 Увеличить |
§34
Как было сказано, возможный, хотя и лишь в виде
исключения, переход от обыденного познания отдельных вещей к познанию идеи
совершается внезапно, когда познание освобождается от служения воле и субъект
вследствие этого перестает быть только индивидуальным, становится теперь
чистым, безвольным субъектом познания, который не следует более, согласно
закону основания, за отношениями, но пребывает в спокойном созерцании
предстоящего объекта вне его связи с какими-либо другими и растворяется в нем.
Эта мысль для своего пояснения нуждается в
обстоятельном развитии, и надо пока не обращать внимания на то, что будет
казаться в нем странным: оно исчезнет само собой, когда будет понята вся
излагаемая в этом произведении мысль.
Когда, поднятые силой духа, мы оставляем обычный
способ наблюдения вещей согласно формам закона основания и перестаем
интересоваться только их взаимными отношениями, конечной целью которых всегда
является отношение к нашей собственной воле; когда мы, следовательно,
рассматриваем в вещах уже не где, когда, почему и для чего, а единственно их что и не даем
овладеть нашим сознанием даже абстрактному мышлению, понятиям разума; когда
вместо этого мы всей мощью своего духа отдаемся созерцанию, всецело погружаясь
в него, и наполняем все наше сознание спокойным видением предстоящего объекта
природы, будь это ландшафт, дерево, скала, строение или что-нибудь другое, и,
по нашему глубокомысленному выражению, совершенно теряемся в этом предмете, т.е. забываем
свою индивидуальность, свою волю и остаемся лишь в качестве чистого субъекта,
ясного зеркала объекта, так что нам кажется, будто существует только предмет и
нет никого, кто бы его воспринимал, и мы не можем больше отделить созерцающего
от созерцания, но оба сливаются в одно целое, ибо все сознание совершенно
наполнено и объято единым созерцаемым образом; когда, таким образом, объект
выходит из всяких отношений к чему-нибудь вне себя, а субъект – из всяких
отношений к воле, – тогда то, что познается, представляет собой уже не
отдельную вещь как таковую, но идею, вечную форму, непосредственную объектность воли на
данной ступени. И именно оттого погруженная в такое созерцание личность уже не
есть индивид, ибо индивид как раз растворился в этом созерцании, но это чистый, безвольный,
безболезненный, вневременной субъект познания, Эта пока еще необычная мысль (она, я знаю,
подтверждает принадлежащее Томасу Пэну изречение: du sublime au ridicule il n'y
a qu'un pas [от возвышенного до смешного только один шаг] 6) в дальнейшем
изложении будет все более проясняться и станет менее странной. То же самое
представлялось и Спинозе, когда он писал: "Душа вечна, поскольку она
представляет вещи под формою вечности" (sub specie aeternitatis)
("Этика", V, pr. 31, schol.).* В таком созерцании отдельная вещь
сразу становится идеей
своего рода, а созерцающий индивид – чистым субъектом познания. Индивид как таковой
познает лишь отдельные вещи, чистый субъект познания – только идеи. Ибо индивид
– это субъект познания в его отношении к определенному отдельному явлению воли,
которому он и служит. Это отдельное явление воли подчинено как таковое закону основания
во всех его видах; поэтому всякое относящееся к нему познание равным образом
подчиняется закону основания, и для воли не годится никакое иное познание,
кроме этого одного, всегда имеющего своим объектом только отношения. Познающий
индивид как таковой и познаваемая им отдельная вещь существуют где-нибудь, и
когда-нибудь, это звенья в цепи причин и действий. Чистый субъект и его
коррелят, идея, свободны от всех этих форм закона основания: время, место,
индивид, который познает, и индивид, который познается, не имеют для них
значения. Лишь когда познающий индивид возвышается, как было описано, до
чистого субъекта познания и тем самым возвышает рассматриваемый объект до идеи,
лишь тогда мир как
представление выступает во всей своей чистоте и совершается полная
объективация воли, ибо только идея представляет собой адекватную объектность воли.
