42
День
окончательно вступил в свои права, и Тэсс осторожно выбралась на большую
дорогу. Но ей нечего было опасаться – вблизи никого не было видно, – и она
решительно тронулась в путь. Воспоминание о птицах, молча выносивших
смертельные муки, произвело на нее сильное впечатление; она думала о том, что
все несчастья в мире относительны и со своим горем она могла бы справиться,
если бы у нее хватило сил презирать мнение других людей. Но это было невозможно,
раз его разделял Клэр.
Придя в
Чок-Ньютон, она позавтракала в харчевне, где несколько молодых парней забрасывали
ее любезностями. Почему-то в ней вспыхнула надежда: быть может, и муж
когда-нибудь будет говорить ей то же самое! Но в таком случае она обязана не
допускать, чтобы за ней ухаживали. Поэтому Тэсс решила изменить свою внешность,
чтобы не подвергать себя риску. Выйдя из деревни, она спряталась в кустах и
достала из корзинки одно из самых старых своих рабочих платьев, которое не
надевала даже в Тэлботейс, не надевала ни разу с тех пор, как вязала снопы на
поле около Марлота. Затем ее осенила счастливая мысль: она вытащила из узелка
носовой платок и обвязала лицо, прикрыв подбородок, виски и щеки, словно у нее
болели зубы. Вынув карманное зеркальце и вооружившись маленькими ножницами, она
безжалостно обстригла брови, избавив себя таким образом на будущее время от назойливого
внимания, и пошла дальше.
– Вот
так чучело! – сказал первый повстречавшийся ей человек своему товарищу.
Услышав
эти слова, Тэсс чуть не расплакалась от жалости к себе.
«Только
мне все равно! – подумала она. – Да, все равно! Теперь я всегда буду безобразной,
потому что Энджела со мной нет и меня некому защитить. У меня был муж, но он
уехал и больше никогда меня не полюбит. А я все-таки его люблю и ненавижу всех
других мужчин и не хочу, чтобы они меня замечали».
И Тэсс
бредет дальше. Она – словно неотъемлемая часть пейзажа, обыкновенная батрачка в
зимней одежде – серый короткий плащ из саржи, красный шерстяной шарф, толстые
кожаные перчатки, шерстяное платье, поверх которого надета грубая коричневая
роба. Каждая ниточка этой старой одежды вытянулась и износилась под хлещущими
дождями, палящим солнцем, буйными ветрами. Стерлись с лица следы юной страсти.
Девушки
холоден рот
……………….
Кудри
скрывает ее
Простая
повязка.
Под этой
внешней оболочкой – на ней, как не заслуживающей внимания, почти мертвой, лишь
на секунду мог остановиться взгляд – скрывалась натура, полная жизни, но для
своих лет слишком глубоко познавшая тщету бытия, жестокость страсти и хрупкость
любви.
На
следующий день погода испортилась, но Тэсс продолжала путь: прямая и очевидная
враждебность стихий мало ее смущала, ведь в ней была честность, прямота и
беспристрастие. Она поставила себе целью найти работу и пристанище на зиму, а
время было дорого. Теперь она знала, что значит временная работа, и твердо
решила искать постоянного места.
Так шла
она от фермы к ферме по направлению к тому месту, откуда ей написала Мэриэн и
куда она думала обратиться лишь в крайнем случае, так как, по слухам, жилось
там несладко. Сначала она искала работу полегче, а потеряв надежду найти ее,
стала менее разборчивой. Таким образом, начав с ухода за коровами и домашней
птицей – это была любимая ее работа, – она кончила тем, что готова была
согласиться на самый тяжелый и неприятный для нее труд – полевые работы, от
которых при других условиях отказалась бы наотрез.
К вечеру
второго дня она поднялась на неровное меловое плато, усеянное полукруглыми
холмами – словно здесь возлежала многогрудая Кибела – и отделявшее долину, где
она родилась, от той, где узнала она любовь.
Воздух
здесь был сухой и холодный, и едва успевал пройти дождь, как дороги снова становились
белыми и пыльными. Деревьев почти не было – живые изгороди безжалостно
калечились фермерами-арендаторами, исконными врагами деревьев и кустов. Вдали
виднелись вершины Балбэрроу и Нетлком-Таута – такие знакомые и дружеские. Если
смотреть на них с этого плато, они казались низкими и неприметными, а со
стороны Блекмурской долины поднимались словно грозные бастионы. Далеко к югу,
за холмами и кряжами, она могла разглядеть ровную, как отполированная сталь,
поверхность – это был пролив Ла-Манш.
Перед
ней в неглубокой впадине лежала бедная деревушка. Тэсс дошла наконец до Флинтком-Эша,
где жила Мэриэн. Другого выхода у нее не было: ей было суждено прийти сюда. Каменистая
почва ясно свидетельствовала о том, что ее ждет тут необычайно тяжелая работа,
но она не могла затягивать поиски и решила остаться здесь; к тому же начал
накрапывать дождь. На окраине деревни стоял домик с далеко выступающим щипцом;
и Тэсс, вместо того чтобы поискать приюта на ночь, спряталась под навесом и
ждала сумерек.
«Кто бы
мог подумать, что я – миссис Энджел Клэр?» – мелькнула у нее мысль.
Стена
пригревала ей спину и плечи, и она догадалась, что за этой стеной находится
очаг и тепло проникает сквозь кирпичи. Она погрела руки и прижалась к теплым кирпичам
щекой, покрасневшей и влажной от дождя. Казалось, стена была единственным ее
другом. Ей не хотелось уходить, она могла бы простоять здесь всю ночь.
