55
В
одиннадцать часов вечера, заняв номер в гостинице и немедленно по приезде послав
отцу телеграмму с указанием адреса, он вышел пройтись по улицам Сэндборна. В
такой поздний час нельзя было наводить справки, и он поневоле отложил это до
утра. Но ему было не до сна.
Этот
модный приморский курорт с двумя вокзалами – восточным и западным, с
пристанями, сосновыми рощами, аллеями, садами казался Энджелу Клэру каким-то
сказочным местом, возникшим внезапно по мановению волшебного жезла и лишь
слегка запыленным. С востока примыкала к нему гигантская красно-бурая Эгдонская
равнина, и, однако, именно на границе этой древней земли вырос город
увеселений. На расстоянии мили от предместий Сэндборна каждый холмик вещал о
доисторических временах, каждый канал служил средством сообщения бриттам, а
плуг с века цезарей не тревожил почвы. Но внезапно, словно дерево пророка,
вырос здесь новый шумный город и заманил сюда Тэсс.
При
свете фонарей Клэр бродил по извилистым улицам нового мирка, возникшего в мире
старины, и среди верхушек деревьев видел на фоне звездного неба высокие крыши,
трубы, бельведеры, башни пышных вилл, которые и составляли город. Здесь были
только особняки; курорт, перенесенный на берег Ла-Манша с побережья
Средиземного моря, ночью казался еще внушительнее, чем был в действительности.
Море
было близко, но не вторгалось навязчиво, оно шумело, а он подумал, что шумят
сосны; сосны шумели так же, как и море, – и этот шум принял он за плеск
прибоя.
Где же
могла приютиться Тэсс, крестьянка, молодая его жена, в этом богатом и фешенебельном
городе? Чем больше он думал, тем сильнее недоумевал. Разве есть здесь коровы,
которых она могла бы доить? Во всяком случае, полей тут не было. Вернее всего,
она работает прислугой в одном из этих больших домов. И он брел дальше,
посматривая на освещенные окна, которые гасли одно за другим, и старался
угадать, где окно ее комнаты.
Догадки
ни к чему не привели: после полуночи он вернулся в гостиницу и лег спать.
Прежде чем потушить свет, он еще раз прочел страстное письмо Тэсс. Заснуть он,
однако, не мог: быть так близко от нее и в то же время так далеко… Поминутно
поднимал он штору, всматривался в дома напротив и спрашивал себя: не за этой ли
стеной спит она сейчас?
В эту
ночь он мог бы и не ложиться в постель. Встал он в семь часов и, выйдя на
улицу, направился к почтамту. У двери он встретил смышленого на вид почтальона,
отправлявшегося разносить утреннюю почту.
– Не
знаете ли вы адреса миссис Клэр? – спросил Энджел.
Почтальон
покачал головой.
Вспомнив,
что она, вероятно, живет под своей девичьей фамилией, Клэр добавил:
– Или
мисс Дарбейфилд?
– Дарбейфилд?
И этой
фамилии почтальон не слыхал.
– Здесь,
знаете ли, сэр, одни приезжают, другие уезжают, – сказал он. – Не
зная дома, никого не отыщешь.
В это
время из почтамта вышел один из его товарищей, и Клэр повторил фамилию.
– Дарбейфилдов
я не знаю, но в «Цапле» живет д'Эрбервилль, – ответил второй почтальон.
– Вот
это мне и нужно! – воскликнул Клэр, обрадовавшись, что она носит теперь
неискаженную фамилию. – А что это за «Цапля»?
– Богатый
пансион. Здесь только и есть, что пансионы.
Расспросив
дорогу, Клэр ускорил шаги и подошел к дому одновременно с молочником. «Цапля»
была самой обыкновенной виллой, но находилась на отдельном участке и скорее напоминала
частный особняк, чем пансион, где сдаются комнаты. Если бедная Тэсс, как он
опасался, устроилась сюда служанкой, она должна была бы встретить молочника у
черного входа, и Клэр сначала решил последовать за ним. Потом, передумав,
подошел к парадной двери и позвонил.
Час был
ранний, и дверь открыла сама хозяйка. Клэр осведомился, не здесь ли живет
Тереза д'Эрбервилль, или Дарбейфилд.
– Миссис
д'Эрбервилль?
– Да.
Значит,
Тэсс считали здесь замужней женщиной, и он обрадовался этому, хотя она и не носила
его фамилии.
– Будьте
добры, скажите ей, что ее хочет видеть родственник.
– Рановато
еще. А как доложить о вас, сэр?
