 Увеличить |
32
Покаянное
настроение Тэсс мешало ей назначить день свадьбы. В начале ноября этот вопрос
еще оставался без ответа, хотя Клэр задавал его в такие минуты, когда ей трудно
было устоять. Однако Тэсс как будто хотела вечно быть невестой и не вносить
никаких перемен в свою жизнь.
Луга
были теперь не те, что летом, но днем, перед тем как доили коров, бывало еще
тепло, а так как в эту пору года меньше стало работы на мызе, то иногда
оставалось время для прогулок. Солнечные лучи, падая на влажную траву, освещали
сверкающую рябь осенних паутинок, которая напоминала лунную дорожку на море.
Комары, не ведая, сколь кратковременно их ликование, кружились в полосе
солнечного света, ярко освещенные, словно в каждом из них горел огонек, который
угасал, как только покидали они эту полосу. И здесь Клэр снова напоминал ей о
том, что день свадьбы еще не назначен.
Иногда
он заговаривал об этом по вечерам, отправляясь вместе с ней исполнять
какое-нибудь поручение, которое миссис Крик придумывала специально для того,
чтобы предоставить ему случай побыть с Тэсс наедине. Большей частью ходили они
на ферму, находившуюся в предгорье, проведать стельных коров, которых на время
переводили туда и кормили соломенной резкой, ибо в эту пору года в жизни скота
происходили серьезные перемены. Коров небольшими партиями отправляли ежедневно
в этот «родильный дом», где они оставались на соломенной диете, пока не
производили на свет телят, а как только теленок мог ходить, мать и ее отпрыска
пригоняли назад на мызу. Пока теленка не отнимали от матери, разумеется, ее не
нужно было доить, но когда телят продавали, доильщицы вновь принимались за
работу.
Однажды
вечером, возвращаясь в темноте на мызу, они поднялись на скалу, возвышавшуюся
над долиной, и здесь остановились, прислушиваясь. Вода в речках поднялась,
бурлила у запруд, журчала в дренажных трубах, заполняла все канавы; нельзя было
идти напрямик, чтобы сократить расстояние, и путникам приходилось держаться
горных дорог. Над долиной, невидимой во мраке, стоял многоголосый гул; им
чудилось, что там, внизу, раскинулся большой город и слышится гудение толпы.
– Как
будто там бродят десятки тысяч людей, – сказала Тэсс. – Они
собираются на площадях, спорят, доказывают что-то, ссорятся, рыдают, стонут,
молятся и проклинают друг друга.
Клэр
слушал ее рассеянно.
– Крик
не говорил тебе сегодня, дорогая, о том, что в зимние месяцы ему не понадобится
столько работниц?
– Нет.
– Коровы
перестают давать молоко.
– Да.
Вчера отправили на ферму шесть или семь коров, а третьего дня – трех, и теперь
их там около двадцати. Ах, так, значит, хозяину не нужна моя помощь для ухода
за телятами? Во мне больше здесь не нуждаются! А я-то старалась…
– Крик,
в сущности, не говорил, что ты ему больше не понадобишься, но, зная о наших отношениях,
он мне сказал очень добродушно и вежливо, что я, должно быть, возьму тебя с
собой, когда распрощаюсь с ним перед рождеством. На мой вопрос, как он без тебя
обойдется, он ответил только, что зимой ему хватит и троих работниц. Боюсь, что
я, грешный человек, обрадовался, – ведь теперь тебе придется наконец
решиться!
– Мне
кажется, ты не должен был радоваться, Энджел. Всегда бывает грустно, когда в
человеке не нуждаются, хотя бы это и было нам на руку.
– Значит,
признаешь, что это нам на руку?
Он
коснулся пальцем ее щеки и сказал:
– Так-так…
– Что
такое?
– Я
чувствую, что ты покраснела, оттого что попалась. Но зачем я шучу? Мы не должны
шутить, жизнь слишком серьезна.
– Да…
пожалуй, я это поняла раньше, чем ты.
Она
понимала это и теперь. Если в конце концов она откажется от него, следуя
принятому ночью решению, и покинет мызу – значит, придется поступать на новое
место. Теперь, когда коровы телились, на мызах не нуждались в доильщицах, и ей
придется искать какую-нибудь земледельческую ферму, где не будет подле нее
такого божественного существа, как Энджел Клэр. Мысль эта показалась ей
невыносимой, но еще мучительнее было думать о возвращении домой.
– Будем
говорить серьезно, милая Тэсс, – продолжал он, – раз к рождеству тебе
придется, по-видимому, отсюда уйти, то во всех отношениях желательно и удобно,
чтобы я тебя увез как свою собственность. И, не будь ты самой нерасчетливой
девушкой в мире, ты бы сообразила, что так, как сейчас, вечно продолжаться не
может.
