 Увеличить |
43
Мэриэн
не преувеличивала, называя Флинтком-Эш тощим местом. Единственным жирным
существом была здесь сама Мэриэн, но она пришла сюда со стороны. Все деревни
можно разбить на три разряда: одни находятся на попечении помещика, другие сами
о себе заботятся, и, наконец, о третьих не заботятся ни они сами, ни их
помещик. (Иными словами: деревни, находящиеся во владении проживающего там
помещика; деревни, арендуемые на правах фригольда или копигольда; и деревни,
брошенные на произвол судьбы всегда отсутствующим помещиком.) Флинтком-Эш
принадлежал к третьему разряду.
Тэсс
энергично принялась за работу. Терпение – качество, вырастающее из духовного
мужества и физической слабости, было теперь основой характера миссис Энджел
Клэр. Оно-то и поддерживало ее.
Поле,
где она работала со своей товаркой, выкапывая брюкву, простиралось больше чем
на сотню акров и находилось на возвышенности, поднимавшейся над каменистыми
буграми; бугры эти были образованы выходившими на поверхность кремневыми жилами
в меловой породе и состояли из множества белых кремней луковичной, роговидной и
фаллической формы. Ботва и верхняя часть каждой брюквы были уже объедены
скотом, и обе женщины должны были особыми кривыми вилами выкапывать остатки
корнеплода, чтобы и они пошли в пищу скоту. Так как от зеленых листьев не
осталось и следа, то ровное коричневое поле имело вид унылый и отталкивающий –
словно лицо, плоское от подбородка до лба. И небо напоминало поле, только было
другого цвета – белое плоское лицо со стертыми чертами. Эти два лица, наверху и
внизу, целый день взирали друг на друга; белое смотрело вниз на коричневое, а
коричневое смотрело вверх на белое; и не было между ними ничего, кроме двух
девушек, ползавших; словно мухи, по темному лицу.
Никто не
подходил к ним, и движения их были автоматическими и однообразными. Они работали
в грубых робах – коричневых халатах, завязанных сзади, чтобы юбка не
развевалась по ветру; ботинки поднимались выше щиколотки, руки были защищены
желтыми рукавицами из бараньей кожи. Капоры с оборками придавали им задумчивый
вид, и случайному наблюдателю эти склоненные головы напомнили бы двух Марий в
изображении какого-нибудь итальянского художника эпохи раннего Возрождения.
Они
работали час за часом, не сознавая унылости картины, частью которой они были, и
не задумываясь о том, справедлива ли к ним судьба. Даже такая работа не мешала
им предаваться мечтам. Потом пошел дождь, и Мэриэн сказала, что им можно
бросить работу, но только в этом случае им ничего не заплатят: и они не ушли с
поля. Плоскогорье было таким высоким, что под напором воющего ветра дождь
хлестал горизонтально, колючий, как осколки стекла, и они промокли до костей –
Тэсс впервые поняла, как это бывает на самом деле. Ведь промокнуть можно
по-разному, и выражение «промокнуть до костей» часто пускают в ход по пустякам.
Но работать на поле и чувствовать, как дождевая вода стекает сначала по ногам и
плечам, потом по бедрам и голове, по спине, груди и бокам, и все-таки не
бросать работы, пока не потемнеет свинцовое небо, возвещая заход солнца, –
такая работа требует стоицизма и непреклонной воли.
Однако
они страдали от дождя меньше, чем можно было предположить. Обе были молоды, а
разговаривали они о том времени, когда вместе жили и любили на мызе Тэлботейс,
в этом благословенном зеленом уголке земли, где лето щедро раздавало свои дары.
Тэсс предпочла бы не говорить с Мэриэн о человеке, который по закону считался
ее мужем, но эта тема была слишком увлекательна, и, помимо своей воли, Тэсс
начала отвечать Мэриэн. Хотя мокрые оборки капоров били по лицу, а робы
назойливо липли к телу – весь этот день, как уже говорилось, они жили воспоминаниями
о зеленой, солнечной и романтической мызе Тэлботейс.
– В
ясный день отсюда можно увидеть холм, который совсем рядом с долиной
Фрум, – сказала Мэриэн.
– Да
неужели! – воскликнула Тэсс, оценивая новое достоинство этой местности.
Итак,
здесь, как везде, боролись две силы: врожденное стремление к счастью и ему
препятствующая сила обстоятельств. У Мэриэн был особый метод поддержания
бодрости духа: к концу дня она извлекла из кармана пинтовую бутылку, заткнутую
белой тряпкой, и предложила Тэсс выпить. Но сейчас Тэсс довольствовалась своими
мечтами и не нуждалась в искусственном подхлестывании. Она сделала только
маленький глоток, но Мэриэн хлебнула основательно.
