 Увеличить |
21
Однажды
после завтрака в молочной поднялась суматоха. Маслобойка вращалась, как всегда,
но масло не сбивалось. Всякий раз, как это случалось, обычная жизнь
останавливалась. «Плюх-плюх» – плескалось молоко в огромном цилиндре, но того
звука, которого ждали все, не было слышно.
Фермер
Крик и его жена, доильщицы Тэсс, Мэриэн, Рэтти Придл, Изз Хюэт и приходящие
замужние работницы, а также мистер Клэр, Джонатэн, Кейл, старая Дебора и все
остальные стояли, беспомощно созерцая маслобойку, а мальчишка, погонявший во
дворе лошадь, таращил глаза, показывая, что оценивает создавшееся положение.
Даже меланхолическая лошадь, завершая круг, казалось, посматривала на окно
вопросительно и грустно.
– Много
лет не бывал я у сына знахаря Трэндла в Эгдоне, много лет, – с горечью
сказал Крик. – Далеко ему до отца! И раз пятьдесят я говорил, что в него
не верю. Да, не верю. А все-таки придется пойти к нему. Да, придется пойти,
если дело не наладится.
Даже
мистер Клэр приуныл, видя отчаяние хозяина.
– Когда
я еще был мальчишкой, – сказал Джонатэн Кейл, – знахарь Фолл – тот,
что живет по ту сторону Кэстербриджа, – слыл мастером. Ну, да теперь он
рассыпается, как гнилое дерево.
– Мой
дед ходил, бывало, к знахарю Минтерну в Олскомб, умный был человек, как говаривал
дед, – продолжал мистер Крик. – Но нынче толковых людей не сыщешь.
Миссис
Крик держалась ближе к делу.
– Уж
не влюблен ли у нас тут кто-нибудь на мызе? – предположила она. – В
молодости я слыхала, что масло от этого не сбивается. Помнишь, Крик, много лет
назад служила у нас одна девушка… и масло-то ведь тогда не сбивалось…
– Да,
да. Но это не так. Любовь тут была ни при чем. Помню прекрасно: маслобойка
тогда испортилась.
Он
повернулся к Клэру:
– Был
у нас работник Джек Доллоп, сэр, разбитной парень; ухаживал за молодой девушкой
из Мелстока и обманул ее, как обманывал многих. Ну, да на этот раз пришлось ему
столкнуться с женщиной совсем другого сорта, правда, сама-то девушка была здесь
ни при чем. В святой четверг собрались мы все здесь – вот так же, как и теперь,
только масло в тот день не сбивали – и видим: подходит к дому мать этой девушки
и держит в руке громадный зонт, оправленный медью, которым быка можно с ног
свалить, – идет и спрашивает: «Здесь работает Джек Доллоп? Он мне нужен.
Хочу с ним посчитаться». А следом за матерью идет девушка, обманутая Джеком, и
плачет горькими слезами, уткнувшись в платок. Джек посмотрел в окно и говорит:
«О господи! Вот беда! Она меня убьет! Куда бы мне спрятаться, да поскорее?.. Не
говорите ей, где я!» И с этими словами залез в маслобойку и крышку прикрыл
изнутри. А тут уж мать девушки ворвалась в молочную. «Негодяй! Где он? –
кричит. – Я ему всю морду расцарапаю, дайте только мне до него добраться!»
Искала она повсюду, ругала Джека и так и этак; тот лежит и чуть не задыхается в
маслобойке, а бедная девушка, или – вернее будет сказать – молодая женщина,
стоит у двери и плачет навзрыд. Никогда я этого не забуду, никогда! Камень и
тот бы растаял. А она никак не может его отыскать.
Хозяин
мызы умолк, и слушатели обменялись кое-какими замечаниями.
Рассказы
мистера Крика отличались одним любопытным свойством: казалось бы, доведенные до
конца, они побуждали слушателей встревать со своими замечаниями не вовремя, так
как на самом деле до конца было еще далеко, но старые друзья не попадались на
эту удочку.
Рассказчик
продолжал:
– Понять
не могу, как старуха догадалась, но в конце концов она пронюхала, что он сидит
в маслобойке. Не говоря ни слова, она ухватилась за ручку – а маслобойку тогда
крутили вручную – и давай крутить, а Джек болтается там, внутри. «О господи!
Остановите маслобойку! – закричал он, высунув голову. – Выпустите!
