
Увеличить |
Перевод Ю.И.Айхенвальда
Примечания (А.А.Чанышев)
Ob nicht Natur zulezt sich doch ergründe?
[И не раскроется ли, наконец, природа?]
Гете 1
Предисловие к первому изданию
Я хочу объяснить здесь, как следует читать эту книгу,
для того чтобы она была возможно лучше понята. То, что она должна сообщить,
заключается в одной единственной мысли. И тем не менее, несмотря на все свои
усилия, я не мог найти для ее изложения более короткого пути, чем вся эта
книга.
Я считаю эту мысль тем, что очень долго было предметом
исканий под именем философии, что именно поэтому людьми исторически
образованными было признано столь же невозможно найти, как и философский
камень, хотя уже Плиний сказал им: "Сколь многое считают невозможным, пока
оно не осуществится" (Hist. nat. 7, 1).
Смотря по тому, с какой из различных сторон
рассматривать эту единую мысль, она оказывается и тем, что назвали метафизикой 1, и тем, что назвали
этикой, и тем, что назвали эстетикой. И, конечно, она должна "быть всем
этим", если только она действительно есть то, за что я ее выдаю.
Система мыслей
должна постоянно иметь связь архитектоническую, т.е. такую, где одна часть
всегда поддерживает другую, но не поддерживается ею, где краеугольный камень
поддерживает, наконец, все части, сам не поддерживаемый ими, и где вершина
поддерживается сама, не поддерживая ничего. Наоборот, одна-единственная мысль,
как бы ни был значителен ее объем, должна сохранить совершенное единство. Если
тем не менее в целях передачи она допускает разделение на части, то связь этих
частей все-таки должна быть органической, т.е. такой, где каждая часть
настолько же поддерживает целое, насколько она сама поддерживается им, где ни
одна не первая и не последняя, где вся мысль от каждой части выигрывает в
ясности и даже самая малая часть не может быть вполне понята, если заранее не
понято целое. Между тем книга должна иметь первую и последнюю строку, и потому
в этом отношении она всегда остается очень непохожей на организм, как бы ни
походило на него ее содержание: между формой и материей здесь, таким образом,
будет противоречие.
Отсюда ясно, что при таких условиях для проникновения
в изложенную мысль нет иного пути, как прочесть эту книгу два раза, и притом в первый
раз с большим терпением, которое можно почерпнуть только из благосклонного
доверия, что начало почти так же предполагает конец, как конец – начало, и
каждая предыдущая часть почти так же предполагает последующую, как последующая
– первую. Я говорю "почти", ибо вполне так дело не обстоит, но честно
и добросовестно сделано все возможное для того, чтобы сначала изложить то, что
менее всего объясняется лишь из последующего, как и вообще сделано все, что
может способствовать предельной отчетливости и внятности. До известной степени
это могло бы и удаться, если бы читатель во время чтения думал только о
сказанном в каждом отдельном месте, а не думал (что очень естественно) и о
возможных оттуда выводах, благодаря чему, кроме множества действительно
существующих противоречий мнениям современности и, вероятно, самого читателя,
приходят еще много других, предвзятых и воображаемых. В результате возникает
страстное неодобрение там, где пока есть только неверное понимание, тем менее
признаваемое, однако, в качестве такового, что обретенная с трудом ясность
слога и точность выражения, хотя и не оставляют сомнений в непосредственном
смысле сказанного, но не могут одновременно обозначить и его отношений ко всему
остальному. Поэтому, как я уже сказал, первое чтение требует терпения,
почерпнутого из доверия к тому, что во второй раз многое или все покажется
совершенно в ином свете. Кроме того, серьезная забота о полной и даже легкой
понятности при очень трудном предмете должна служить извинением, если кое-где
встретится повторение. Уже самый строй целого – органический, а не похожий на
звенья цепи – заставлял иной раз касаться одного и того же места дважды. Именно
этот строй, а также очень тесная взаимосвязь всех частей не позволили мне провести
столь ценимое мною разделение на главы и параграфы и принудили меня
ограничиться четырьмя главными разделами – как бы четырьмя точками зрения на
одну мысль. Однако в каждой из этих четырех книг надо особенно остерегаться,
чтобы из-за обсуждаемых по необходимости деталей не потерять из виду главной
мысли, к которой они принадлежат, и последовательного хода всего изложения. Вот
первое и, подобно следующим, неизбежное требование, предъявляемое
неблагосклонному читателю (неблагосклонному к философу, потому что читатель сам
– философ).