– Привыкла
я к спиртному, – сказала она, – и теперь ух не могу отвыкнуть.
Единственное мое утешение! Видишь ли, я ведь его потеряла, а ты нет… вот потому
ты и можешь обходиться без спиртного.
Тэсс
думала, что потеряла она не меньше, чем Мэриэн, но спорить не стала: все-таки
она считалась женой Энджела, и эта мысль ее поддерживала.
Вот так
работала Тэсс в утренние заморозки и в дождливые дни. Когда не нужно было выкапывать
брюкву, они ее чистили, то есть кривым ножом соскребали присохшую землю и
срезали корешки, а затем ее ссыпали на хранение. Этой работой они могли
заниматься под навесом, если шел дождь; но в морозные дни даже толстые кожаные
перчатки не защищали пальцев от холода, когда приходилось-перебирать мерзлые
комья. Тем не менее Тэсс не теряла надежды. Она была убеждена, что рано или
поздно великодушие, которое она по-прежнему считала основной чертой Клэра,
одержит верх и побудит его вернуться к ней.
Мэриэн,
подвыпив и развеселившись, взвизгивала от смеха, когда находила кремни упоминавшейся
причудливой формы, но Тэсс пропускала ее шутки мимо ушей. Часто посматривали
они в ту сторону, где лежала долина реки Вар, или Фрум, хотя увидеть ее они не
могли. И, всматриваясь в пелену серого тумана, они вспоминали дни, прожитые
там.
– Ах, –
сказала Мэриэн, – как бы я хотела, чтобы здесь был еще кто-нибудь из
старой нашей компании! Тогда бы мы каждый день могли говорить здесь, на поле, о
мызе Тэлботейс, и о нем, и о том, как славно нам жилось и что мы там делали. И
нам казалось бы, что все опять как будто по-старому.
Взгляд
Мэриэн стал мягче и голос дрогнул, когда перед ней встали видения прошлого.
– Напишу-ка
я Изз Хюэт, – продолжала она. – Я знаю, что она теперь живет дома и
ничего не делает. Напишу, что мы здесь и просим ее приехать. Может быть, и
Рэтти уже поправилась.
Тэсс не
стала возражать против предложения, а дня через два-три она узнала о
результатах этого проекта воскресить счастливые дни Тэлботейс: Мэриэн сообщила
ей, что Изз ответила на письмо и постарается приехать.
Давно
уже не было такой зимы. Подкралась она незаметно, и приближение ее напоминало
строго рассчитанные ходы шахматиста. Как-то утром несколько чахлых деревьев и
кустов в живой изгороди, казалось, приняли облик животных. Каждая ветка
покрылась белым ворсом, словно за одну ночь обросла мехом, и сделалась в четыре
раза толще: и теперь кусты и деревья казались рисунком, набросанным мелом по
хмурому серому небу. Обнаружилась паутина на стенах и навесах, там, где никто
ее не заметил бы, не покройся она мельчайшими кристаллами; петлями белой прядей
висела она на выступах сараев, на столбах и воротах.
После
изморози ударили морозы, и с Северного полюса начали прилетать на плоскогорье
Флинтком-Эш странные птицы – худые, призрачные, с печальными глазами; там, за
недоступным Полярным кругом, где от холода стынет в жилах кровь, были они
свидетелями страшных катастроф, о которых не имеют представления люди: они
видели столкновения айсбергов и обвалы снежных холмов при свете северного
сияния, и вихри снежных бурь почти ослепили их; глаза их хранили ужас,
рожденный этим зрелищем. Птицы подпускали Тэсс и Мэриэн совсем близко, но не
рассказывали о том, что видели и чего никогда не увидит человек. Им чуждо было
тщеславие путешественника, повествующего о виденном; немые и бесстрастные, они
не хранили впечатлений, ибо не придавали значения, – этих залетных
странников интересовало только то, что происходило на плоскогорье: две женщины
поднимали вилами комья земли, обнажая корни, которые могли оказаться
съедобными.
Но вот
однажды на этом открытом плоскогорье повеяло чем-то особенным. Было холодно, но
не морозно, в воздухе чувствовалась влажность, не предвещавшая, однако, дождя.