Всю душу из меня вытрясли!» Был он трусоват, как и полагается такому парню. «Э,
нет, не выпущу, пока не вернешь ей честное имя!» – закричала старуха. «Останови
маслобойку, старая ведьма!» – завизжал он. «Ах ты, обманщик! Называешь меня старой
ведьмой, хотя вот уж пять месяцев, как следовало бы тебе величать меня тещей!»
И пошла крутить, а у Джека кости трещат. Никто из нас не посмев вмещаться, и он
наконец обещал загладить грех. «Да, говорит, слово свое я сдержу». Тем дело и
кончилось.
Слушатели,
посмеиваясь, обсуждали рассказ, как вдруг сзади послышался шорох; все оглянулись:
Тэсс, побледнев, направилась к двери.
– Какая
жара сегодня! – чуть слышно проговорила она.
Действительно,
день был жаркий, и никому не пришло в голову, что бледность ее вызвана
воспоминаниями хозяина. Он шагнул вперед, распахнул перед ней дверь и сказал с
ласковой насмешкой:
– Что
ж это ты, девчурка? Самая хорошенькая молочница на моей мызе и вдруг раскисла,
чуть только настала жара. Как же мы без тебя обойдемся в середине лета? А, что
скажете, мистер Клэр?
– Мне
дурно… я… я лучше выйду на воздух, – пролепетала она и скрылась за дверью.
На ее
счастье, в эту самую минуту плеск молока во вращающейся маслобойке сменился долгожданным
чмоканьем.
– Пошло! –
воскликнула миссис Крик, и на Тэсс перестали обращать внимание.
Бедная
девушка вскоре взяла себя в руки, но весь день втайне грустила. После конца
вечерней дойки ей не захотелось оставаться на людях, и, выйдя из дому, она
побрела сама не зная куда. Она чувствовала себя несчастной, глубоко несчастной,
сознавая, что для ее товарок повествование фермера было забавным рассказом, и
только. Казалось, ни одна из них, кроме нее, не поняла трагического его смысла,
и, несомненно, никто не подозревал, как больно задел ее этот рассказ. Заходящее
солнце выглядело теперь безобразным, словно глубокая воспаленная рана на небе.
В зарослях у реки только одинокая тростянка приветствовала ее надтреснутым
печальным голосом, прозвучавшим, как голос утраченного друга.
В эти
длинные июньские дни доильщицы, да и другие обитатели мызы, ложились спать на
закате или еще раньше, так как вставать приходилось спозаранку и работа была
тяжелая – в эту пору коровы давали полные ведра молока. Обычно Тэсс поднималась
наверх вместе со своими товарками, но сегодня она первая ушла в их общую
спальню и уже дремала, когда явились остальные. Она видела, как они раздевались
в оранжевых лучах заката, окрасившего их фигуры в желтоватые тона, потом
задремала снова, но ее разбудили их голоса, и она тихо повернулась к девушкам.
Ни одна
из трех ее товарок по комнате еще не улеглась спать. В ночных рубашках, босые,
они втроем стояли у окна, а последние алые лучи с запада румянили их лица и шеи
и освещали стены комнаты. Все три с глубоким интересом следили за кем-то в
саду, и лица их почти соприкасались: веселое круглое лицо, лицо бледное в рамке
темных волос и хорошенькое личико, обрамленное рыжеватыми кудрями.
– Не
толкайся! Тебе видно не хуже, чем мне, – сказала рыженькая и самая
молоденькая, Рэтти, не отрывая глаз от окна.
– Тебе,
Рэтти Придл, так же как и мне, нет никакого толку в него влюбляться, –
лукаво сказала самая старшая, круглолицая Мэриэн, – ему другие щечки
приглянулись.
Рэтти
Придл упорно смотрела в окно, и подруги последовали ее примеру.
– Вот
он опять! – воскликнула Изз Хюэт, бледная девушка с темными волосами и
резко очерченным ртом.
– Ты
бы помалкивала, Изз, – отозвалась Рэтти. – Я видела, как ты целовала
его тень.
– Что
такое ты видела? – переспросила Мэриэн.
– Да!
Он стоял возле чана и сливал сыворотку, а тень от его лица падала на стену
около Изз, которая наполняла кадушку. Она прижалась губами к стене и поцеловала
его в губы; он этого не видел, но я-то видела.
