 Увеличить |
8
Николаев, подкрепивший себя в Дуванкой 2‑мя крышками водки,
купленными у солдата, продававшего ее на мосту, подергивал вожжами, повозочка
подпрыгивала по каменной, кое‑где тенистой дороге, ведущей вдоль Бельбека к
Севастополю, а братья, поталкиваясь нога об ногу, хотя всякую минуту думали
друг о друге, упорно молчали.
«Зачем он меня оскорбил, – думал меньшой, – разве
он не мог не говорить про это? Точно как будто он думал, что я вор; да и
теперь, кажется, сердится, так что мы уже навсегда расстроились. А как бы
славно нам было вдвоем в Севастополе! Два брата, дружные между собой, оба
сражаются со врагом: один старый уже, хотя не очень образованный, но храбрый воин,
и другой – молодой, но тоже молодец… Через неделю я бы всем доказал, что я уж
не очень молоденький! Я и краснеть перестану, в лице будет мужество, да и усы –
небольшие, но порядочные вырастут к тому времени, – и он ущипнул, себя за
пушок, показавшийся у краев рта. – Может быть, мы нынче приедем и сейчас
же попадем в дело вместе с братом. А он должен быть упорный и очень храбрый –
такой, что много не говорит, а делает лучше других. Я б желал знать, –
продолжал он, – нарочно или нет он прижимает меня к самому краю повозки?
Он, верно, чувствует, что мне неловко, и делает вид, что будто не замечает
меня. Вот мы нынче приедем, – продолжал он рассуждать, прижимаясь к краю
повозки и боясь пошевелиться, чтобы не дать заметить брату, что ему
неловко, – и вдруг прямо на бастион: я с орудиями, а брат с ротой, –
и вместе пойдем. Только вдруг французы бросятся на нас. Я – стрелять, стрелять:
перебью ужасно много; но они все‑таки бегут прямо на меня. Уж стрелять нельзя,
и – конечно, мне нет спасенья; только вдруг брат выбежит вперед с саблей, и я
схвачу ружье, и мы вместе с солдатами побежим. Французы бросятся на брата. Я
подбегу, убью одного француза, другого и спасаю брата. Меня ранят в одну руку,
я схвачу ружье в другую и все‑таки бегу; только брата убьют пулей подле меня. Я
остановлюсь на минутку, посмотрю на него этак грустно, поднимусь и закричу: „За
мной, отмстим! Я любил брата больше всего на свете, – я скажу, – и
потерял его. Отметим, уничтожим врагов или все умрем тут!“ Все закричат,
бросятся за мной. Туг все войско французское выйдет, – сам Пелиссье. Мы
всех перебьем; но, наконец, меня ранят другой раз, третий раз, и я упаду при
смерти. Тогда все прибегут ко мне. Горчаков придет и будет спрашивать, чего я
хочу. Я скажу, что ничего не хочу, – только чтобы меня положили рядом с
братом, что я хочу умереть с ним. Меня принесут и положат подле окровавленного
трупа брата. Я приподнимусь и скажу только: „Да, вы не умели ценить 2‑х
человек, которые истинно любили отечество; теперь они оба пали… да простит вам
Бог!“ – и умру».
Кто знает, в какой мере сбудутся эти мечты!
– Что, ты был когда‑нибудь в схватке? – спросил он
вдруг у брата, совершенно забыв, что не хотел говорить с ним.
– Нет, ни разу, – отвечал старший, – у нас
2000 человек из полка выбыло, всё на работах; и я ранен тоже на работе. Война
совсем не так делается, как ты думаешь, Володя!
Слово «Володя» тронуло меньшого брата; ему захотелось
объясниться с братом, который вовсе и не думал, что оскорбил Володю.
– Ты на меня не сердишься, Миша? – сказал он после
минутного молчания.
– За что?
– Нет – так. За то, что у нас было. Так, ничего.
– Нисколько, – отвечал старший, поворачиваясь к
нему и похлопывая его по ноге.
– Так ты меня извини, Миша, ежели я тебя огорчил.
И меньшой брат отвернулся, чтобы скрыть слезы, которые вдруг
выступили у него из глаз.
|