У Тэсс и Мэриэн ныли глаза, болел лоб, и хотя холод не щипал кожи, он
пронизывал до костей. Они знали, что это предвещает снег, – и
действительно, ночью начался снегопад. Тэсс по-прежнему жила в том самом домике
с теплой стеной, вселявшей бодрость во всякого путника, прислонявшегося к ней.
Проснувшись среди ночи, она услышала над головой такой шум, словно все ветры
обрушились на соломенную кровлю дома. Утром она зажгла лампу и увидела, что
снег проник сквозь щель в оконной раме и у стены вырос конус из мельчайшей
белой пудры. Снег ворвался в комнату и через дымовую трубу, покрыв пол тонким
слоем, на котором оставались следы башмаков Тэсс. Снаружи бушевал ветер, и в
кухне стояла снежная мгла, но было еще слишком темно, чтобы разглядеть, что
делается на улице.
Тэсс
поняла, что работать на брюквенном поле немыслимо. Когда она завтракала при
свете маленькой лампы, пришла Мэриэн и сообщила, что, пока погода не изменится,
они будут работать в риге с другими женщинами, отделявшими солому от колосьев.
Как только черная мантия ночи начала светлеть, принимая сероватый оттенок, они
погасили лампу, надели самые теплые свои чепцы, обмотали шеи шерстяными
шарфами, концы которых перекрещивались на груди, и отправились к риге. Снег
явился вслед за птицами с Полярного круга, словно белый облачный столб, –
не видно было отдельных хлопьев. Ветер принес запах айсбергов, арктических
морей, китов и белых медведей и с такой стремительностью гнал снег, что он
только лизал землю, но не покрывал ее. Сгорбившись, брели они по полям,
стараясь держаться ближе к изгородям, которые, впрочем, не защищали от ветра и
скорее играли роль фильтров. Воздух побелел от насыщающей его снежной пыли, а
ветер крутил и кружил ее, превращая мир в бесцветный хаос. Но обе молодые женщины
были настроены бодро: такая буря на плоскогорье не нагоняет тоски.
– Ха-ха!
А ведь эти хитрые северные птицы знали, что быть буре, – сказала
Мэриэн. – Уж можешь мне поверить – они летели от самой Полярной звезды,
чтобы уйти от метели. А твой муж, моя милая, наверно, изнывает все время от
жары. Посмотрел бы он сейчас на свою хорошенькую жену! А впрочем, от этой
погоды ты ничуть не подурнела, пожалуй, даже лучше стала.
– Мэриэн,
не говори мне о нем, – строго сказала Тэсс.
– Ладно,
но ведь ты же его любишь, правда?
Вместо
ответа Тэсс со слезами на глазах повернулась в ту сторону, где, по ее мнению,
находилась Южная Америка, и послала страстный поцелуй, подхваченный снежным
ветром.
– Ну
да, знаю, что любишь! А все-таки чудная вы пара! Ладно, я больше ни слова не
скажу! В риге нам нечего бояться метели, но отделять солому ужасно тяжелая работа
– куда хуже, чем копать брюкву. Я-то с ней справлюсь, потому что я толстая, но
ведь ты худее меня. Понять не могу, почему хозяин послал тебя на эту работу!
Они
добрались до риги. В одном конце длинного строения было ссыпано зерно,
посредине отделяли солому и еще с вечера положили под пресс столько снопов
пшеницы, чтобы работницам хватило работы – отделять колосья от соломы – на
целый день.
– Как,
да ведь это Изз! – воскликнула Мэриэн.
Действительно,
их встретила Изз. Накануне она отправилась пешком, не подозревая, какой длинный
путь ей предстоит, шла целый день и запоздала. Впрочем, метель не застигла ее в
пути, а переночевала она в харчевне. Фермер договорился на базаре с ее матерью
и обещал нанять Изз, если она придет сегодня, поэтому девушка спешила, боясь
опоздать.
Кроме
Тэсс, Мэриэн и Изз, здесь работали еще две женщины из соседней деревни – две
сестры-амазонки. Тэсс вздрогнула, узнав смуглую Кар – Даму Пик и ее младшую
сестру – Даму Бубен, которые хотели вступить с ней в драку во время полуночной
ссоры в Трэнтридже. Они не подали виду, что узнали ее, а может быть,
действительно не узнали, так как были в ту пору под хмельком, да и прожили они
в Трэнтридже недолго. Они брались преимущественно за работу, выполняемую обычно
мужчинами: рыли колодцы, канавы, ямы, ставили изгороди и, казалось, никогда не
уставали. Сейчас они высокомерно посматривали на трех остальных работниц, так
как славились своим умением отделять солому от колосьев.