Последняя тоже заключает в себе объект и субъект, потому что они суть ее
единственная форма; но в ней оба они вполне сохраняют равновесие: подобно тому
как объект и здесь есть только представление субъекта, так и субъект, вполне
растворяясь в созерцаемом предмете, сам делается этим предметом, ибо все
сознание есть уже не что иное, как совершенно ясный образ его. Именно это
сознание (если представить себе, что через него по очереди проходят все идеи,
или ступени объектности воли) и составляет, собственно, весь мир как представление.
Отдельные вещи всех времен и пространств суть не что иное, как умноженные
законом основания (формой познания индивидов как таковых) и потому замутненные
в своей чистой объектности идеи. Подобно тому как, когда выступает идея, в ней
нельзя уже отличить субъекта от объекта, потому что лишь в силу их взаимного
восполнения и проникновения и возникает эта идея, адекватная объектность воли,
подлинный мир как представление, – так и познающий и познаваемый индивид как
вещи в себе тоже неотличимы тогда друг от друга. Ибо если совсем отвлечься от
этого подлинного мира
как представления, то не останется ничего, кроме мира как воли. Воля –
это "в себе" идеи, которая ее полностью объективирует; воля также и
"в себе" отдельной вещи и познающего ее индивида, которые не
полностью объективируют волю. В качестве воли, вне представления и всех его
форм, она одна и та же в созерцаемом объекте и в индивиде, который, возносясь в
таком созерцании, сознает себя чистым субъектом; поэтому объект и субъект в
себе не отличаются друг от друга, так как в себе они суть воля, которая познает
здесь самое себя, и только в качестве способа, каким для нее совершается это
познание, т.е. только в явлении и благодаря его форме – закону основания,
существуют множественность и различие. Насколько без объекта, без представления
я оказываюсь не познающим субъектом, а лишь слепой волей, настолько же без меня
как субъекта познания познаваемая вещь есть не объект, а лишь воля, слепой
порыв. Эта воля в себе, т.е. вне представления, составляет одно и то же с моей
собственной волей: только в мире как представлении, формой которого, по крайней
мере, являются субъект и объект, мы расходимся друг с другом как познаваемый и
познающий индивиды. Как только устраняется познание, мир как представление, не
остается вообще ничего другого, кроме просто воли, слепого порыва. Для того,
чтобы воля получила объектность, стала представлением, необходимы сразу как субъект,
так и объект; но чтобы эта объектность была чистой, совершенной, адекватной
объектностью воли, необходимы объект как идея, свободный от форм закона
основания, а субъект – как чистый субъект познания, свободный от
индивидуальности и служения воле.
* Для уяснения рассматриваемого здесь способа познания
я рекомендую прочесть и то, что Спиноза говорит там же (L. II, prop. 40, schol.
2, а также L. V, prop. 25 до 28) о cognitione tertii generis, sive intuitiva
[познании третьего рода, или интуитивном познании], в особенности же – prop.
29, schol., prop. 36, schol. и prop. 38 demonstr. et schol.
Кто описанным выше образом настолько погрузился в
созерцание природы, настолько забылся в нем, что остается только чистым
познающим субъектом, тот непосредственно сознает, что в качестве такового он
есть условие, т.е. носитель мира и всего объективного бытия, так как последнее
является ему тогда зависящим от его собственного существования. Он,
следовательно, вбирает в себя природу, так что чувствует ее лишь как акциденцию
своего существа. В этом смысле говорит Байрон:
Не есть ли горы, волны,
небо – часть
Меня, моей души, и я не часть ли их? 1
Но как же тот, кто это чувствует, может считать себя,
в противоположность непреходящей природе, абсолютно преходящим? Нет, скорее его
охватывает то сознание, о котором говорит упанишада Вед: "Я есмь все эти
творения в совокупности, и кроме меня нет ничего" (Oup-nek'hat, I, 122).*
* Сюда относится 30 гл. II тома.
|
