Глава последняя
В первый же раз, как я застал Тома одного, я спросил его,
для чего он затеял всю эту историю с побегом, что он намерен был делать, если
бы побег ему удался и он ухитрился бы освободить негра, который был
давным-давно свободен. А Том на это сказал, что если бы нам удалось
благополучно увезти Джима, то мы проехались бы вниз по реке на плоту до самого
устья – приключений ради, – он с самого начала так задумал, а после того
Том сказал бы Джиму, что он свободен, и мы повезли бы его домой на пароходе,
заплатили бы ему за трату времени, послали бы вперед письмо, чтобы все негры
собрались его встречать, и в город бы его проводили с факелами и с музыкой, и
после этого он стал бы героем, и мы тоже. А по-моему, и без этого все кончилось
неплохо.
Мы в одну минуту освободили Джима от цепей, а когда тетя
Салли с дядей Сайласом и тетя Полли узнали, как хорошо он помогал доктору ухаживать
за Томом, они стали с ним ужасно носиться: устроили его как можно лучше, есть
ему давали все, что он захочет, старались, чтобы он не скучал и ровно ничего не
делал. Мы позвали Джима в комнату больного для серьезного разговора; и Том
подарил ему сорок долларов за то, что он был узником и все терпел и так хорошо
себя вел; а Джим обрадовался и не мог больше молчать:
– Ну вот, Гек, что я тебе говорил? Что я тебе говорил
на Джексоновом острове? Говорил, что грудь у меня волосатая и к чему такая
примета; а еще говорил, что я уже был один раз богатый и опять разбогатею; вот
оно и вышло по-моему! Ну вот! И не говори лучше в другой раз – примета, она и
есть примета, попомни мое слово! А я все равно знал, что опять разбогатею, это
уж как пить дать!
А после этого Том опять принялся за свое и пошел и пошел:
давайте, говорит, как-нибудь ночью убежим все втроем, перерядимся и отправимся
на поиски приключений к индейцам, на индейскую территорию, недельки на две, на
три; а я ему говорю: ладно, это дело подходящее, только денег у меня нет на
индейский костюм, а из дому вряд ли я получу, потому что отец, должно быть, уже
вернулся, забрал все мои деньги у судьи Тэтчера и пропил их.
– Нет, не пропил, – говорит Том, – они все
целы, шесть тысяч, и даже больше; а твой отец так и не возвращался с тех пор.
Во всяком случае, когда я уезжал, его еще не было.
А Джим и говорит, да так торжественно:
– Он больше никогда не вернется, Гек!
Я говорю:
– Почему не вернется, Джим?
– Почему бы там ни было, не все ли равно, Гек, а только
он больше не вернется.
Но я к нему пристал, и в конце концов он признался:
– Помнишь тот дом, что плыл вниз по реке? Там еще лежал
человек, прикрытый одеялом, а я открыл и посмотрел, а тебя не пустил к нему? Ну
вот, свои деньги ты получишь когда понадобится, потому что это и был твой отец…
Том давно поправился и носит свою пулю на цепочке вместо
брелока и то и дело лезет поглядеть, который час; а больше писать не о чем, и я
этому очень рад, потому что если бы я раньше знал, какая это канитель – писать
книжку, то нипочем бы не взялся, и больше уж я писать никогда ничего не буду.
Я, должно быть, удеру на индейскую территорию раньше Тома с Джимом, потому что
тетя Салли собирается меня усыновить и воспитывать, а мне этого не стерпеть. Я
уж пробовал.
Конец. С совершенным почтением.
Гек Финн.
|
