 Увеличить |
26
Только
вечером, после общей молитвы, Энджел нашел случай поговорить с отцом о том, что
его больше всего интересовало. Он готовился к этому разговору, пока стоял,
преклонив колени, на ковре, позади братьев, разглядывая гвозди на их башмаках.
После молитвы братья вышли вместе с матерью, а мистер Клэр остался наедине с
Энджелом.
Сначала
молодой человек обсуждал с отцом свои планы: он намеревался стать фермером в
Англии или в колониях и поставить дело на широкую ногу. Тогда отец сообщил ему,
что, не послав его в Кембридж и, следовательно, сэкономив на этом, он счел
своим долгом откладывать ежегодно некоторую сумму денег, чтобы сын мог со
временем купить или арендовать участок земли и не чувствовать себя обойденным.
– Что
касается мирских богатств, – продолжал отец, – то через несколько лет
ты, несомненно, окажешься гораздо обеспеченней своих братьев.
Ободренный
заботливостью старика, Энджел коснулся другого, более животрепещущего вопроса.
Он напомнил отцу, что ему уже двадцать шесть лет; когда он станет фермером, ему
одному не справиться с хозяйством – фермеру нужна не одна, а две пары глаз:
кто-то должен смотреть за домом, когда он сам будет работать в поле. Не
благоразумнее было бы ему жениться?
Казалось,
отец отнесся к этому благосклонно; тогда Энджел задал ему вопрос:
– Как
ты думаешь, какай жена нужна мне, бережливому, работящему фермеру?
– Истинная
христианка, помощница и утешительница и в радостях и в невзгодах. Все
остальное, в сущности, неважно. Такую девушку найти можно. Да вот у моего
умнейшего друга и соседа доктора Чанта…
– А
не должна ли она прежде всего уметь доить коров, сбивать хорошее масло, варить
огромные сыры, ходить за курами и индюками, кормить цыплят, в случае
необходимости присматривать за работниками на поле и знать цену на овец и
телят?
– Да…
жена фермера… да, конечно. Это было бы желательно. – Мистер Клэр-старший,
очевидно, никогда не задумывался над этими вопросами. – Я хотел
сказать, – продолжал он, – что, если ты ищешь женщину целомудренную и
добродетельную, такую, которая пришлась бы по душе твоей матери и мне, тебе не
найти никого лучше твоей приятельницы Мерси. Ты, кажется, интересовался ею.
Правда, не так давно дочь моего соседа Чанта заразилась этой модой, введенной у
нас более молодыми священнослужителями, украшать по праздникам стол причастия –
к великому моему возмущению, она на днях назвала его алтарем, – украшать
его цветами и прочим. Но ее отец, который, как и я, восстает против подобной
суетности, считает, что ее можно исправить. Это лишь девичья причуда, и я
уверен, что она от нее откажется.
– Да,
да, знаю: Мерси славная, набожная девушка. Но не думаешь ли ты, отец, что девушка,
такая же целомудренная и добродетельная, как мисс Чант, и хотя не столь
сведущая в богословии, но зато знающая толк в сельском хозяйстве не хуже самого
фермера, – такая девушка подошла бы мне значительно больше?
Мистер
Клэр, однако, продолжал считать, что строго следовать учению апостола Павла
куда важнее, чем знать обязанности жены фермера. Тогда Энджел, желая добиться
своего, но не огорчать отца, начал говорить со всей возможной убедительностью.
Он сказал, что судьба, или провидение, поставила на его пути девушку, которая
может быть идеальной помощницей фермера и вместе с тем очень серьезно относится
к жизни. Ему неизвестно, принадлежит ли она к Низкой церкви его отца, но,
несомненно, ее можно будет направить на истинный путь; она аккуратно ходит в церковь,
чистосердечна, восприимчива, умна, пожалуй, изящна, целомудренна, как весталка,
а что касается ее внешности, то она изумительно красива.
– А
она из семьи, с которой ты будешь рад породниться? Короче говоря, она девушка
нашего круга? – спросила изумленная мать, которая тихонько вошла в кабинет
во время этого разговора.
– С
общепринятой точки зрения – нет, – твердо заявил Энджел, – я с
гордостью могу сказать, что она дочь крестьянина. И тем не менее она обладает
истинным душевным благородством.
– Мерси
Чант из очень хорошей семьи.
– Да
какой в этом толк, мама? – быстро возразил Энджел. – Чем семья может
быть полезна жене человека, которому предстоит вести трудовую жизнь, как мне?
– Мерси
прекрасно воспитана и образованна. А это имеет свою хорошую сторону, –
возразила мать, посматривая на него сквозь очки в серебряной оправе.
