Глава тридцать четвертая
Мы перестали разговаривать и принялись думать. Вдруг Том и
говорит:
– Слушай, Гек, какие же мы дураки, что не догадались
раньше! Ведь я знаю, где Джим сидит.
– Да что ты? Где?
– В том самом сарайчике, рядом с кучей золы. Сообрази
сам. Когда мы обедали, ты разве не видел, как один негр понес туда миски с
едой?
– Видел.
– А ты как думал, для кого это?
– Для собаки.
– И я тоже так думал. А это вовсе не для собаки.
– Почему?
– Потому что там был арбуз.
– Верно, был, я заметил. Как же это я не сообразил, что
собаки арбуза не едят? Это уж совсем никуда не годится! Вот как бывает: и
глядишь, да ничего не видишь.
– Так вот, негр отпер висячий замок, когда вошел туда,
и опять его запер, когда вышел. А когда мы вставали из-за стола, он принес дяде
ключ – тот самый ключ, наверно. Арбуз – это, значит, человек; ключ – значит,
кто-то там заперт; а вряд ли двое сидят под замком на такой маленькой
плантации, где народ такой добрый и хороший. Это Джим и сидит. Ладно, я очень
рад, что мы до этого сами додумались, как полагается сыщикам; за всякий другой
способ я гроша ломаного не дам. Теперь ты пошевели мозгами, придумай план, как
выкрасть Джима, и я тоже придумаю свой план, а там мы выберем, который больше
понравится.
Ну и голова была у Тома Сойера, хоть бы и взрослому! По мне,
лучше иметь такую голову, чем быть герцогом, или капитаном парохода, или
клоуном в цирке, или уже не знаю кем. Я придумал кой-что так только, ради
очистки совести: я наперед знал, кто придумает настоящий план. Немного погодя
Том сказал:
– Готово у тебя?
– Да, – говорю.
– Ну ладно, выкладывай.
– Вот какой мой план, – говорю. – Джим там
сидит или кто другой – узнать нетрудно. А завтра ночью мы достанем мой челнок и
переправим плот с острова. А там в первую же темную ночь вытащим ключ у старика
из кармана, когда он ляжет спать, и уплывем вниз по реке вместе с Джимом; днем
будем прятаться, а ночью – плыть, как мы с Джимом раньше делали. Годится такой
план?
– Годится ли? Почему ж не годится, очень даже годится!
Но только уж очень просто, ничего в нем особенного нет. Что это за план, если с
ним никакой возни не требуется? Грудной младенец – и тот справится. Не будет ни
шума, ни разговоров, все равно что после кражи на мыловаренном заводе.
Я с ним не спорил, потому что ничего другого и не ждал, зато
наперед знал, что к своему плану он так придираться не станет.
И верно, не стал. Он рассказал мне, в чем состоит его план,
и я сразу понял, что он раз в пятнадцать лучше моего: Джима-то мы все равно
освободим, зато шику будет куда больше, да еще, может, нас и пристрелят, по
его-то плану. Мне очень понравилось. «Давай, говорю, так и будем действовать».
Какой у него был план, сейчас говорить не стоит: я наперед знал, что будут еще
всякие перемены. Я знал, что Том еще двадцать раз будет менять его и так и
этак, когда приступим к делу, и вставлять при каждом удобном случае всякие
новые штуки. Так оно и вышло.
Одно было верно – Том Сойер не шутя взялся за дело и
собирается освобождать негра из рабства. Вот этого я никак не мог понять. Как
же так? Мальчик из хорошей семьи, воспитанный, как будто дорожит своей
репутацией, и родные у него тоже вряд ли захотят срамиться; малый с головой, не
тупица; учился все-таки, не безграмотный какой-нибудь, и добрый, не назло же он
это делает, – и вот нате-ка – забыл и про гордость, и про самолюбие, лезет
в это дело, унижается, срамит и себя, и родных на всю Америку! Никак я этого не
мог взять в толк. Просто стыдно. И я знал, что надо взять да и сказать все ему
напрямик, а то какой же я ему друг! Пускай сейчас же все это бросит, пока еще
не поздно. Я так и хотел ему сказать, начал было, а он оборвал меня и говорит:
– Ты что же – думаешь, я не знаю, чего хочу? Когда это
со мной бывало?