Надев
перчатки, все принялись за работу и выстроились в ряд перед прессом –
сооружением из двух столбов, соединенных поперечной балкой, под которой лежали
снопы колосьями наружу; балка поддерживалась колышками и опускалась по мере
того, как уменьшалась гора снопов.
День
разгорался, свет проникал в двери сарая снизу, отражаясь от снега, вместо того
чтобы падать с неба. Девушки охапками тащили солому из-под пресса. В
присутствии незнакомых женщин, сплетничавших между собой, Мэриэн и Изз молчали,
хотя им очень хотелось поговорить о прошлом. Вскоре послышался заглушенный
топот копыт, и к риге подъехал фермер. Сойдя с лошади, он подошел к Тэсс и
остановился, задумчиво всматриваясь в ее лицо, обращенное к нему в профиль.
Сначала она не оглядывалась, но упорный его взгляд заставил ее повернуть
голову, и тогда она узнала в своем хозяине того самого человека, родом из
Трэнтриджа, от которого убежала, когда он заговорил о ее прошлом.
Он
подождал, пока она вынесет охапку соломы из риги, а потом сказал:
– Значит,
ты и есть та самая молодка, которая так ответила на мою вежливость? Черт меня побери,
если я сразу не догадался, кто ты такая, как только узнал, что ты к нам
нанялась! Ты, верно, думала, что ты с твоим дружком оставила меня в дураках
там, в харчевне, а потом и здесь, на дороге, когда от меня удрала? Ну, зато
теперь ты у меня запоешь!
И он
грубо захохотал.
Тэсс в
присутствии амазонок и фермера чувствовала себя, словно птица в западне. Она молчала,
продолжая тащить из-под пресса солому. Она достаточно умела разбираться в людях
и теперь поняла, что ей нечего бояться ухаживания со стороны своего хозяина: он
казался озлобленным, видно, не забыл оскорбления, нанесенного ему Клэром.
Пожалуй, она предпочитала возбуждать в нем злобу, чувствуя, что мужество ей не
изменит.
– А
ты, верно, подумала, что я в тебя влюблен? Есть такие дуры, которые каждый
взгляд принимают всерьез. Ну да зимняя работа на поле – лучшее средство, чтобы
выбить дурь из головы у молодой девки, а ведь ты обязалась работать до
благовещенья. Может быть, попросишь у меня прощения?
– Мне
кажется, не я у вас, а вы у меня должны просить прощения.
– Ну,
как знаешь. Но скоро мы увидим, кто здесь хозяин. А вон те снопы – это все, что
ты сегодня сделала?
– Да,
сэр.
– Мало.
Посмотри, сколько они сделали, – он указал на двух дюжих женщин. – Да
и остальные работают лучше тебя.
– Они
с этой работой свыклись, а я нет. А вам, мне кажется, все равно, потому что
работа сдельная, платят нам только за то, что сделано.
– Так-то
оно так, но я хочу поскорее очистить ригу.
– Все
кончают работу в два часа, а я останусь здесь до вечера.
Он хмуро
посмотрел на нее и вышел. Тэсс чувствовала, что с местом ей не повезло, но
все-таки это было лучше, чем ухаживание. К двум часам профессиональные
вязальщицы допили бутылку виски, положили на место кривые ножницы, связали
последние снопы и ушли. Мэриэн и Изз охотно последовали бы их примеру, но,
узнав, что Тэсс остается, надеясь лишними часами работы возместить недостаток
сноровки, решили остаться с ней. Мэриэн посмотрела на падавший снег и
воскликнула:
– Ну,
вот мы и одни!
Тогда
речь зашла наконец о днях, прожитых на мызе, и, разумеется, об их любви к
Энджелу Клэру.
– Изз
и Мэриэн, – сказала миссис Энджел Клэр с достоинством, в котором было
что-то бесконечно трогательное, если вспомнить о том, как мало прав жены было
ей дано, – теперь я не могу говорить с вами о мистере Клэре, как бывало
раньше; вы сами это знаете. Хотя он от меня и уехал, но все-таки он мой муж.
Из
четырех девушек, любивших Клэра, Изз от природы была самой дерзкой и
насмешливой.
– Конечно,
ухаживал он как никто, – сказала она. – Да только мужем оказался не
очень любящим, если так скоро от тебя уехал.
– Ему
пришлось уехать, он должен был уехать, чтобы присмотреть там участок
земли, – возразила Тэсс.
– Он
мог бы прожить с тобой зиму.