– Что
касается внешнего лоска, то в той жизни, какую я намерен вести, пользы от него
не будет. А ее образованием я сам могу заняться. Она способная ученица, вы бы в
этом убедились, если бы ее знали. Она натура поэтическая, живет поэзией, если
можно так выразиться. Живет тем, о чем поэты только пишут. И она безупречная
христианка; пожалуй, она принадлежит именно к тому роду, виду и разновидности
людей, какие вам больше всего по душе.
– О
Энджел, ты над нами смеешься!
– Прости,
мама. Но она добрая христианка, почти каждое воскресенье ходит в церковь; и я
уверен, ради этого вы будете снисходительны к некоторым недочетам в ее
воспитании и согласитесь с тем, что мой выбор неплох.
Энджел с
большим пылом восхвалял религиозность своей возлюбленной Тэсс, ту самую
формальную религиозность, над которой (не подозревая, что когда-нибудь извлечет
из нее пользу) он всегда посмеивался, считая, что она явно чужда верованиям,
порожденным жизнью на лоне природы, – истинным верованиям и Тэсс и других
доильщиц.
Мистер и
миссис Клэр, терзаемые сомнениями, насколько их сын сам имеет право называться
добрым христианином, носителем тех добродетелей, которые он приписывал этой
неизвестной девушке, начали склоняться к мысли, что твердость ее веры во всяком
случае уже очень большое преимущество; да и вообще в этой встрече ясно
чувствовалась воля провидения, ведь Энджел не такой человек, для которого
ортодоксальность веры его избранницы может сыграть хоть какую-нибудь роль. В
конце концов они заявили, что спешить незачем, но они готовы познакомиться с
ней.
Поэтому
Энджел пока воздержался от сообщения дальнейших подробностей. Он понимал, что,
хотя родители его были людьми преданными своим идеалам и самоотверженными, они,
однако, не отдавая себе в этом отчета, сохранили многие буржуазные
предрассудки, и, чтобы их преодолеть, нужно действовать тактично. Хотя по
закону он имел право поступать как ему угодно, а качества невестки не могли
отразиться на жизни стариков – он предполагал жить вдали от них, – но из
любви к родителям он не хотел оскорблять их чувства, принимая решение, наиболее
ответственное в жизни человека.
Он
отметил свою собственную непоследовательность, когда подчеркивал случайные
черты как нечто существенное. Он любил Тэсс, любил ее душу, ее сердце, самое
существо ее, не придавая значения ее умению вести хозяйство, ее способностям
как будущей его ученицы и особенно ее простодушной и чисто формальной
набожности. Он чувствовал прелесть ее существования, вольного и
безыскусственного, и не требовал от нее светского лоска. Он считал, что пока
образование почти не влияет на эмоции и импульсы, на которых зиждется семейное
счастье. Быть может, по прошествии веков усовершенствованная система морального
и интеллектуального воспитания заметно, пожалуй, даже значительно, очистит
неосознанные инстинкты человеческой природы, но в данное время культура, по
мнению Клэра, затрагивала лишь духовную эпидерму тех жизней, на которые
распространилось ее влияние. Он еще больше убедился в этом, наблюдая женщин –
сначала культурных представительниц мелкой буржуазии, а затем девушек на
мызе, – и окончательно пришел к выводу, что между хорошей и умной женщиной
одного социального слоя и хорошей и умной женщиной другого социального слоя разница
гораздо меньше, чем между хорошей и дурной либо умной и глупой одного и того же
слоя или класса.
Настал
день отъезда. Братья его уже покинули отчий дом, чтобы совершить пешую экскурсию
по северу, откуда один должен был вернуться в свой колледж, а другой – в
приход. Энджел мог отправиться с ними, но предпочел вернуться к своей
возлюбленной в Тэлботейс. В сущности, это было к лучшему: хотя он был, пожалуй,
наиболее чутким, верующим и даже наиболее христиански настроенным из всех
троих, чувство отчуждения, вызванное тем, что он никак не хотел укладываться в
предназначенные ему рамки, все росло. Ни Феликсу, ни Катберту он ни слова не
сказал о Тэсс.
Мать
приготовила ему сандвичи, а отец верхом на своей кобыле отправился его
провожать. Труся рысцой по тенистым проселочным дорогам, Энджел, довольный
результатами своей поездки, охотно слушал повествование отца о трудностях его
работы в приходе, о холодности его собратьев, а ведь он их любит согласно тому
самому буквальному толкованию Нового завета, в котором они усматривают влияние
пагубной кальвинистской доктрины.
– Пагубной! –
с добродушным презрением воскликнул мистер Клэр и стал приводить случаи,
доказывающие нелепость подобного утверждения.
