 Увеличить |
ПАСПОРТ
ВЕРСАЛЬ
Для меня нет ничего затруднительнее в жизни, чем сообщить
кому‑нибудь, кто я такой, – ибо вряд ли найдется человек, о котором я не
мог бы дать более обстоятельные сведения, чем о себе; часто мне хотелось уметь
отрекомендоваться всего одним словом – и конец. И вот первый раз в жизни
представился мне случай осуществить это с некоторым успехом – на столе лежал
Шекспир – вспомнив, что он обо мне говорит в своих произведениях, я взял
«Гамлета», раскрыл его на сцене с могильщиками в пятом действии, ткнул пальцем
в слово Йорик и, не отнимая пальца, протянул книгу графу со словами –
Me voici! [82]
Выпала ли у графа мысль о черепе бедного Йорика благодаря
присутствию черепа вашего покорного слуги или каким‑то волшебством он перенесся
через семьсот или восемьсот лет, это здесь не имеет значения – несомненно, что
французы легче схватывают, чем соображают – я ничему на свете не удивляюсь, а
этому меньше всего; ведь даже один из глав нашей церкви, к прямоте и отеческим
чувствам которого я питаю высочайшее почтение, впал при таких же
обстоятельствах в такую же ошибку. – Для него невыносима, – сказал
он, – самая мысль заглянуть в проповеди, написанные шутом датского
короля. – Хорошо, ваше преосвященство, – сказал я, – но есть два
Йорика. Йорик, о котором думает ваше преосвященство, умер и был похоронен
восемьсот лет тому назад; он преуспевал при дворе Горвендиллуса; другой Йорик –
это я, не преуспевавший, ваше преосвященство, ни при каком дворе. – Он
покачал головой. – Боже мой, – сказал я, – вы с таким же правом
могли бы смешать Александра Великого с Александром‑медником, ваше
преосвященство. – Это одно и то же, – возразил он –
– Если бы Александр, царь македонский, мог перевести
ваше преосвященство в другую епархию, – сказал я, – ваше
преосвященство, я уверен, этого не сказали бы.
Бедный граф де Б*** впал в ту же ошибку –
– Et, Monsieur, est‑il Yorick? [83] – воскликнул
граф. – Je le suis, – отвечал я. – Vous? – Moi – moi qui a l'honneur de vous parler,
Monsieur le Comte. – Mon Dieu! – проговорил он, обнимая меня. – Vous etes Yorick! [84]
С этими словами граф сунул Шекспира в карман и оставил меня
одного в своей комнате.
ПАСПОРТ
ВЕРСАЛЬ
Я не мог понять, почему граф де Б*** так внезапно вышел из
комнаты, как не мог понять, почему он сунул в карман Шекспира. – Тайны
, которые должны разъясниться сами, не стоят того, чтобы терять время на их
разгадку; лучше было почитать Шекспира; я взял "Много шуму из
ничего" и мгновенно перенесся с кресла , в котором я сидел, на
остров Сицилию, в Мессину, и так увлекся доном Педро, Бенедиктом и Беатриче,
что перестал думать о Версале, о графе и о паспорте;
Милая податливость человеческого духа, который способен
вдруг погрузиться в мир иллюзий, скрашивающих тяжелые минуты ожидания и
горя! – Давно‑давно уже завершили бы вы счет дней моих, не проводи я
большую их часть в этом волшебном краю. Когда путь мой бывает слишком тяжел для
моих ног или слишком крут для моих сил, я сворачиваю на какую‑нибудь гладкую
бархатную тропинку, которую фантазия усыпала розовыми бутонами наслаждений, и,
прогулявшись по ней, возвращаюсь назад, окрепший и посвежевший. – Когда
скорби тяжко гнетут меня и нет от них убежища в этом мире, тогда я избираю
новый путь – я оставляю мир, – и, обладая более ясным представлением о
Елисейских полях, чем о небе, я силой прокладываю себе дорогу туда, подобно
Энею – я вижу, как он встречает задумчивую тень покинутой им Дидоны и желает ее
признать, – вижу, как оскорбленный дух качает головой и молча
отворачивается от виновника своих бедствий и своего бесчестья, –
собственные мои чувства растворяются в ее чувствах и в том сострадании, которое
вызывали обыкновенно во мне ее горести, когда я сидел на школьной скамье.
Поистине это не значит витать в царстве пустых теней – и
не попусту доставляет себе человек это беспокойство – чаще пустыми бывают
его попытки доверить успокоение своих волнений одному только разуму. –
Смело могу сказать про себя: никогда я не был в состоянии так решительно
подавить дурное чувство в моем сердце иначе, как призвав поскорее на помощь
другое, доброе и нежное чувство, чтобы сразить врага в его же владениях.
Когда я дочитал до конца третьего действия, вошел граф де
Б*** с моим паспортом в руке. – Господин герцог де Ш***, – сказал
граф, – такой же прекрасный пророк, смею вас уверить, как и
государственный деятель. – Un homme qui rit, – сказал герцог, –
ne sera jamais dangereux [85]. –
Будь это не для королевского шута, а для кого‑нибудь другого, – прибавил
граф, – я не мог бы раздобыть его в течение двух часов. – Pardonnez‑moi,
Monsieur le Comte [86], –
сказал я, – я не королевский шут. – Но ведь вы Йорик? –
Да. – Et vous plaisantez? [87] –
Я ответил, что действительно люблю шутить, но мне за это не платят – я это
делаю всецело за собственный счет.
– У нас нет придворных шутов, господин граф, –
сказал я, – последний был в распутное царствование Карла Второго – ас тех
пор нравы наши постепенно настолько очистились, что наш двор в настоящее время
переполнен патриотами, которые ничего не желают, как только преуспеяния и
богатства своей страны – и наши дамы все так целомудренны, так безупречны, так
добры, так набожны – шуту там решительно нечего вышучивать –
– Voila un persiflage! [88] – воскликнул
граф.
|