Тэсс
слышала, как, вернувшись после трудового дня, разговаривали обитатели домика,
слышала, как гремела посуда, когда они сели ужинать. Но на деревенской улице не
видно было ни души. Наконец появилась вдали какая-то женщина в ситцевом платье
и летней шляпе, хотя вечер был холодный. Тэсс почему-то решила, что это Мэриэн.
И действительно, когда женщина подошла ближе, Тэсс разглядела в сумерках
Мэриэн. Она потолстела, стала еще румянее, а одета была гораздо хуже, чем
прежде. В былое время Тэсс вряд ли захотела бы возобновить знакомство при таких
обстоятельствах, но теперь она была бесконечно одинока и тотчас же ответила на
приветствие Мэриэн.
Мэриэн
расспрашивала ее вежливо, но как будто была очень расстроена тем, что Тэсс живется
не лучше, чем раньше – хотя она и слышала что-то о том, что Тэсс рассталась с
мужем.
– Тэсс…
миссис Клэр… милая жена милого мистера Клэра! Неужели тебе и вправду так плохо
приходится, моя девочка? И почему ты обвязала свое хорошенькое личико?
Кто-нибудь избил тебя? Неужели он?
– Конечно,
нет! Я это сделала только для того, чтобы никто ко мне не приставал.
Она с
отвращением сорвала повязку, которая могла навести на такие нелепые мысли.
– И
воротничка у тебя нет.
(На мызе
Тэсс обычно носила белый воротничок.)
– Да,
Мэриэн.
– Ты
потеряла его дорогой?
– Нет,
не потеряла. Но, по правде сказать, мне совершенно все равно, какой у меня вид,
и потому я его не надела.
– И
обручального кольца ты не носишь?
– Ношу,
но так, чтобы его не видели. Я продела в него ленту и повесила на шею. Я не
хочу, чтобы люди знали, за кем я замужем, да и вообще что я замужем. Это было
бы неудобно теперь, когда мне приходится вести такую жизнь.
Мэриэн
задумалась.
– Но
ведь ты жена джентльмена! И не очень-то это справедливо, что тебе приходится
так жить.
– О
нет, это справедливо… хотя я очень несчастна.
– Ну-ну!
Он на тебе женился, а ты несчастна!
– Жены
бывают несчастными, и не мужья в этом виноваты, а они сами.
– Ты
ни в чем не виновата, милочка, в этом я уверена. Да и он тоже не виноват.
Должно быть, вы оба тут ни при чем.
– Мэриэн,
милая, будь добра, не задавай мне вопросов. Мой муж уехал из Англии, а я слишком
быстро истратила деньги, которые он мне оставил, и теперь должна работать
по-старому. Не называй меня миссис Клэр, зови меня Тэсс, как раньше. Здесь
нужна работница?
– О
да! Работницы здесь всегда нужны, потому что сюда мало кто идет. Тощее здесь
место. Кроме ржи да шведской брюквы, ничего тут не растет. Хоть я сама здесь
работаю, но жаль мне, что такая, как ты, пришла сюда.
– Но
ведь ты была такой же хорошей доильщицей, как я.
– Да,
но я отбилась от работы с тех пор, как стала пить. О, господи, теперь это единственное
мое утешение! Если ты сюда наймешься, тебя заставят копать брюкву. Я тоже это
делаю, но тебе такая работа придется не по вкусу.
– О,
все равно! Не поговоришь ли ты-обо мне?
– Лучше
будет, если ты сама поговоришь.
– Хорошо.
Послушай, Мэриэн, – ни слова о нем, если я здесь останусь. Я не хочу
пачкать его имя.
Мэриэн
была в самом деле славной девушкой, хотя и грубее, чем Тэсс; она обещала исполнить
ее просьбу.
– Сегодня
платят жалованье, – сказала она. – Если бы ты пошла со мной, сразу
разузнала бы все. Очень мне тебя жалко! Ну, да ты несчастна только потому, что
он уехал. Я знаю – будь он здесь, ты бы не была несчастна даже если бы он не
давал тебе денег и заставил взяться за черную работу.
– Да,
это верно… Я была бы счастлива.
Дальше
они пошли вместе и скоро увидели ферму, такую унылую, что было в ней даже
что-то величественное. Ни одного деревца поблизости, даже зеленых лугов не
видно было в эту пору года, повсюду только брюква да земля под паром, –
разгороженные плетнями огромные поля, которые тянулись до самого горизонта.
Тэсс
ждала у двери, пока работники получали жалованье; потом Мэриэн повела ее в дом.
Сам фермер был в отлучке, но жена, заменявшая его в тот вечер, наняла Тэсс с
условием, что она останется до благовещенья. Женщины редко предлагали свои
услуги для полевых работ, а так как женский труд оплачивался дешево, хозяева
охотно нанимали работниц, которые справлялись с делом не хуже мужчин.
Тэсс
подписала договор, и теперь ей оставалось только подыскать пристанище. Она
сняла комнату в том самом доме, у стены которого грелась. На жалкое
существование обрекла она себя, но во всяком случае могла кое-как прожить зиму.
Вечером
она написала родителям, сообщая свой новый адрес, – на случай, если в
Марлоте получено будет письмо от ее мужа. Но о бедственном своем положении она
ни одним словом не обмолвилась, чтобы никто не вздумал осуждать Клэра.
|
