Увеличить |
Глава тринадцатая
У меня дух захватило и ноги подкосились. Остаться на
разбитом пароходе с такой шайкой! Однако распускать слюни было некогда. Теперь
уж во что бы то ни стало надо было найти эту лодку – нам самим она была нужна.
И вот мы стали пробираться по правому борту, а сами трясемся, дрожим, еле-еле
добрались до кормы; казалось, что прошло не меньше недели. Никаких признаков
лодки. Джим сказал, что дальше он, кажется, идти не может: он так боится, что у
него и сил больше нет, – совсем ослаб. А я сказал: все равно надо идти,
потому что если мы тут останемся, то нам придется плохо, это уж верно. И мы
пошли дальше. Мы стали искать кормовую часть рубки, нашли ее, а потом насилу
пробрались ощупью к световому люку, цепляясь за выступы, потому что одним краем
он был уже в воде. Только мы подобрались вплотную к двери, смотрим – и лодка
тут как тут. Я едва разглядел ее в темноте. Ну и обрадовался же я! Еще секунда,
и я бы в нее забрался, но тут как раз открылась дверь. Один из бандитов высунул
голову в двух шагах от меня; я уж думал, что теперь мне крышка, а он опять
убрал голову и говорит:
– Перевесь подальше этот чертов фонарь, Билл, чтоб его
не было видно.
Он бросил в лодку мешок с какими-то вещами, влез в нее сам и
уселся. Это был Паккард. Потом вышел Билл и тоже сел в лодку. Паккард сказал
тихим голосом:
– Готово, отчаливай!
Я едва удержался за выступ – до того вдруг ослабел. Но тут
Билл сказал:
– Погоди, а его ты обыскал?
– Нет. А ты?
– Тоже нет. Значит, его доля при нем и осталась.
– Ну, так пойдем; какой толк брать барахло, а деньги
оставлять!
– Послушай, а он не догадается, что у нас на уме?
– Может, и не догадается. Но надо же нам забрать эти
деньги. Идем!
И они вылезли из лодки и пошли обратно в каюту.
Дверь за ними захлопнулась, потому что крен был как раз в
эту сторону. Через полсекунды я очутился в лодке, и Джим тоже ввалился вслед за
мной. Я схватил нож, перерезал веревку, и мы отчалили.
До весел мы и не дотронулись, не промолвили ни слова даже
шепотом, боялись даже вздохнуть. Мы быстро скользили вниз по течению, в мертвой
тишине проплыли мимо кожуха и мимо пароходной кормы; еще секунда-другая, –
и мы очутились шагов за сто от разбитого парохода, тьма поглотила его, и ничего
уже нельзя было разглядеть; теперь мы были в безопасности и сами знали это.
Когда мы отплыли по течению шагов на триста – четыреста, в
дверях рубки на секунду сверкнул искоркой фонарь, и мы поняли, что мошенники
хватились своей лодки и теперь начинают понимать, что им придется так же плохо,
как и Тернеру.
Тут Джим взялся за весла, и мы пустились вдогонку за своим
плотом. Только теперь я в первый раз пожалел этих мошенников – раньше мне,
должно быть, было некогда. Я подумал, как это страшно, даже для убийц,
очутиться в таком безвыходном положении. Думаю: почем знать, может, я и сам когда-нибудь
буду бандитом, – небось мне такая штука тоже не понравится! И потому я
сказал Джиму:
– Как только увидим огонек, то сейчас же и причалим к
берегу, повыше или пониже шагов на сто, в таком месте, где можно будет
хорошенько спрятать тебя вместе с лодкой, а потом я придумаю что-нибудь: пойду
искать людей – пускай заберут эту шайку и спасут их всех, чтобы можно было
повесить потом, когда придет их время.
Но это была неудачная мысль. Скоро опять началась гроза, на
этот раз пуще прежнего. Дождь так и хлестал, и нигде не видно было ни огонька –
должно быть, все спали. Мы неслись вниз по реке и глядели, не покажется ли где
огонек или наш плот. Прошло очень много времени; и дождь наконец перестал, но
тучи все не расходились, и молния все поблескивала; как вдруг, во время одной
такой вспышки, видим – впереди что-то чернеет на воде; мы скорее туда.
Это был наш плот. До чего же мы обрадовались, когда опять
перебрались на него! И вот впереди, на правом берегу, замигал огонек. Я сказал,
что сейчас же туда и отправлюсь. Лодка была до половины завалена добром,
которое воры награбили на разбитом пароходе. Мы свалили все в кучу на плоту, и
я велел Джиму плыть потихоньку дальше и зажечь фонарь, когда он увидит, что уже
проплыл мили две, и не гасить огня, пока я не вернусь; потом я взялся за весла
и направился туда, где горел свет. Когда я подплыл ближе, показались еще
три-четыре огонька повыше, на горе. Это был городок. Я перестал грести немного
выше того места, где горел огонь, и меня понесло по течению. Проплывая мимо, я
увидел, что это горит фонарь на большом пароме. Я объехал паром вокруг,
отыскивая, где же спит сторож; в конце концов я нашел его на битенге: он спал,
свесив голову на колени. Я раза два или три толкнул его в плечо и начал рыдать.
Он вскочил как встрепанный, потом видит, что это я,
потянулся хорошенько, зевнул и говорит:
– Ну, что там такое? Не плачь, мальчик… Что случилось?
Я говорю:
– Папа, и мама, и сестрица, и… – Тут я опять
всхлипнул.
