 Увеличить |
ЗАГАДКА
ПАРИЖ
Явившись прислуживать за ужином, Ла Флер передал мне
сожаление хозяина гостиницы о том, что он оскорбил меня, предложив искать
другое помещение.
Человек, знающий цену спокойного ночного сна, не ляжет в
постель со злобой в сердце, если он может примириться со своим
противником. – Вот почему я велел Ла Флеру передать хозяину гостиницы, что
и я, с своей стороны, сожалею, что дал ему повод к неудовольствию, – вы
можете даже сказать ему, Ла Флер, – добавил я, – что, если эта
молодая женщина снова зайдет ко мне, я ее не приму.
Я приносил эту жертву не ради хозяина, а ради собственного
спокойствия, потому что, с таким трудом избежав беды, решил больше не
подвергать себя опасностям, а покинуть Париж, по возможности сохранив
нетронутыми все добродетели, с которыми я сюда приехал.
– C'est deroger a noblesse, Monsieur [97], – сказал Ла Флер, кланяясь мне чуть не
до земли. – Et encore, – продолжал он, – Monsieur, может быть,
переменит свое мнение – и если (par hazard) он вздумает развлечься. – Я не
нахожу в этом развлечения, – сказал я, прерывая его.
– Mon Dieu! – произнес Ла Флер – и удалился.
Через час он пришел уложить меня в постель и был услужливее,
чем обыкновенно – что‑то просилось ему на язык, он хотел что‑то сказать мне или
о чем‑то меня спросить, но не решался. Я не мог понять, что его так заботит,
да, по правде говоря, не очень и старался это разгадать, потому что занят был
другой, гораздо более интересовавшей меня загадкой, которую представлял
человек, просивший милостыню у подъезда гостиницы – я бы дал что угодно, чтобы
доискаться, в чем здесь дело; и вовсе не из любопытства – любопытство, в общем,
такой низменный повод исследования, что за удовлетворение его я не заплатил бы
и двух су – секрет же, думал я, так быстро и так верно смягчающий сердце каждой
женщины, к которой вы подходите, по меньшей мере равноценен философскому камню:
владей я обеими Индиями, я бы охотно отдал одну из них, чтобы получить его в
свое распоряжение.
Почти всю ночь мозги мои трудились над разрешением этой
загадки, но безрезультатно; когда я проснулся утром, то почувствовал, что дух
мой так же встревожен снами , как некогда ими встревожен был дух царя
Вавилонского; и я без колебания готов утверждать, что все парижские мудрецы
пришли бы в такое же замешательство при попытке их истолковать, как и мудрецы
халдейские.
LE DIMANCHE [98]
ПАРИЖ
Было воскресенье, и когда Ла Флер явился утром с кофеем и
круглой булочкой с маслом, он был так разнаряжен, что я едва его узнал.
Я обещал в Монтрее подарить ему по приезде в Париж новую
шляпу с серебряной пуговицей и серебряным позументом и четыре луидора pour
s'adoniser [99], и бедняга Ла Флер, надо
отдать ему справедливость, сделал на них чудеса.
Он купил блестящий, чистый, хорошей сохранности ярко‑красный
кафтан и такого же цвета штаны. – Он даже на крону не изношен, –
сказал он, – я готов был послать его к черту за эти слова. – Костюм
его имел такой свежий вид, что хотя я и знал, что это не так, а все‑таки
предпочитал тешиться мыслью, будто я купил его для своего слуги новым, только
бы не слушать о его происхождении с Rue de Friperie [100].
Но в Париже тонкость эта не причиняет большого огорчения.
Сверх того, слуга мой купил красивый голубой атласный жилет,
довольно замысловато вышитый – он, правда, сильнее потерпел от долгой службы,
но был тщательно вычищен – золото было подновлено, и в целом он имел скорее
эффектный вид, – а так как его голубой цвет был не яркий, то он отлично
подходил к кафтану и штанам. Ла Флер, вдобавок выкроил из этих денег новый
кошелек для волос и черный шелковый бант к нему, а также выторговал у fripier [101] пару золотых подвязок для
штанов у колен. – Он купил муслиновые рукавчики, bien brodees [102] за четыре ливра из
собственных денег – да за пять ливров пару белых шелковых чулок – и в
довершение всего природа наделила его приятной наружностью, не взяв с него за
это ни одного су.
В этом наряде он вошел ко мне в комнату, причесанный на
загляденье, с красивым букетом на груди – словом, все на нем имело праздничный
вид, сразу напомнивший мне о том, что было воскресенье, – и, сопоставив
одно с другим, я мигом сообразил, что милость, о которой он хотел попросить
меня накануне вечером, заключалась в разрешении ему провести день так, как его
всякий проводит в Париже. Только что сделал я это предположение, как Ла Флер с
бесконечной скромностью, но с полным доверием во взгляде, как если бы возможность
отказа была исключена, попросил меня отпустить его на этот день pour faire le
galant vis‑a‑vis de sa maitresse [103].
Как раз это самое собирался сделать и я vis‑a‑vis мадам де
Р*** – нарочно для этого я удержал нанятую карету, и тщеславие мое не было бы
оскорблено, если бы на запятках ее стоял такой нарядный слуга, как Ла Флер;
никогда еще не было мне так трудно обойтись без него.
Но в подобных затруднительных случаях надо не умствовать, а
прислушиваться к тому, что говорит чувство – сыновья и дочери услужения,
заключая с нами договор, расстаются со своей свободой, а не с требованиями
своей природы; у них есть плоть и кровь, и в доме неволи им так же присущи
маленькие суетные желания, как и тем, кто задает им работу, – конечно, за
свое самоотречение они назначают цену – и их ожидания так неумеренны, что я
часто с удовольствием их бы разочаровал, если бы их положение не давало мне на
это слишком больших прав.
Смотри ! – Смотри, – я твой слуга – это
сразу отнимает у меня все права господина .
– Можешь идти, Ла Флер, – сказал я.
– Как же ты успел, Ла Флер, – сказал я, – за
такой короткий срок обзавестись в Париже возлюбленной? – Ла Флер положил
руку на грудь и сказал, что это petite demoiselle в доме графа де Б***. –
Ла Флер обладал сердцем, созданным для общества, и, сказать правду, так же
редко упускал случай, как и его господин, – словом, так или иначе, а как –
господь ведает – он завязал знакомство с demoiselle на площадке лестницы в то
время, как я занят был своим паспортом; и если этого времени мне было достаточно,
чтобы расположить графа в свою пользу, то и Ла Флеру удалось в этот же срок
расположить к себе девушку. – Граф со всеми своими домочадцами, очевидно,
собирался на этот день в Париж, и Ла Флер условился с девушкой и еще двумя или
тремя слугами графа погулять по бульварам .
Счастливый народ! Ведь он живет в уверенности, что, по
крайней мере, раз в неделю может отрешиться от всех своих" забот; может
танцевать, петь и веселиться, скинув бремя горестей, которое так угнетает дух
других наций.
|