Второе требование состоит в том, чтобы до этой книги
было прочитано введение к ней, хотя оно и не находится в ней самой, а появилось
пятью годами раньше, под заглавием "О четверояком корне закона
достаточного основания. Философский трактат". Без знакомства с этим
введением и пропедевтикой решительно невозможно правильно понять настоящее
сочинение, и содержание названного трактата настолько предполагается здесь
повсюду, как если бы он находился в самой книге. Впрочем, если бы он не
появился раньше ее на несколько лет, он не открывал бы моего главного
произведения в качестве вступления, а был бы органически введен в его первую
книгу, которая теперь, поскольку в ней отсутствует сказанное в трактате, являет
известное несовершенство уже этим пробелом и постоянно должна восполнять его
ссылками на упомянутый трактат. Однако списывать у самого себя или кропотливо
пересказывать еще раз уже высказанное однажды мне было бы столь противно, что я
предпочел этот путь, несмотря даже на то, что теперь я мог бы лучше изложить
содержание своего раннего трактата и очистить его от некоторых понятий,
вытекающих из моего тогдашнего чрезмерного увлечения кантовской философией, –
каковы, например, категории, внешнее и внутреннее чувство и т.д. Впрочем, и там
эти понятия находятся еще только потому, что я до тех пор, собственно, никогда
не погружался глубоко в работу над ними. Поэтому они играют побочную роль и
совсем не касаются главного предмета, так что исправление таких мест в
упомянутом трактате совершится в мыслях читателя само собой благодаря
знакомству с "Миром как волей и представлением". Но только в том
случае, если из моего трактата "О четверояком корне" будет вполне
понятно, что такое закон основания и что он означает, на что распространяется и
на что не распространяется его сила; если будет понято, что этот закон не
существует прежде всех вещей и что весь мир не является лишь вследствие и в
силу него, словно его королларий 2, и что, наоборот, закон основания
не более, чем форма, в которой всюду узнается постоянно обусловленный субъектом
объект, какого бы рода он ни был, поскольку субъект служит познающим индивидом,
– только в этом случае можно будет приступить к впервые испробованному здесь
методу философствования, совершенно отличному от всех существовавших доселе.
То же самое отвращение к буквальному списыванию у
самого себя или же пересказу прежнего другими и худшими словами – ибо лучшие я
сам у себя предвосхитил, – обусловило и другой пробел в первой книге этого
произведения, а именно, я опустил все то, что сказано в первой главе моего
трактата "О зрении и цвете" и что иначе дословно было бы приведено
здесь. Следовательно, здесь предполагается также знакомство и с этим прежним
небольшим сочинением.
Наконец, третье требование к читателю могло бы даже
безмолвно подразумеваться само собою, ибо это не что иное, как знакомство с
самым важным явлением, какое только знает философия в течение двух тысячелетий
и которое так близко к нам: я имею в виду главные произведения Канта 3. Влияние, оказываемое
ими на ум того, кто их действительно воспринимает, можно сравнить, как это уже
и делали, со снятием катаракты у больного. И если продолжить это сравнение, то
мой замысел надо охарактеризовать так: я хотел вручить очки тем, для кого
названная операция была удачна, так что сама она составляет необходимое условие
для пользования ими. Хотя поэтому исходным моим пунктом и служит всецело то,
что высказал великий Кант, но именно серьезное изучение его творений позволило
мне найти в них значительные ошибки, которые я должен был вычленить и
отвергнуть, для того чтобы, очищенное от них, его учение могло служить мне
основой и опорой во всей своей истине и красоте. Но чтобы не прерывать и не
запутывать своего изложения частной полемикой против Канта, я вынес ее в специальное
приложение. И насколько, согласно сказанному, моя книга предполагает знакомство
с философией Канта, настолько же требует она знакомства и с этим приложением.
Поэтому можно было бы посоветовать прочесть сначала приложение, тем более, что
по своему содержанию оно тесно примыкает именно к первому отделу настоящего
труда. С другой стороны, по самому существу предмета нельзя было избегнуть и
того, чтобы и приложение подчас не ссылалось на само произведение. Отсюда
следует только то, что и приложение, как и главная часть книги, должны быть
прочитаны дважды.