Он
рассказал о том, как посчастливилось ему быть орудием чудесного обращения
грешников на путь истинный – не только бедняков, но и людей богатых или
зажиточных, затем откровенно признался и во многих неудачах.
По этому
поводу-упомянул он об одном молодом выскочке-эсквайре по фамилии д'Эрбервилль,
который доил в окрестностях Трэнтриджа, милях в сорока от Эмминстера.
– А
он не из древнего рода д'Эрбервиллей, владельцев Кингсбира и других
земель? – спросил сын. – Из этого древнего, давно захудавшего рода, с
которым связана страшная легенда о карете, запряженной четверкой?
– О
нет! Последние потомки подлинных д'Эрбервиллей умерли в безвестности лет шестьдесят
или восемьдесят назад – по крайней мере насколько мне известно. А эти
д'Эрбервилли присвоили себе чужую фамилию. Из уважения к древнему рыцарскому
роду я надеюсь, что они самозванцы. Но странно, что ты стал интересоваться
старинными родами. Ты как будто придавал им еще меньше значения, чем я.
– Ты
меня не так понял, отец, что часто с тобой случается, – нетерпеливо
отозвался Энджел. – Для политики древность рода, как я считаю, не имеет
значения. Даже среди представителей древних фамилий встречаются мудрецы,
которые «восстают против своего же права наследования», как выразился Гамлет.
Но для истории и искусства древние роды вещь важная, и я ими очень интересуюсь.
Такие
тонкости, если только можно назвать их тонкостями, превышали, однако, понимание
мистера Клэра-старшего, и он продолжал прерванный рассказ. После смерти старика
д'Эрбервилля молодой человек предался разгульной жизни, хотя у него есть слепая
мать, печальное положение которой, казалось, должно было бы его образумить.
Слух о его поведении дошел до мистера Клэра, когда он выступал в тех краях с
миссионерскими проповедями, и он смело воспользовался случаем, чтобы указать
заблудшему на черноту его жизни. Хотя он был там чужим человеком и говорил с
чужой кафедры, но видел в этом свой долг и произнес проповедь на слова
евангелиста Луки: «Безумный! В сию ночь душу твою возьмут у тебя!» Молодой
человек был возмущен таким откровенным выпадом и в завязавшемся при встрече
словесном поединке не постеснялся публично оскорбить мистера Клэра, невзирая на
его седины.
Энджел
покраснел от огорчения.
– Дорогой
отец, – грустно сказал он, – я бы не хотел, чтобы ты подвергал себя
незаслуженным оскорблениям со стороны негодяев.
– Оскорблениям? –
переспросил отец, и суровое его лицо озарилось пламенем самопожертвования. –
Мне только было больно за этого несчастного, безумного юношу. Неужели ты думаешь,
что меня могли оскорбить безрассудные его слова или даже побои? «Злословят нас
– мы благословляем; гонят нас – мы терпим; хулят нас – мы молим; мы как сор для
мира, как прах, всеми попираемый доныне». Эти древние и благородные слова,
обращенные к коринфянам, совершенно справедливы и в наше время.
– Но
ведь до побоев дело не дошло, отец? Он тебя не ударил?
– Нет,
не ударил. Но мне случалось терпеть побои от людей, обезумевших от алкоголя.
– Не
может быть!
– Частенько,
мой милый. Беда невелика. Я спасал их от преступления, не давая им пролить
кровь ближнего. И впоследствии они меня благодарили и славили господа.
– Будем
надеяться, что и этот молодой человек последует их примеру! – воскликнул Энджел. –
Но, судя по твоим словам, боюсь, что этому не бывать.
– А
все-таки будем надеяться, – сказал мистер Клэр. – Я продолжаю за него
молиться, хотя вряд ли мы с ним встретимся по сю сторону могилы. Но, быть
может, слова мои, как доброе семя, прорастут когда-нибудь в его сердце.
Сейчас,
как и всегда, отец Клэра был оптимистичен, как ребенок. Хотя сын и не мог
принять узкой догмы старика, но относился с уважением к его деятельности и в
пиетисте видел героя. Пожалуй, теперь он уважал отца больше, чем когда бы то ни
было, так как мистер Клэр, обсуждая вопрос о браке его с Тэсси, даже не
спросил, богата девушка или бедна. Это была та самая непрактичность, по причине
которой Энджел вынужден был стать фермером, а братьям его, по всей вероятности,
предстояло быть до конца жизни бедными приходскими священниками, – и тем
не менее Энджел восхищался ею. Несмотря на еретические свои убеждения, он не
раз чувствовал, что как человек он гораздо ближе отцу, чем оба его брата.
|
