Увеличить |
Глава девятая
Мне захотелось еще раз пойти взглянуть на одно место,
которое я приметил посредине острова, когда его осматривал; вот мы с Джимом и
отправились и скоро туда добрались, потому что остров был всего в три мили
длиной и в четверть мили шириной.
Это был довольно длинный и крутой холм, или горка, футов в
сорок высотой. Мы еле-еле вскарабкались на вершину – такие там были крутые
склоны и непролазные кустарники. Мы исходили и излазили все кругом и в конце
концов нашли хорошую, просторную пещеру почти на самом верху, на той стороне,
что ближе к Иллинойсу. Пещера была большая, как две-три комнаты вместе, и Джим
мог стоять в ней выпрямившись. Внутри было прохладно. Джим решил сейчас же
перенести туда наши вещи, но я сказал, что незачем все время лазить вверх и
вниз.
Джим думал, что если мы спрячем челнок в укромном месте и
перетаскаем все пожитки в пещеру, то сможем прятаться здесь, когда кто-нибудь
переправится на остров, и без собак нас нипочем не найдут. А кроме того, птенцы
недаром предсказывали дождь, так неужели я хочу, чтобы все промокло?
Мы вернулись, взяли челнок, подплыли к самой пещере и
перетаскали туда все наши вещи. Потом нашли такое место поблизости, где можно
было спрятать челнок под густыми ивами. Мы сняли несколько рыб с крючков, опять
закинули удочки и пошли готовить обед.
Вход в пещеру оказался достаточно широк, для того чтобы
вкатить в нее бочонок; с одной стороны входа пол немножко приподнимался, и там
было ровное место, очень удобное для очага. Мы развели там огонь и сварили
обед.
Расстелив одеяла прямо на полу, мы уселись на них и
пообедали. Все остальные вещи мы разместили в глубине пещеры так, чтоб они были
под рукой. Скоро потемнело, и начала сверкать молния, загремел гром; значит,
птицы-то оказались правы. Сейчас же полил и дождик, сильный как из ведра, а
такого ветра я еще никогда не видывал. Это была самая настоящая летняя гроза.
Стало так темно, что все кругом казалось черно-синим и очень красивым; а дождь
хлестал так сильно и так часто, что деревья чуть подальше виднелись смутно и
как будто сквозь паутину; а то вдруг налетит вихрь, пригнет деревья и вывернет
листья светлой стороной, наизнанку; а после того поднимется такой здоровый
ветер, что деревья машут ветвями, как бешеные; а когда тьма сделалась всего
черней и гуще, вдруг – фсс! – и стало светло, как днем; стало видно на
сотню шагов дальше прежнего, стало видно, как гнутся на ветру верхушки
деревьев; а через секунду опять сделалось темно, как в пропасти, и со страшной
силой загрохотал гром, а потом раскатился по небу, все ниже, ниже, словно
пустые бочки по лестнице, – знаете, когда лестница длинная, а бочки сильно
подскакивают.
– Вот это здорово, Джим! – сказал я. – Я бы
никуда отсюда не ушел. Дай-ка мне еще кусок рыбы да горячую кукурузную лепешку.
– Ну вот видишь, а без Джима тебе пришлось бы плохо.
Сидел бы ты в лесу без обеда да еще промок бы до костей. Да, да, сынок! Куры уж
знают, когда дождик пойдет, и птицы в лесу тоже.
Дней десять или двенадцать подряд вода в реке все
поднималась и поднималась и наконец вышла из берегов. В низинах остров залило
водой на три-четыре фута, и иллинойсский берег тоже. По эту сторону острова
река стала шире на много миль, а миссурийская сторона как была, так и осталась
в полмили шириной, потому что миссурийский берег – это сплошная стена утесов.
Днем мы ездили по всему острову на челноке. В глубине леса
было очень прохладно и тенисто, даже когда солнце жарило вовсю. Мы пробирались
кое-как между деревьями, а местами дикий виноград заплел все так густо, что
приходилось подаваться назад и искать другую дорогу. Ну, и на каждом поваленном
дереве сидели кролики, змеи и прочая живность; а после того как вода постояла
день-другой, они от голода сделались такие смирные, что подъезжай и прямо хоть
руками их бери, кому хочется; только, конечно, не змеи и не черепахи – эти
соскакивали в воду. На горе, где была наша пещера, они кишмя кишели. Если бы мы
захотели, то могли бы завести себе сколько угодно ручных зверей.