– А
жаль! Пусть бы всегда было лето и осень, а ты бы ухаживал за мной и всегда был
обо мне такого высокого мнения, как прошлым летом.
– Так
оно и будет.
– Да,
знаю! – воскликнула она в порыве безграничного доверия к нему. –
Энджел, я назначу день, когда я стану твоей навсегда.
Так
договорились они наконец во время этой вечерней прогулки, под аккомпанемент бесчисленных
ручейков, журчавших справа и слева.
Придя на
мызу, они немедленно сообщили новость мистеру и миссис Крик, с просьбой хранить
ее в тайне, так как влюбленным хотелось отпраздновать свадьбу возможно
скромнее. Хотя фермер и собирался рассчитать Тэсс в ближайшее время, но теперь
начал громко сожалеть об ее уходе. Кто будет снимать сливки? Кто будет украшать
узорами куски масла для дам из Энглбери и Сэндборна? Миссис Крик поздравила ее
с тем, что она покончила со своими колебаниями; она заявила, что как только она
впервые увидела Тэсс, так тотчас же и угадала: быть ей замужем не за простым
работником. В день своего приезда Тэсс с таким величественным видом прошла по
двору, что миссис Крик готова была поклясться – родом она из хорошей семьи. По
правде говоря, миссис Крик обратила внимание только на грацию и миловидность
Тэсс, что же касается величественного ее вида, то миссис Крик припомнила его
только после получения дополнительных сведений.
Теперь
Тэсс неслась на крыльях времени, утратив волю. Слово было дано, день назначен.
Умная от природы, она начала склоняться к фатализму; эта вера в судьбу
свойственна крестьянам и тем, кто живет в более близком общении с природой, чем
со своими ближними. Все желания своего жениха она исполняла с пассивной
покорностью, характерной для этого мировоззрения.
Впрочем,
она еще раз написала матери якобы для того, чтобы сообщить о дне
свадьбы, – в действительности же она снова просила ее совета… На ней
остановил свой выбор джентльмен… быть может, мать не приняла этого во внимание?
Возможно, что к объяснению, данному после свадьбы, он отнесется далеко не так
спокойно, как мог бы отнестись человек попроще… Но на это письмо миссис
Дарбейфилд ничего не ответила.
Хотя
Энджел Клэр настаивал на необходимости немедленно отпраздновать свадьбу, выдвигая
благовидные доводы, однако была в этом излишняя стремительность, что и
обнаружилось позднее. Он любил ее горячо, но, пожалуй, это была скорее
идеальная любовь, чем то страстное чувство, какое питала к нему она. Считая
себя обреченным отказаться от интеллектуальной жизни и вести жизнь пастушескую,
он и не подозревал до встречи с Тэсс, что найдет здесь столько очарования,
сколько он нашел в этой простодушной девушке. О простоте и безыскусственности
ему случалось говорить, а что это такое – он, в сущности, не знал, пока не
явился сюда. Но будущее рисовалось ему очень неясно, и лишь по прошествии года
или двух мог он окончательно определить свой жизненный путь. И решимость его
объяснялась некоторой небрежностью, с какой он привык относиться к своей
карьере, считая, что по вине родных, зараженных предрассудками, отказался от
истинного своего призвания.
– Не
думаешь ли ты, что лучше было бы нам подождать, пока ты не устроишься на своей
собственной ферме? – робко спросила она однажды. (В то время он мечтал о
ферме в центральных графствах Англии.)
– Сказать
по правде, моя Тэсс, я не хочу, чтобы мы расставались – ведь это значило бы,
что я не могу оберегать тебя и заботиться о тебе.
Довод
был веский. Клэр имел на нее такое сильное влияние, что она переняла его манеры
и привычки, его слова и фразы, вкусы и склонности. Если оставить ее одну на
мызе, она вернется к прежним своим привычкам и гармоническая связь будет
нарушена. Было у него еще одно основание не расставаться с ней. Разумеется, его
родители захотят увидеть ее хоть раз, раньше чем она уедет с Клэром на ферму в
Англии или в колониях; а так как мнение их нимало не могло повлиять на его
решение, то он считал, что месяца два совместной жизни с ним, пока он будет
устраивать свои дела, пойдут ей на пользу и подготовят к мучительному для нее
испытанию – предстоящему визиту к его матери. Далее Клэр хотел ознакомиться с
мукомольным делом, предполагая построить на будущей своей ферме мельницу.