– Никогда.
– Разве я не говорил, что помогу тебе украсть этого
негра?
– Говорил.
– Ну и ладно.
Больше и он ничего не говорил, и я ничего не говорил. Да и
смысла никакого не было разговаривать: уж если он что решил, так поставит на
своем. Я только не мог понять, какая ему охота соваться в это дело, но не стал
с ним спорить, даже и не поминал про это больше. Сам лезет на рожон, так что ж
я тут могу поделать!
Когда мы вернулись, во всем доме было темно и тихо, и мы
прошли в конец двора – обследовать хибарку рядом с кучей золы. Мы обошли весь
двор кругом, чтобы посмотреть, как будут вести себя собаки. Они нас узнали и
лаяли не больше, чем обыкновенно лают деревенские собаки, заслышав ночью
прохожего. Добравшись до хибарки, мы осмотрели ее спереди и с боков – и с того
боку, которого я еще не видел, на северной стороне, нашли квадратное окошечко,
довольно высоко от земли, забитое одной крепкой доской.
Я сказал:
– Вот и хорошо! Дыра довольно большая, Джим в нее
пролезет, надо только оторвать доску.
Том говорит:
– Ну, это так же просто, как дважды два четыре, и так
же легко, как не учить уроков. По-моему, мы могли бы придумать способ хоть
немножко посложней, Гек Финн.
– Ну ладно, – говорю. – А если выпилить кусок
стены, как я сделал в тот раз, когда меня убили?
– Это еще на что-нибудь похоже, – говорит
он, – это и таинственно, и возни много, и вообще хорошо, только все-таки
можно придумать еще что-нибудь, чтобы подольше повозиться. Спешить нам некуда,
так давай еще посмотрим.
Между сарайчиком и забором, с задней стороны, стояла
пристройка, в вышину доходившая до крыши и сбитая из досок. Она была такой же
длины, как и сарайчик, только уже – шириной футов в шесть. Дверь была с южной
стороны и заперта на висячий замок. Том пошел к котлу для варки мыла, поискал
там и принес железную штуку, которой поднимают крышку котла; он взял ее и
выломал один пробой у двери. Цепь упала, мы отворили дверь, вошли, зажгли
спичку и видим, что это только пристройка к сарайчику, а сообщения между ними
нет; и пола в сарае тоже нет, и вообще ничего в нем нет, кроме ржавых, никому
не нужных мотыг и лопат да сломанного плуга. Спичка погасла, и мы ушли, воткнув
пробой на старое место, и с виду дверь была опять как следует заперта. Том
обрадовался и говорит:
– Ну, теперь все хорошо! Мы для него устроим подкоп.
Это у нас займет целую неделю.
После этого мы вернулись домой; я вошел в дом с черного хода
– они там дверей не запирали, надо было только потянуть за кожаный ремешок; но
для Тома Сойера это было неподходяще: таинственности мало, ему непременно надо было
влезать по громоотводу.
Раза три он долезал до половины и каждый раз срывался и
напоследок чуть не разбил себе голову. Он уж думал, что придется это дело
бросить, а потом отдохнул, решил попробовать еще раз наудачу – и все-таки влез.
Утром мы поднялись чуть свет и пошли к негритянским хижинам,
чтобы приучить к себе собак и познакомиться поближе с тем негром, который
кормил Джима, – если это действительно Джиму носили еду. Негры как раз
позавтракали и собирались в поле, а Джимов негр накладывал в миску хлеба, мяса
и всякой еды, и в то время, как остальные уходили, из большого дома ему прислали
ключ.
У этого негра было добродушное, глуповатое лицо, а волосы он
перевязывал нитками в пучки, для того чтобы отвадить ведьм. Он рассказывал, что
ведьмы ужасно донимают его по ночам; ему мерещатся всякие чудеса, слышатся
всякие слова и звуки, и никогда в жизни с ним еще не бывало, чтобы надолго
привязалась такая нечисть.
