 Увеличить |
§22
Эта вещь в себе (удержим кантовский термин как устойчивую
формулу), которая как таковая никогда не бывает объектом (потому что всякий
объект есть лишь ее проявление, а уже не она сама), эта вещь должна была, чтобы
сделаться все-таки объективно мыслимой, заимствовать себе название и понятие у
какого-нибудь объекта, у чего-нибудь данного объективно, следовательно – у
какого-либо из своих проявлений; но последнее, чтобы послужить объясняющим
моментом, должно быть самым совершенным из всех ее проявлений, т.е. самым
ясным, наиболее развитым, непосредственно освещенным силой познания: таковой
является именно человеческая воля. Надо, однако, заметить, что мы, конечно, пользуемся
лишь denominatio a potiori, вследствие чего понятие воли получает больший
объем, чем оно имело до сих пор.
Познание тождественного в разных явлениях и разного в
сходных и служит, как часто замечает Платон, условием философии. Но до сих пор
тождество сущности каждой стремящейся и действующей силы в природе с волей не
было познано, и поэтому многообразные явления, представляющие собой только
различные виды одного и того же рода, не считались таковыми, а рассматривались
как гетерогенные: вот почему и не могло быть слова для обозначения понятия
рода. Поэтому я называю весь род по самому выдающемуся из его видов, познание
которого, наиболее нам близкое и непосредственное, ведет к косвенному познанию
всех других. Таким образом, во власти безысходного недоразумения оказался бы
тот, кто не смог бы выполнить требуемое здесь расширение понятия и под словом воля подразумевал бы
всегда лишь один так до сих пор называвшийся вид, т.е. волю, которая
сопровождается познанием и обнаруживается исключительно в силу мотивов, и даже
в силу только абстрактных мотивов, то есть под руководством разума; между тем,
как уже говорилось, это только самое ясное проявление воли. Непосредственно
известную нам внутреннюю сущность именно этого проявления мы должны мысленно
выделить и перенести ее затем на все более слабые, менее отчетливые проявления
той же сущности, и этим мы выполним требуемое расширение понятия воли.
Противоположным образом, но столь же превратно понял
бы меня тот, кто подумал бы, что в конце концов безразлично -*- называть ли эту
внутреннюю сущность всех явлений словом воля или каким-нибудь другим. Так действительно
было бы, если бы о существовании этой вещи в себе мы могли бы только
умозаключить и таким образом познавали бы ее исключительно косвенно и лишь in
abstracto: тогда, разумеется, эту вещь в себе можно было бы называть как
угодно, имя было бы просто знаком неизвестной величины. В настоящем же случае
термин воля,
который, как волшебное слово, должен раскрыть нам сокровенную сущность каждой
вещи в природе, обозначает вовсе не неизвестную величину, не достигнутое
умозаключениями нечто, а вполне непосредственно познанное и настолько
известное, что мы гораздо лучше знаем и понимаем, что такое воля, нежели всякая
другая вещь.
До сих пор понятие воли подводили под понятие силы, я же поступаю
как раз наоборот и каждую силу в природе хочу понять как волю. Пусть не
подумают, что это безразличный спор о словах: все это в высшей степени
значительно и важно. Ибо в конечном основании понятия силы, как и всякого
другого, лежит наглядное познание объективного мира, т.е. явление,
представление, откуда и почерпнуто это понятие. Оно абстрагировано из той
области, где царят причина и действие, т.е. из наглядного представления, и
означает именно наличие причины как причины, – в той точке, где это наличие
совершенно не поддается Дальнейшему этиологическому объяснению, а само служит
необходимой предпосылкой всякого этиологического объяснения. Напротив, понятие воли – единственное
из всех возможных, которое имеет свой источник не в явлении, не просто в наглядном представлении, а
исходит изнутри, вытекает из непосредственного сознания каждого, сознания, в
котором каждый познает собственную индивидуальность в ее существе,
непосредственно, вне всякой формы, даже вне формы субъекта и объекта, и которым
он в то же время является сам, ибо здесь познающее и познаваемое совпадают.
Поэтому, сводя понятие силы к понятию воли, мы на самом деле сводим менее
известное к бесконечно более известному, собственно, к единственно
действительно известному нам непосредственно и совершенно, и расширяем свое
познание. Подводя же, как это делалось до сих пор, понятие воли под понятие силы, мы отказываемся
от единственного непосредственного познания, которое мы имеем о внутренней
сущности мира, растворяя его в понятии, абстрагированном от явления, а с таким
понятием мы никогда не можем выйти за пределы явления.
|
