23
На другой день, 27‑го числа, после 10‑тичасового сна,
Володя, свежий, бодрый, рано утром вышел на порог блиндажа. Вланг тоже было
вылез вместе с ним, но при первом звуке пули стремглав, пробивая себе головой
дорогу, кубарем бросился назад в отверстие блиндажа, при общем хохоте тоже
большей частью повышедших на воздух солдатиков. Только Васин, старик
фейерверкер и несколько других выходили редко в траншею; остальных нельзя было
удержать: все повысыпали на свежий утренний воздух из смрадного блиндажа и,
несмотря на столь же сильное, как и накануне, бомбардированье, расположились
кто около порога, кто под бруствером. Мельников уже с самой зорьки прогуливался
по батареям, равнодушно поглядывая вверх.
Около порога сидели два старых и один молодой курчавый
солдат, из жидов по наружности. Солдат этот, подняв одну из валявшихся пуль и
черепком расплюснув ее о камень, ножом вырезал из нее крест на манер
Георгиевского; другие, разговаривая, смотрели на его работу. Крест
действительно выходил очень красив.
– А что, как еще постоим здесь сколько‑нибудь, –
говорил один из них, – так по замиренье всем в отставку срок выйдет.
– Как же! мне и то всего 4 года до отставки оставалось,
а теперь 5 месяцев простоял в Сивастополе.
– К отставке не считается, слышь, – сказал другой.
В это время ядро просвистело над головами говоривших и в аршине ударилось от
Мельникова, подходившего к ним по траншее.
– Чуть не убило Мельникова, – сказал один.
– Не убьет, – отвечал Мельников.
– Вот на же тебе хрест за храбрость, – сказал
молодой солдат, делавший крест и отдавая его Мельникову.
– Нет, брат, тут, значит, месяц за год ко всему
считается – на то приказ был, – продолжался разговор.
– Как ни суди, бисприменно по замирении исделают смотр
царский в Аршаве, и коли не отставка, так в бессрочные выпустят.
В это время визгливая, зацепившаяся пулька пролетела над
самыми головами разговаривающих и ударилась о камень.
– Смотри, еще до вечера вчистую выйдешь, – сказал
один из солдат.
И все засмеялись
И не только до вечера, но через 2 часа уже двое из них
получили чистую, а 5 были ранены; но остальные шутили точно так же.
Действительно, к утру две мортирки были приведены в такое
положение, что можно было стрелять из них. Часу в 10‑м, по полученному
приказанию от начальника бастиона, Володя вызвал свою команду и с ней вместе
пошел на батарею.
В людях незаметно было и капли того чувства боязни, которое
выражалось вчера, как скоро они принялись за дело. Только Вланг не мог
преодолеть себя: прятался и гнулся все так же, и Васин потерял несколько свое
спокойствие, суетился и приседал беспрестанно. Володя же был в чрезвычайном
восторге: ему не приходила и мысль об опасности. Радость, что он исполняет
хорошо свою обязанность, что он не только не трус, но даже храбр, чувство
командования и присутствия 20 человек, которые, он знал, с любопытством
смотрели на него, сделали из него совершенного молодца. Он даже тщеславился
своей храбростью, франтил перед солдатами, вылезал на банкет и нарочно
расстегнул шинель, чтобы его заметнее было. Начальник бастиона, обходивший в
это время свое хозяйство, по его выражению, как он ни привык в 8 месяцев ко
всяким родам храбрости, не мог не полюбоваться на этого хорошенького мальчика в
расстегнутой шинели, из‑под которой видна красная рубашка, обхватывающая белую
нежную шею, с разгоревшимся лицом и глазами, похлопывающего руками и звонким
голоском командующего: «Первое, второе!» – и весело взбегающего на бруствер,
чтобы посмотреть, куда падает его бомба. В половине 12‑го стрельба с обеих
сторон затихла, а ровно в 12 часов начался штурм Малахова кургана, 2, 3 и 5
бастионов.
|
