III
В данную минуту один из подобных споров только что затих.
Старшее поколение удалилось в дом, и сквозь открытые окна слышно было по
временам, как Ставрученко с торжеством рассказывал разные комические эпизоды и
слушатели весело хохотали.
Молодые люди оставались в саду. Студент, подостлав под себя
свитку и заломив смушковую шапку, разлегся на траве с несколько тенденциозною [95] непринужденностью. Его старший
брат сидел на завалинке рядом с Эвелиной. Кадет в аккуратно застегнутом мундире
помещался с ним рядом, а несколько в стороне, опершись на подоконник, сидел,
опустив голову, слепой; он обдумывал только что смолкшие и глубоко
взволновавшие его споры.
— Что вы думаете обо всем, что здесь говорилось, панна
Эвелина? — обратился к своей соседке молодой Ставрученко. — Вы,
кажется, не проронили ни одного слова.
— Все это очень хорошо, то есть то, что вы говорили
отцу. Но…
— Но… что же?
Девушка ответила не сразу. Она положила к себе на колени
свою работу, разгладила ее руками и, слегка наклонив голову, стала
рассматривать ее с задумчивым видом. Трудно было разобрать, соображала ли она,
что ей следовало взять для вышивки канву покрупнее, или же обдумывала свой
ответ.
Между тем молодые люди с нетерпением ждали этого ответа.
Студент приподнялся на локте и повернул к девушке лицо, оживленное
любопытством. Ее сосед уставился на нее спокойным, пытливым взглядом. Слепой
переменил свою непринужденную позу, выпрямился и потом вытянул голову,
отвернувшись лицом от остальных собеседников.
— Но, — проговорила она тихо, все продолжая
разглаживать рукой свою вышивку, — у всякого человека, господа, своя
дорога в жизни.
— Господи! — резко воскликнул студент. —
Какое благоразумие! Да вам, моя панночка, сколько лет, в самом деле?
— Семнадцать, — ответила Эвелина просто, но тотчас
же прибавила с наивно-торжествующим любопытством: — А ведь вы думали, гораздо
больше, не правда ли?
Молодые люди засмеялись.
— Если бы у меня спросили мнение насчет вашего
возраста, — сказал ее сосед, — я сильно колебался бы между
тринадцатью и двадцатью тремя. Правда, иногда вы кажетесь совсем-таки ребенком,
а рассуждаете порой, как опытная старушка.
— В серьезных делах, Гаврило Петрович, нужно и рассуждать
серьезно, — произнесла маленькая женщина докторальным тоном [96], опять принимаясь за
работу.
Все на минуту смолкли. Иголка Эвелины опять мерно заходила
по вышивке, а молодые люди оглядывали с любопытством миниатюрную фигуру
благоразумной особы.
|