– Ах,
это вышло случайно… недоразумение… не будем говорить об этом, – со слезами
в голосе отозвалась Тэсс. – Быть может, многое можно сказать в его
оправдание. Он не уехал, как уезжают другие мужья, не предупредив меня… И я
всегда могу узнать, где он.
После
этого на них нашла задумчивость, и они долго не нарушали молчания. Работа шла
своим чередом: они захватывали колосья, вытягивали солому, совали ее под мышку
и кривыми ножницами срезали колосья; только шелест соломы да щелканье ножниц
нарушали тишину в сарае. Вдруг Тэсс покачнулась и упала на кучу колосьев.
– Я
знала, что у тебя сил не хватит! – воскликнула Мэриэн. – Для такой
работы нужно быть посильнее, чем ты.
Как раз
в эту минуту вошел фермер.
– Вот
как ты работаешь, когда меня нет! – сказал он.
– Но
от этого я одна остаюсь в убытке, – возразила она.
– Я
хочу, чтобы дело было сделано, – упрямо сказал он, пересек ригу и вышел в
другую дверь.
– Ты,
милочка, не слушай его, – сказала Мэриэн. – Я и раньше здесь
работала. Ступай приляг, а мы с Изз за тебя отработаем.
– Не
хочу я, чтобы вы за меня работали. Ростом я выше вас…
Однако
она была до такой степени измучена, что согласилась сделать передышку и
прилегла в углу на куче мятых стеблей, которые отделялись от, хорошей соломы и
выбрасывались. Упадок сил вызван был не только тяжелой работой, но и разговором
о ее разлуке с мужем. Сознание ее бодрствовало, но воля ослабела – шорох соломы
и щелканье ножниц причиняли ей почти физическое страдание.
Кроме
этих звуков, до нее доносился и шепот. Она была уверена, что они возобновили прерванный
разговор, но слов разобрать не могла. Ей не терпелось узнать, о чем они
говорят, и, убедив себя, что уже отдохнула, она встала и снова принялась за
работу.
Теперь
выбилась из сил Изз Хюэт. Накануне она прошла больше двенадцати миль, спать
легла в полночь, а встала в пять утра. Одна Мэриэн благодаря бутылке виски и
крепкому своему сложению работала, не чувствуя боли в спине и руках. Тэсс
убедила Изз идти домой, заявив, что ей теперь лучше и она может работать, а
затем они разделят все снопы поровну.
Изз с
благодарностью приняла предложение и, выйдя из сарая, побрела по заснеженной тропинке
домой. К этому времени бутылка всегда настраивала Мэриэн на романтический лад.
– Вот
уж никогда бы я этого о нем не подумала! – мечтательно произнесла
она. – А как я его любила! И мне было все равно, что он на тебе женился.
Но с Изз он обошелся скверно!
Тэсс,
испуганная ее словами, чуть было не отрезала себе палец ножницами.
– Ты
о моем муже говоришь? – пробормотала она.
– Ну
да! Изз говорит: «Не рассказывай ей», а я не могу удержаться! Знаешь, чего он
добивался от Изз? Он ее звал с собой в Бразилию!
Лицо
Тэсс побелело, как снег, падавший на землю, и сразу осунулось.
– А
Изз отказалась ехать? – спросила она.
– Не
знаю. Но потом он передумал.
– Пустяки!
Значит, он говорил не всерьез. Просто он пошутил!
– Нет,
он не шутил; он даже проехал с ней по дороге на станцию.
– Но
все-таки не увез ее!
Обе
продолжали молча работать. Вдруг Тэсс расплакалась.
– Эх! –
сказала Мэриэн. – Зря я тебе рассказала.
– Нет.
Это ты хорошо сделала! Я совсем руки опустила и не понимала, чем это может кончиться!
Я должна была чаще ему писать. Он сказал, что приехать я к нему не могу, но не
запрещал писать сколько мне вздумается. Больше я не буду так жить! Я была не
права, когда позволила ему все за меня решать!
В
полутемном сарае сгущались сумерки, и больше нельзя было работать. Вернувшись в
тот вечер домой, в свою маленькую, выбеленную известкой комнату, Тэсс тотчас же
начала писать письмо Клэру. Но кончить его не могла, потому что ею овладели
сомнения. Потом она сняла кольцо с ленточки, на которой носила его у сердца,
надела на палец и так легла спать, словно хотела убедить себя в том, что она
действительно жена этого ушедшего от нее человека, который сразу после разлуки
с ней мог предложить Изз ехать с ним за море. Зная это, могла ли она обращаться
к нему с мольбами и не скрывать, что продолжает его любить?
|