Владелец большой старой водяной мельницы в Уэллбридже, некогда принадлежавшей
аббатству, предложил ему в любое время ознакомиться с издавна налаженным делом
и на несколько дней принять участие в работе. Клэр поехал туда договориться о
частностях – место это находилось в нескольких милях от Тэлботейса, – и к
вечеру вернулся на мызу. Тэсс он объявил, что думает пожить некоторое время на
уэллбриджской мельнице. Что же побудило его принять такое решение? Не столько
желание изучить дело, сколько одно случайное обстоятельство: можно было
поселиться на ферме, которая некогда была поместьем одной из ветвей рода
д'Эрбервиллей. Так обычно разрешал Клэр практические вопросы, –
руководствуясь чувством, никакого отношения к этим вопросам не имеющим. Они
решили отправиться на мельницу немедленно после свадьбы и провести там две
недели, вместо того чтобы скитаться по городам и гостиницам.
– Затем
мы осмотрим несколько ферм по ту сторону Лондона, о которых я слыхал, –
сказал он, – а в марте или апреле навестим моих родителей.
Такие
вопросы постоянно возникали и обсуждались, а день, когда она должна была стать
его женой, – этот невероятный день приближался. Свадьба была назначена на
тридцать первое декабря, в канун Нового года. «Его жена! – говорила она
себе. – Возможно ли это? Они соединятся навеки, ничто не сможет их
разлучить, и все будут они делить пополам. Что же в этом невероятного? И все-таки
– может ли это быть?»
В
воскресенье утром Изз Хюэт вернулась из церкви и потихоньку сказала Тэсс:
– Вас
не оглашали сегодня в церкви.
– Что
такое?
– Сегодня
ведь срок первому оглашению, – объяснила она, посматривая на Тэсс. –
Свадьба будет под Новый год, милочка?
Та
быстро кивнула.
– Оглашать
должны три раза. А до Нового года остаются теперь только два воскресенья.
Тэсс
почувствовала, что бледнеет. Изз права: конечно, оглашают трижды. Быть может,
он забыл? В таком случае свадьбу придется отложить на неделю, а это дурное
предзнаменование. Может ли она напомнить своему возлюбленному?
Тэсс,
медлившая так долго, вдруг охвачена была нетерпением и опасением потерять то,
что завоевала. Но тревога скоро рассеялась. Изз рассказала миссис Крик о том,
что не было оглашения, а та, пользуясь правами матроны, обратилась к Энджелу:
– Вы
о нем забыли, мистер Клэр? Об оглашении-то вы и забыли?
– Нет,
не забыл, – отозвался Клэр.
И
наедине с Тэсс поспешил ее успокоить:
– Пусть
они тебя не дразнят этим оглашением. Я, не посоветовавшись с тобой, решил, что
нам удобнее взять брачное свидетельство, – так будет для нас спокойнее. И
хотя тебе хочется услышать свое имя, ты его не услышишь и в следующее
воскресенье.
– Мне
этого вовсе не хочется, милый, – гордо ответила она.
Но все-таки
Тэсс почувствовала облегчение, узнав, что все складывается так благополучно.
Она побаивалась, как бы кто-нибудь, услышав оглашение, не объявил в церкви во
всеуслышание о ее прошлом. Но судьба ей благоприятствовала. «На душе у меня
неспокойно, – думала Тэсс, – мне везет, но, быть может, впоследствии
придется за это расплачиваться. Бог жестоко взыскивает за счастье, лучше бы нас
оглашали, как всех».
Но все
шло гладко. Тэсс не знала, венчаться ли ей в ее лучшем белом платье или купить
к свадьбе новое. Вопрос разрешился благодаря предусмотрительности Клэра: на
мызу были доставлены большие пакеты, адресованные Тэсс. В них оказался
свадебный туалет, начиная от шляпы и кончая ботинками, а также утреннее платье;
этот убор вполне соответствовал скромной свадьбе, на которой они порешили. Клэр
пришел домой вскоре после того, как были доставлены пакеты, и слышал, что она
развертывает их наверху.
Через
минуту она спустилась вниз, раскрасневшаяся, со слезами на глазах.
– Какой
ты заботливый! – прошептала она, прижимаясь щекой к его плечу. – Ты
подумал даже о перчатках и носовом платке! Милый мой, какой ты хороший, какой
добрый!
– Право
же нет, Тэсс! Я послал заказ в Лондон – вот и все!
И, не
желая, чтобы она его превозносила, он посоветовал ей пойти наверх и примерить
платье и, если оно окажется не впору, попросить деревенскую швею перешить его.
Она
вернулась в свою комнату, оделась и секунду стояла перед зеркалом, любуясь
шелковым платьем, но тут ей вспомнилась баллада о волшебном платье:
Нет,
не пойдет оно жене,
Что
согрешила хоть разок, –
баллада,
которую так весело и задорно напевала ей в детстве миссис Дарбейфилд, раскачивая
ногой колыбель под аккомпанемент песенки. Что, если это платье изменит цвет и
выдаст ее, как выдал королеву Джиневру ее наряд? С тех пор как Тэсс жила на
ферме, строфа эта припомнилась ей впервые.
|