Таким образом, философия Канта – единственная,
основательное знакомство с которой предполагается в настоящем изложении. Но
если, кроме того, читатель провел еще некоторое время в школе божественного Платона,
то он тем лучше будет подготовлен и восприимчив к моей речи. А если он испытал
еще благодетельное воздействие Вед, доступ к которым, открытый Упанишадами,
является в моих глазах величайшим преимуществом, каким отмечено наше юное еще
столетие сравнительно с предыдущими 4, – ибо я убежден, что влияние
санскритской литературы будет не менее глубоко, чем в XV веке было возрождение
греческой, – если, говорю я, читатель сподобился еще посвящения в древнюю
индийскую мудрость и чутко воспринял ее, то он наилучшим образом подготовлен
слушать все то, что я поведаю ему. Для него оно не будет тогда звучать чуждо
или враждебно, как для многих других; ибо, если бы это не казалось слишком
горделивым, я сказал бы, что каждое из отдельных и отрывочный изречений, составляющих
Упанишады, можно вывести как следствие из излагаемой мною мысли, но не наоборот
– саму ее найти в них нельзя.
Однако большинство читателей уже потеряло терпение, и
у них вырывается, наконец, упрек, от которого они так долго и с трудом
удерживались: как смею я предлагать публике книгу, выдвигая условия и
требования, из которых первые два высокомерны и нескромны, и это в то время,
когда всеобщее богатство самобытных идей столь велико, что в одной Германии
они, благодаря книгопечатанию, ежегодно становятся общим достоянием в
количестве трех тысяч содержательных, оригинальных и совершенно незаменимых
произведений и, сверх того, бесчисленных периодических журналов и даже
ежедневных газет; в то время, когда нет ни малейшего недостатка в своеобразных
и глубоких философах, когда, напротив, в одной Германии их одновременно
процветает больше, чем могут предъявить несколько столетий подряд? Как же,
спрашивает разгневанный читатель, исчерпать все это, если к каждой книге
приступать с такой подготовкой?
Я решительно ничего не могу возразить против этих
упреков и надеюсь лишь на некоторую благодарность со стороны таких читателей за
то, что я заблаговременно предупредил их не терять и часа над книгой, чтение
которой не может быть плодотворно, если не выполнены выставленные требования, и
которую поэтому лучше оставить совсем. К тому же можно смело поручиться, что
она вообще не понравилась бы им, что она всегда будет служить только для
paucorum hominum [немногих людей] 5 и поэтому должна спокойно и
скромно дожидаться тех немногих, чье необычное мышление найдет ее для себя
желанной. Ибо, даже оставляя в стороне подготовку и напряжение, которых она
требует от своего читателя, кто же из образованных людей нашего времени, когда
наука приблизилась к той прекрасной точке, где парадокс совершенно
отождествляется с ложью, кто же решится почти на каждой странице встречать
мысли, прямо противоречащие тому, что он раз и навсегда признал окончательной
истиной? И затем, как неприятно разочарованы были бы иные лица, не найдя здесь и
речи о том, чего именно здесь, по их крайнему убеждению, и следовало бы искать,
ибо образ их спекулятивного мышления совпадает с умозрением одного еще
здравствующего великого философа,* который написал поистине трогательные книги
и имеет только одну маленькую слабость: все то, что он выучил и одобрил до
пятнадцатого года своей жизни, он считает врожденными основными идеями
человеческого духа 6.
Кто бы вытерпел все это? И поэтому я опять советую отложить книгу в сторону.
* Ф.Г.Якоби.
Но я боюсь, что и этим не отделаюсь. Читатель,
дошедший до предисловия, которое его отвергает, купил книгу за наличные деньги,
и он спрашивает, как ему возместить убыток. Мое последнее средство защиты – это
напомнить ему, что он властен, и не читая книги, сделать из нее то или другое
употребление. Она, как и многие другие, может заполнить пустое место в его
библиотеке, где, аккуратно переплетенная, несомненно, будет иметь красивый вид.
Или он может положить ее на туалетный или чайный столик своей ученой
приятельницы. Или наконец – это самое лучшее, и я ему особенно это советую – он
может написать на нее рецензию.
|