Как-то вечером мы поймали небольшое звено от плота – хорошие
сосновые доски. Звено было в двенадцать футов шириной и в
пятнадцать-шестнадцать футов длиной, а над водой выдавался дюймов на шесть, на
семь прочный ровный настил. Иной раз мы видели днем, как мимо проплывали
бревна, только не ловили их: при дневном свете мы носу не показывали из пещеры.
В другой раз, перед самым рассветом, мы причалили к верхнему
концу острова – и вдруг видим: с западной стороны плывет к нам целый дом. Дом
был двухэтажный и здорово накренился. Мы подъехали и взобрались на него –
влезли в окно верхнего этажа. Но было еще совсем темно, ничего не видно; тогда
мы вылезли, привязали челнок и сели дожидаться, когда рассветет.
Не успели мы добраться до нижнего конца острова, как начало
светать. Мы заглянули в окно. Мы разглядели кровать, стол, два старых стула, и
еще на полу валялось много разных вещей, а на стене висела одежда. В дальнем
углу лежало что-то вроде человека. Джим окликнул:
– Эй, ты!
Но тот не пошевельнулся. Тогда и я тоже окликнул его. А
потом Джим сказал:
– Он не спит – он мертвый. Ты не ходи, я сам пойду
погляжу.
Он влез в окно, подошел к лежащему человеку, нагнулся,
поглядел и говорит:
– Это мертвец. Да еще к тому же и голый. Его застрелили
сзади. Должно быть, дня два или три, как он умер. Поди сюда, Гек, только не
смотри ему в лицо – уж очень страшно.
Я совсем не стал на него смотреть. Джим прикрыл его каким-то
старым тряпьем, только это было ни к чему: я и глядеть-то на него не хотел. На
полу валялись старые замасленные карты, пустые бутылки из-под виски и еще две
маски из черного сукна, а все стены были сплошь исписаны самыми скверными
словами и разрисованы углем. На стене висели два заношенных ситцевых платья,
соломенная шляпка, какие-то юбки и рубашки и мужская одежда. Мы много кое-чего
снесли в челнок – могло пригодиться. На полу валялась старая соломенная шляпа,
какие носят мальчишки; я ее тоже захватил. А еще там лежала бутылка из-под
молока, заткнутая тряпкой, чтоб ребенку сосать. Мы бы взяли бутылку, да только
она была разбита. Были еще обшарпанный старый сундук и чемодан со сломанными
застежками, и тот и другой стояли раскрытые, но ничего стоящего в них не
осталось. По тому, как были разбросаны вещи, видно было, что хозяева убежали
второпях и не могли унести с собой все пожитки.
Нам достались: старый жестяной фонарь, большой нож без
ручки, новенький карманный ножик фирмы «Барлоу» (такой ножик ни в одной лавке
не купишь дешевле, чем за полдоллара), много сальных свечей, жестяной
подсвечник, фляжка, жестяная кружка, рваное ватное одеяло, дамская сумочка с
иголками, булавками, нитками, куском воска, пуговицами и прочей чепухой,
топорик и гвозди, удочка потолще моего мизинца с большущими крючками, свернутая
в трубку оленья шкура, собачий ошейник, подкова, пузырьки из-под лекарств без
ярлыков; а когда мы собрались уже уходить, я нашел довольно приличную
скребницу, а Джим – старый смычок от скрипки и деревянную ногу. Ремни вот
только оторвались, а так совсем хорошая нога, разве только что мне она была
длинна, а Джиму коротка. А другую ногу мы так и не нашли, сколько ни искали.
Так что, вообще говоря, улов был неплохой. Когда мы
собрались отчаливать от дома, совсем уже рассвело. Мы были на четверть мили
ниже острова; я велел Джиму лечь на дно челнока и прикрыл его ватным
одеялом, – а то, если б он сидел, издали было бы видно, что это негр. Я
стал править к иллинойсскому берегу с таким расчетом, чтобы нас отнесло на
полмили вниз по течению, потом держался под самым берегом, в полосе стоячей
воды. Мы вернулись на остров без всяких приключений, никого не повстречав.
|