесь в том, что, приехав из публичного дома в номер гостиницы
«Мавритания» с ключом от чемодана купца Смелькова, вы похитили из этого
чемодана деньги и перстень, – говорил он, как заученный урок, склоняя
между тем ухо к члену слева, который говорил, что по списку вещественных
доказательств недостает склянки. – Похитили из чемодана деньги и перстень, – повторил
председатель, – и, разделив похищенное и потом вновь приехав с купцом
Смельковым в гостиницу «Мавритания», вы дали Смелькову выпить вина с ядом, от
которого последовала его смерть. Признаете ли вы себя виновной?
– Ни
в чем не виновата, – быстро заговорила она, – как сначала
говорила, так и теперь говорю: не брала, не брала и не брала, ничего я не
брала, а перстень он мне сам дал…
– Вы
не признаете себя виновной в похищении двух тысяч пятисот рублей денег? – сказал
председатель.
– Говорю,
ничего не брала, кроме сорока рублей.
– Ну,
а в том, что дали купцу Смелькову порошки в вине, признаете себя виновной?
– В
этом признаю. Только я думала, как мне сказали, что они сонные, что от них
ничего не будет. Не думала и не хотела. Перед богом говорю – не
хотела, – сказала она.
– Итак,
вы не признаете себя виновной в похищении денег и перстня купца Смелькова, – сказал
председатель. – Но признаете, что дали порошки?
– Стало
быть, признаю, только я думала, сонные порошки. Я дала только, чтобы он заснул, – не
хотела и не думала.
– Очень
хорошо, – сказал председатель, очевидно довольный достигнутыми
результатами. – Так расскажите, как было дело, – сказал он,
облокачиваясь на спинку и кладя обе руки на стол. – Расскажите все,
как было. Вы можете чистосердечным признанием облегчить свое положение.
Маслова,
все так же прямо глядя на председателя, молчала.
– Расскажите,
как было дело.
– Как
было? – вдруг быстро начала Маслова. – Приехала в
гостиницу, провели меня в номер, там он был, и очень уже пьяный. – Она
с особенным выражением ужаса, расширяя глаза, произносила слово он. – Я
хотела уехать, он не пустил.
Она
замолчала, как бы вдруг потеряв нить или вспомнив о другом.
– Ну,
а потом?
– Что
ж потом? Потом побыла и поехала домой.
В это
время товарищ прокурора приподнялся наполовину, неестественно опираясь на один
локоть.
– Вы
желаете сделать вопрос? – сказал председатель и на утвердительный
ответ товарища прокурора жестом показал товарищу прокурора, что он передает ему
свое право спрашивать.
– Я
желал бы предложить вопрос: была ли подсудимая знакома с Симоном Картинкиным
прежде? – сказал товарищ прокурора, не глядя на Маслову.
И,
сделав вопрос, сжал губы и нахмурился.
Председатель
повторил вопрос. Маслова испуганно уставилась на товарища прокурора.
– С
Симоном? Была, – сказала она.
– Я
бы желал знать теперь, в чем состояло это знакомство подсудимой с Картинкиным.
Часто ли они видались между собой?
– В
чем знакомство? Приглашал меня к гостям, а не знакомство, – отвечала
Маслова, беспокойно переводя глазами с товарища прокурора на председателя и
обратно.
– Я
желал бы знать, почему Картинкин приглашал к гостям исключительно Маслову, а не
других девушек, – зажмурившись, но с легкой мефистофельской, хитрой
улыбкой сказал товарищ прокурора.
– Я
не знаю. Почем я знаю, – отвечала Маслова, испуганно оглянувшись
вокруг себя и на мгновение остановившись взглядом на Нехлюдове. – Кого
хотел, того приглашал.
«Неужели
узнала?» – с ужасом подумал Нехлюдов, чувствуя, как кровь приливала ему к
лицу; но Маслова, не выделяя его от других, тотчас же отвернулась и опять с испуганным
выражением уставилась на товарища прокурора.
– Подсудимая
отрицает, стало быть, то, что у нее были какие-либо близкие отношения с
Картинкиным?
Очень
хорошо. Я больше ничего не имею спросить.
И
товарищ прокурора тотчас же снял локоть с конторки и стал записывать что-то. В
действительности он ничего не записывал, а только обводил пером буквы своей
записки, но он видал, как прокуроры и адвокаты это делают: после ловкого
вопроса вписывают в свою речь ремарку, которая должна сокрушить противника.
Председатель
не сейчас обратился к подсудимой, потому что он в это время спрашивал члена в
очках, согласен ли он на постановку вопросов, которые были уже вперед
заготовлены и выписаны.
– Что
же дальше было? – продолжал спрашивать председатель.
– Приехала
домой, – продолжала Маслова, уже смелее глядя на одного председателя, – отдала
хозяйке деньги и легла спать. Только заснула – наша девушка Берта будит
меня. «Ступай, твой купец опять приехал». Я не хотела выходить, но мадам
велела. Тут он, – она опять с явным ужасом выговорила это слово
он, – он все поил наших девушек, потом хотел послать еще за вином, а
деньги у него все вышли. Хозяйка ему не поверила. Тогда он меня послал к себе в
номер. И сказал, где деньги и сколько взять. Я и поехала.