– Скажите,
что пришел Энджел.
– Мистер
Энджел?
– Нет,
Энджел. Это имя, а не фамилия. Она знает.
– Пойду
посмотрю, проснулась ли она.
Его
ввели в комнату. Это была столовая; сквозь прозрачные занавески он видел
маленькую лужайку, рододендроны и кусты. Очевидно, Тэсс жилось не так плохо,
как он опасался; у него мелькнула догадка, что она как-нибудь вытребовала и
продала бриллианты. За это он ее не осуждал. Вскоре настороженный его слух
уловил шаги – кто-то спускался по лестнице. Сердце его мучительно забилось, он
едва удержался на ногах. «Боже мой, что она обо мне подумает? Я так изменился!»
– прошептал он – и дверь распахнулась.
На
пороге стояла Тэсс – совсем не такая, какою думал он ее увидеть, совсем и
непонятно другая. Ее поразительная красота не то что выигрывала, но во всяком
случае казалась заметнее благодаря костюму. Ее окутывал широкий серовато-белый
кашемировый капот с вышивкой, выдержанной в полутраурных тонах; того же цвета
были утренние туфли. У ворота капот был обшит пухом. Густую темно-каштановую
косу, которую он так хорошо помнил, она закрутила на затылке, но отдельные
пряди падали ей на плечо, – очевидно, она спешила.
Он
протянул к ней руки, но она Осталась стоять в дверях, и руки его опустились.
Он, похожий теперь на скелет, обтянутый желтой кожей, почувствовал контраст
между собой и ею и решил, что внушает ей отвращение.
– Тэсс, –
сказал он хрипло, – простишь ли ты меня за то, что я уехал? Неужели ты не
подойдешь ко мне? Почему ты так… изменилась?
– Слишком
поздно! – проговорила она; ее голос звучал резко, глаза неестественно
блестели.
– Я
был несправедлив к тебе, я видел тебя не такой, какою ты была! – умолял
он. – Теперь я тебя знаю, Тэсси, любимая!
– Слишком
поздно! – повторила она, судорожно отмахиваясь рукой, словно ее пытали, и
каждая минута казалась ей часом. – Не подходи ко мне, Энджел! Нет, нельзя.
Не подходи!
– Неужели
ты можешь меня разлюбить, моя любимая, моя жена, потому что я так изменился
после болезни? Нет, ты не была непостоянной… я приехал за тобой, теперь мои
родители примут тебя с любовью!
– Да,
да! Но говорю тебе – слишком поздно!
Казалось,
она испытывала то страшное ощущение, когда во сне хочешь бежать и не можешь.
– Или
ты ничего не знаешь? Но как же ты мог прийти сюда, если ты не знал?
– Я
навел справки и отыскал тебя.
– Я
тебя ждала! Так ждала! – говорила она, и голос ее снова звучал мелодично и
скорбно, как в былые времена. – Но ты не возвращался. Я тебе написала, а
ты не приехал! Он мне твердил, что ты никогда не вернешься и что я глупа. Когда
умер отец, он был очень добр ко мне, и к матери, и ко всем нам. Он…
– Я
не понимаю.
– Он
уговорил меня вернуться к нему.
Клэр
пристально посмотрел на нее, потом, поняв смысл ее слов, поник, как пораженный
громом, и опустил глаза; взгляд его упал на ее руки: эти руки, когда-то
розовые, были теперь белые и очень нежные.
Она
продолжала:
– Он
там, наверху. Теперь я его ненавижу, потому что он мне солгал: сказал, что ты
не вернешься, а ты вернулся! Вот как он меня нарядил… мне было все равно, что
бы он со мной ни делал! Но, прошу тебя, Энджел, уйди и никогда больше не
приходи.
Они
стояли неподвижно, в каком-то смятении, с тоской глядя друг на друга. Казалось,
оба умоляли кого-то защитить их от действительности.
– Это
я виноват, только я, – сказал Клэр.
Продолжать
он не мог. Слова были так же бессильны, как и молчание. Но он смутно почувствовал
то, что только впоследствии понял ясно: его Тэсс как бы отреклась от тела,
которое он видел перед собой, и позволила ему, словно это был труп, плыть по
течению, независимо от ее воли.
Прошло
несколько секунд, и он заметил, что Тэсс ушла. Кровь отхлынула от его лица; казалось,
оно еще больше осунулось, пока он стоял, сосредоточенно размышляя. Минуты через
две он уже шел по улице, сам не зная куда идет.
|