– Ай
да Изз Хюэт!.. – воскликнула Мэриэн.
Розовые
пятна вспыхнули на щеках Изз Хюэт.
– Ну
что ж! Беды в этом нет, – с напускным равнодушием заявила она. – А
влюблена в него не я одна – вот тоже и Рэтти, да и ты, Мэриэн, уж коли на то
пошло.
Мэриэн
не могла покраснеть, так как круглое ее лицо было всегда румяно.
– Я? –
возмутилась она. – Что за вздор! А вот он опять! Милое лицо… милые глаза…
милый мистер Клэр!
– Ну
вот ты и призналась!
– Да
и ты тоже, все мы признались, – заявила Мэриэн с прямолинейной
откровенностью, источник которой – полное безразличие к чужому мнению. –
Глупо притворяться друг перед другом, хотя и нет надобности объявлять об этом
всем и каждому. Да я хоть бы завтра вышла за него замуж!
– Я
тоже, – прошептала Изз Хюэт, – да и не только это…
– И
я, – отозвалась более робкая Рэтти.
Тэсс
бросило в жар.
– Не
можем же мы все выйти за него, – сказала Изз.
– Никто
из нас за него не выйдет, а это еще хуже, – проговорила старшая. –
Вот он опять.
И все
три послали ему воздушный поцелуй.
– Почему? –
быстро спросила Рэтти.
– Потому
что Тэсс Дарбейфилд нравится ему больше всех, – ответила Мэриэн, понизив голос. –
Я все время за ними следила, вот и узнала, в чем дело.
Наступило
задумчивое молчание.
– Но
она в него не влюблена? – прошептала наконец Рэтти.
– Иной
раз мне кажется, что влюблена.
– Как
это все глупо! – нетерпеливо воскликнула Изз Хюэт. – Конечно, ни на
одной из нас он не женится, да и на Тэсс тоже… Сын джентльмена, который за
границей сделается помещиком и фермером. Уж скорее он предложит нам поехать на
его ферму работницами за столько-то и столько-то в неделю.
Вздохнула
одна, потом другая, а громче всех – толстушка Мэриэн. И та, что лежала в постели,
тоже вздохнула. Слезы выступили на глазах самой младшей, Рэтти Придл,
хорошенькой рыжеватой девушки, – последнего бутона из рода Пэриделлей,
столь знаменитого в хрониках графства. Еще некоторое время смотрели они молча в
окно, снова лица их почти соприкасались и смешивались пряди темных и светлых
волос. Но мистер Клэр, ничего не подозревая, вошел в дом, и больше они его не
видели. Уже совсем стемнело, и девушки поспешно улеглись в постель. Через несколько
минут они услышали, как он поднимается по лестнице в свою комнату. Мэриэн скоро
захрапела, но Изз долго не могла сомкнуть глаз. Рэтти Придл заснула в слезах.
Тэсс,
более впечатлительная, не могла уснуть. Их разговор был еще одной горькой
пилюлей, которую пришлось ей проглотить в этот день. Ревности она не испытывала,
зная, что ей отдается предпочтение. Она была красивее, образованнее, чем они;
хотя и моложе их всех, за исключением Рэтти, но более зрелая; поэтому она
понимала, что стоит ей сделать незначительное усилие – и она завоюет сердце
Энджела Клэра и одержит верх над своими простодушными подругами. Но вставал
страшный вопрос: имеет ли она право этого добиваться? Разумеется, ни одна из
них не могла надеяться на что-либо серьезное, но та или другая могла внушить
ему мимолетную страсть и с радостью стала бы принимать его ухаживание, пока он
здесь живет. Случалось, что такие отношения приводили к браку и с неровней, а
она слыхала от миссис Крик, что мистер Клэр шутливо спросил однажды, какой
смысл ему жениться на девице из хорошей семьи, когда предстоит возделывать
десять тысяч акров земли в колониях, разводить скот и убирать хлеб. Самое
разумное взять в жены девушку, выросшую на ферме. Быть может, он говорил
серьезно, но могла ли Тэсс, которой совесть не позволяла выйти замуж за кого бы
то ни было, Тэсс, твердо решившая противостоять такому искушению, – могла
ли она отвлекать внимание мистера Клэра от других женщин ради мимолетного
счастья встречать его ласковые взгляды, пока он живет в Тэлботейс?
|