Председатель
шептался в это время с членом налево и не слыхал того, что говорила Маслова, но
для того, чтобы показать, что он все слышал, он повторил ее последние слова.
– Вы
поехали. Ну, и что же? – сказал он.
– Приехала
и сделала все, как он велел: пошла в номер. Не одна пошла в номер, а позвала и
Симона Михайловича и ее, – сказала она, указывая на Бочкову.
– Врет
она, и входить не входила… – начала было Бочкова, но ее остановили.
– При
них взяла четыре красненьких, – хмурясь и не глядя на Бочкову,
продолжала Маслова.
– Ну,
а не заметила ли подсудимая, когда доставала сорок рублей, сколько было денег? – спросил
опять прокурор.
Маслова
вздрогнула, как только прокурор обратился к ней. Она не знала, как и что, но чувствовала,
что он хочет ей зла.
– Я
не считала; видела, что были сторублевые только.
– Подсудимая
видела сторублевые, – я больше ничего не имею.
– Ну,
что же, привезли деньги? – продолжал спрашивать председатель, глядя
на часы.
– Привезла.
– Ну,
а потом? – спросил председатель.
– А
потом он опять взял меня с собой, – сказала Маслова.
– Ну,
а как же вы дали ему в вине порошок? – спросил председатель.
– Как
дала? Всыпала в вино, да и дала.
– Зачем
же вы дали?
Она, не
отвечая, тяжело и глубоко вздохнула.
– Он
все не отпускал меня, – помолчав, сказала она. – Измучалась
я с ним. Вышла в коридор и говорю Симону Михайловичу: «Хоть бы отпустил меня.
Устала».
А Симон Михайлович говорит: «Он и нам надоел. Мы хотим ему порошков сонных
дать; он заснет, тогда уйдешь». Я говорю: «Хорошо». Я думала, что это не
вредный порошок. Он и дал мне бумажку. Я вошла, а он лежал за перегородкой и
тотчас велел подать себе коньяку. Я взяла со стола бутылку финь-шампань, налила
в два стакана – себе и ему, а в его стакан всыпала порошок и дала ему.
Разве я бы дала, кабы знала.
– Ну,
а как же у вас оказался перстень? – спросил председатель.
– Перстень
он мне сам подарил.
– Когда
же он вам подарил его?
– А
как мы приехали с ним в номер, я хотела уходить, а он ударил меня по голове и
гребень сломал. Я рассердилась, хотела уехать. Он взял перстень с пальца и
подарил мне, чтобы я не уезжала, – сказала она.
В это
время товарищ прокурора опять привстал и все с тем же притворно-наивным видом
попросил позволения сделать еще несколько вопросов и, получив разрешение,
склонив над шитым воротником голову, спросил:
– Я
бы желал знать, сколько времени пробыла подсудимая в номере купца Смелькова.
Опять на
Маслову нашел страх, и она, беспокойно перебегая глазами с товарища прокурора
на председателя, поспешно проговорила:
– Не
помню, сколько времени.
– Ну,
а не помнит ли подсудимая, заходила ли она куда-нибудь в гостинице, выйдя от купца
Смелькова?
Маслова
подумала.
– В
номер рядом, в пустой, заходила, – сказала она.
– Зачем
же вы заходили? – сказал товарищ прокурора, увлекшись и прямо
обращаясь к ней.
– Зашла
оправиться и дожидалась извозчика.
– А
Картинкин был в номере с подсудимой или не был?
– Он
тоже зашел.
– Зачем
же он зашел?
– От
купца финь-шампань остался, мы вместе выпили.
– А,
вместе выпили. Очень хорошо.
– А
был ли у подсудимой разговор с Симоном и о чем?
Маслова вдруг
нахмурилась, багрово покраснела и быстро проговорила:
– Что
говорила? Ничего я не говорила. Что было, то я все рассказала, и больше ничего
не знаю. Что хотите со мной делайте. Не виновата я, и все.
– Я
больше ничего не имею, – сказал прокурор председателю и,
неестественно приподняв плечи, стал быстро записывать в конспект своей речи
признание самой подсудимой, что она заходила с Симоном в пустой номер.
Наступило
молчание.
– Вы
не имеете еще ничего сказать?
– Я
все сказала, – проговорила она, вздыхая, и села.
Вслед за
этим председатель записал что-то в бумагу и, выслушав сообщение, сделанное ему
шепотом членом налево, объявил на десять минут перерыв заседания и поспешно
встал и вышел из залы. Совещание между председателем и членом налево, высоким,
бородатым, с большими добрыми глазами, было о том, что член этот почувствовал
легкое расстройство желудка и желал сделать себе массаж и выпить капель. Об
этом он и сообщил председателю, и по его просьбе был сделан перерыв.
Вслед за
судьями поднялись и присяжные, адвокаты, свидетели и, с сознанием приятного
чувства совершения уже части важного дела, задвигались туда и сюда.
Нехлюдов
вышел в комнату присяжных и сел там у окна.
|