Он говорит:
– Ну, будет тебе, что ты так расплакался? У всех бывают
неприятности, обойдется как-нибудь. Что же с ними такое случилось?
– Они… они… Это вы сторож на пароме?
– Да, я, – говорит сторож очень довольным
тоном. – Я и капитан, и владелец, и первый помощник, и лоцман, и сторож, и
старший матрос; а иной раз бывает, что я же и груз, и пассажиры. Я не так
богат, как старый Джим Хорнбэк, и не могу швырять деньги направо и налево,
каждому встречному и поперечному, как он швыряет; но я ему много раз говорил,
что не поменялся бы с ним местами; матросская жизнь как раз по мне, а жить за
две мили от города, где нет ничего интересного и не с кем слова сказать, я
нипочем не стану, даже за все его миллионы. Я говорю…
Тут я перебил его и сказал:
– Они попали в такую ужасную беду…
– Кто это?
– Да они: папа, мама, сестра и мисс Гукер. И если б вы
подъехали туда со своим паромом…
– Куда это «туда»? Где они?
– На разбитом пароходе.
– На каком это?
– Да тут только один и есть.
– Как, неужто на «Вальтере Скотте»?
– Да.
– Господи! Как же это они туда попали, скажи на
милость?
– Ну, разумеется, не нарочно.
– Еще бы! Господи ты мой боже, ведь им не быть живыми,
если они оттуда не выберутся как можно скорей! Да как же это они туда попали?
– Очень просто. Мисс Гукер была в гостях в городе…
– А, в Бутс-Лендинг! Ну, а потом?
– Она была там в гостях, а к вечеру поехала со своей
негритянкой на конском пароме ночевать к своей подруге, мисс… как ее… забыл
фамилию; они потеряли кормовое весло, и их отнесло течением мили за две, прямо
на разбитый пароход, кормой вперед, и паромщик с негритянкой и лошадьми
потонули, а мисс Гукер за что-то уцепилась и влезла на этот самый пароход.
Через час после захода солнца мы поехали на нашей шаланде, но было уже так
темно, что мы не заметили разбитого парохода и тоже налетели на него; только мы
все спаслись, кроме Билла Уиппла… такой был хороший мальчик! Лучше бы я утонул
вместо него, право…
– Господи боже, я в жизни ничего подобного не слыхивал!
А потом что же вы стали делать?
– Ну, мы кричали-кричали, только река там такая широкая
– никто нас не слыхал. Вот папа и говорит: «Надо кому-нибудь добраться до
берега, чтоб нам помогли». Я только один умею плавать, поэтому я бросился в
реку и поплыл, а мисс Гукер сказала: если я никого раньше не найду, то здесь у
нее есть дядя, так чтоб я его разыскал – он все устроит. Я вылез на берег милей
ниже и просил встречных что-нибудь сделать, а они говорят: «Как, в такую
темень, и течение такое сильное? Не стоит и пробовать, ступай к парому». Так
если вы теперь поедете…
– Я бы и поехал, ей-богу, да и придется, пожалуй. А кто
же, прах возьми, заплатит за это? Как ты думаешь, может, твой отец?..
– Не беспокойтесь. Мисс Гукер мне сказала, что ее дядя
Хорнбэк…
– Ах ты черт, так он ей дядя? Послушай, ступай вон
туда, где горит огонь, а оттуда свернешь к западу – через четверть мили будет
харчевня; скажи там, чтобы свели тебя поскорей к Джиму Хорнбэку, он за все
заплатит. И не копайся – он захочет узнать, что случилось. Скажи ему, что я его
племянницу выручу и доставлю в безопасное место, раньше чем он успеет добраться
до города; а я побежал будить нашего механика.
Я пошел на огонек, а как только сторож скрылся за углом, я
повернул обратно, сел в лодку, проехал вверх по течению шагов шестьсот около
берега, а потом спрятался между дровяными баржами; я успокоился только тогда,
когда паром отошел от пристани. Но вообще-то говоря, мне было очень приятно,
что я так хлопочу из-за этих бандитов; ведь мало кто стал бы о них заботиться.
Мне хотелось, чтобы вдова про это узнала. Она, наверно, гордилась бы тем, что я
помогаю таким мерзавцам, потому что вдова и вообще все добрые люди любят
помогать всяким мерзавцам да мошенникам.
Ну, в конце концов в тумане стало видно и разбитый пароход –
он медленно погружался все глубже и глубже. Меня сначала даже в холодный пот
бросило, а потом я стал грести к пароходу. Он почти совсем затонул, и я сразу
увидел, что едва ли кто тут остался живой. Я объехал кругом парохода, покричал
немного, но никто мне не ответил – все было тихо, как в могиле. Мне стало жалко
бандитов, но не очень; я подумал: если они никого не жалели, то и я не буду их
жалеть.
Потом показался паром; я отъехал на середину реки,
направляясь вкось и вниз по течению; потом, когда решил, что меня уже не видно
с парома, перестал грести и оглянулся: вижу, они ездят вокруг парохода,
вынюхивают, где тут останки мисс Гукер, а то вдруг дядюшке Хорнбэку они
понадобятся! Скоро поиски прекратились, и паром направился к берегу, а я налег
на весла и стрелой пролетел вниз по реке.
Прошло много-много времени, прежде чем показался фонарь на
плоту у Джима; а когда показался, то мне все чудилось, будто он от меня миль за
тысячу. Когда я доплыл до плота, небо начинало уже светлеть на востоке; мы
причалили к острову, спрятали плот, потопили лодку, а потом легли и заснули как
убитые.
|