Он разговорился про свои несчастья и до того увлекся, что
совсем позабыл про дело. Том и спрашивает:
– А ты кому несешь еду? Собак кормить собираешься?
Негр заулыбался, так что улыбка расплылась у него по всему
лицу, вроде как бывает, когда запустишь кирпичом в лужу, и говорит:
– Да, мистер Сид, собаку. И занятная же собачка! Не
хотите ли поглядеть?
– Хочу.
Я толкнул Тома и шепчу ему:
– Что ж ты, так и пойдешь к нему днем? Ведь по плану не
полагается.
– Тогда не полагалось, а теперь полагается.
Мы пошли – провалиться бы ему! – только мне это очень
не понравилось. Входим туда и почти что ничего не видим – такая темнота; зато
Джим и вправду там сидел; он-то нас разглядел и обрадовался:
– Да ведь это Гек! Господи помилуй, никак и мистер Том
здесь?
Я наперед знал, что так будет, только этого и ждал. Как
теперь быть, я понятия не имел, а если б и знал, так ничего не мог бы поделать,
потому что этот самый негр вмешался тут и говорит:
– Боже ты мой, да никак он вас знает?
Теперь мы пригляделись и всё хорошо видели. Том посмотрел на
негра пристально и как будто с удивлением и спрашивает:
– Кто нас знает?
– Да вот этот самый беглый негр.
– Не думаю, чтобы знал; а с чего это тебе пришло в
голову?
– С чего пришло? Да ведь он сию минуту крикнул, что он
вас знает.
Том говорит, как будто с недоумением:
– Ну, это что-то очень странно… Кто кричал? Когда
кричал? Что же он кричал? – Потом повертывается ко мне и преспокойно
спрашивает: – Ты слыхал что-нибудь?
Разумеется, на это можно было ответить только одно, и я
сказал:
– Нет, я ничего ровно не слыхал, никто ничего не
говорил.
Тогда Том обращается к Джиму, глядит на него так, будто
первый раз в жизни его видит, и спрашивает:
– Ты что-нибудь говорил?
– Нет, сэр, – отвечает Джим, – я ничего не
говорил, сэр.
– Ни единого слова?
– Нет, сэр, ни слова не говорил.
– А ты нас раньше видел?
– Нет, сэр, сколько припомню, не видал.
Том повертывается к негру, – а тот даже оторопел и
глаза вытаращил, – и говорит строгим голосом:
– Что это с тобой творится такое? С чего тебе
вздумалось, будто он кричал?
– Ох, сэр, это всё проклятые ведьмы, мне хоть помереть
в ту же пору! Это всё они, сэр, они меня в гроб уложат, всегда напугают до
смерти! Не говорите про это никому, сэр, а то старый мистер Сайлас будет
ругаться; он говорит, что никаких ведьм нету. Жалко, ей-богу, что его тут не
было, – любопытно, что бы он сейчас сказал! Небось на этот раз не
отвертелся бы! Да что уж, вот так всегда и бывает: кто повадился пить, тому не
протрезвиться; сами ничего не видят и толком разобрать не могут, а ты увидишь
да скажешь им, так они еще и не верят.
Том дал ему десять центов и пообещал, что мы никому не
скажем; велел ему купить еще ниток, чтобы перевязывать себе волосы, а потом
поглядел на Джима и говорит:
– Интересно, повесит дядя Сайлас этого негра или нет?
Если бы я поймал такого неблагодарного негра, который посмел убежать, так уж я
бы его не отпустил, я бы его повесил!
А пока негр подходил к двери, разглядывал монету и пробовал
на зуб, не фальшивая ли, Том шепнул Джиму:
– И виду не подавай, что ты нас знаешь. А если ночью
услышишь, что копают, так это мы с Геком: мы хотим тебя освободить.
Джим только-только успел схватить нас за руки и пожать их, а
тут и негр вернулся. Мы сказали, что и еще придем, если он нас возьмет с собой;
а негр сказал: отчего же не взять, особенно в темные вечера, – ведьмы
больше в темноте к нему привязываются, так это даже и лучше, чтобы побольше
было народу.
|
