 Увеличить |
ДЕНЬ ШЕСТЬДЕСЯТ ТРЕТИЙ
Утром меня опять послали в подземелье. Я вырубил золота,
сколько мог. В общем, я уже привык к этой работе, так как занимался ею целые
дни. Вечера я проводил у шейха, где встречал своих родственниц.
Я попросил его продолжить рассказ о его приключениях, и он
начал.
ПРОДОЛЖЕНИЕ ИСТОРИИ ШЕЙХА ГОМЕЛЕСОВ
Я познакомил тебя с историей наших подземелий, насколько она
известна мне самому, а теперь перехожу к моим собственным приключениям. Я
родился в большой пещере, прилегающей к той, в которой мы находимся. Свет падал
в нее косо, неба совсем не было видно, но мы выходили в расселины скал дышать
свежим воздухом, и отсюда было видно часть небосвода, а нередко даже и солнце.
На поверхности у нас была небольшая клумба, на которой мы сажали цветы. Отец
мой был одним из шести глав семейств. Поэтому он вместе со всей семьей жил в
подземелье. А родственники его жили в долине и считались христианами. Некоторые
поселились в предместье Гранады, носящем название Альбайсин. Ты ведь знаешь,
там нет домов, и жители ютятся в пещерах на склоне горы. Несколько этих своеобразных
жилищ было соединено с пещерами, доходившими до нашего подземелья. Окрестные
жители собирались у нас по пятницам на общую молитву, дальние появлялись только
по большим праздникам.
Мать говорила со мной по-испански, а отец – по-арабски, так
что я очень хорошо знал оба языка, особенно второй. Я выучил наизусть Коран и
часто углублялся в комментарии. С самых юных лет я был ревностным
магометанином, твердым сторонником Али; к христианам мне привили отчаянную
ненависть. Можно сказать, что эти чувства я всосал с молоком матери, и они
возросли в потемках наших пещер.
Когда мне исполнилось восемнадцать лет, я понял, что пещера
давно гнетет и душит меня. Я томился по открытому небу; чувство это повлияло на
мое здоровье, я стал слабеть, таял на глазах, и мать первая заметила это мое
состояние. Она стала добиваться от меня, в чем дело; я открыл ей все, что было
известно мне самому. Рассказал ей, что мне мучительно не хватает воздуха, что я
все время испытываю какую-то невыразимую тревогу. Признался, что жажду во что
бы то ни стало подышать другим воздухом, видеть небо, леса, горы, море, людей и
умру, если мне этого не позволят. Мать, заливаясь слезами, сказала:
– Дорогой Масуд, твоя болезнь у нас – обычное явление.
Я сама болела ею, и мне позволили тогда совершить несколько поездок. Я была в
Гранаде и дальше. Но ты – другое дело. На тебя возлагают большие надежды; скоро
тебя отправят в свет, и притом гораздо дальше, чем я бы хотела. Но ты все-таки
приходи ко мне завтра пораньше, я постараюсь устроить, чтобы ты подышал свежим
воздухом.
На другой день я пришел на назначенное мне матерью свидание.
– Мой милый Масуд, – сказала она, – если ты
хочешь подышать более свежим воздухом, чем тот, что у нас в пещерах, тогда
наберись терпения. Проползи под той скалой, и ты достигнешь долины, очень
глубокой и узкой, но овеваемой вольным ветром. Ты сможешь даже вскарабкаться на
скалы и увидеть у ног своих необъятный кругозор. Эта выдолбленная в камне
дорога прежде была просто трещиной, побежавшей в разных направлениях и
образовавшей целый лабиринт перекрещивающихся тропинок. Вот тебе несколько
кусков угля, и на каждом распутье отмечай дорогу, по которой ты шел; иначе
непременно заблудишься. Возьми вот эту сумку с припасами; недостатка воды ты
испытывать не будешь – там ее вдоволь. Думаю, что ты никого не встретишь, но на
всякий случай заткни себе за пояс ятаган. Угождая твоему желанию, я подвергаю
себя большой опасности, так что долго не задерживайся.
Я поблагодарил свою добрую мать, пополз и выбрался в узкий
выдолбленный проход, дно которого было, однако, покрыто травой. Потом я увидел
озерцо с чистой водой, а дальше – перекрещивающиеся овраги. День уже клонился к
вечеру. Журчанье ручейка обратило на себя мое внимание, я двинулся по его
течению и вскоре оказался на берегу озерка, в которое он впадал. Уголок был
восхитительный. Некоторое время я стоял, как вкопанный, в изумлении, потом
голод дал себя знать, я вынул из сумки припасы, совершил предписываемое законом
Пророка омовение и принялся за еду. Окончив трапезу, я снова совершил омовение
и, решив, что время возвращаться, пошел той же дорогой обратно. Но вдруг я
услышал странный плеск, обернулся и увидел выходящую из воды женщину. Почти всю
ее покрывали мокрые волосы, но, кроме того, на ней было облегающее все тело
зеленое шелковое платье. Выйдя из воды, волшебница скрылась в кустах и вышла
оттуда в сухом платье и с заколотыми гребнем волосами.
Она взошла на скалу, словно желая полюбоваться видом, но
потом вернулась к источнику, из которого вышла. Я сделал невольное движение,
чтоб удержать ее, и стал ей поперек дороги. Сперва она испугалась, но я упал на
колени, и эта смиренная поза немного ее успокоила. Она подошла ко мне, взяла
меня за подбородок, подняла мою голову и поцеловала в лоб. И вдруг, с быстротой
молнии бросившись в озеро, исчезла. Я был уверен, что это волшебница, как их
называют в наших арабских сказках, – пери. Но я подошел к кусту, где она
пряталась, и обнаружил там платье, развешенное словно для просушки.
Больше тут делать было нечего, и я вернулся в подземелье.
Обнял мать, но не стал рассказывать ей о своем приключении, так как читал в
наших газелях, что волшебницы не любят, когда выдают их тайны. Между тем моя
мать, видя меня необычайно оживленным, радовалась тому, что свобода, которую
она мне предоставила, принесла добрые плоды.
На другой день я опять отправился к источнику. Разметив
накануне дорогу углем, я отыскал его без труда. Став на берегу, я стал изо всех
сил звать волшебницу, прося у нее прощения, что осмелился совершить омовение в
ее источнике. Но и на этот раз я сделал то же самое, потом разложил свои
припасы, которые, повинуясь тайному предчувствию, захватил на двоих. Еще не
приступив к трапезе, я услышал плеск и увидел выходящую из воды волшебницу,
которая, смеясь, брызнула на меня водой.
Она побежала в кусты, переоделась в сухое платье и села
рядом со мной. Она ела, как обыкновенная смертная, но не говорила ни слова. Я
решил, что у волшебниц такой обычай, и смирился с этим.
Дон Хуан Авадоро познакомил тебя со своими приключениями, и
ты, наверно, догадываешься, что волшебницей была его дочь Ундина, нырявшая под
своды скал и проплывавшая из своего озера в этот водоем.
Ундина была невинна, – вернее, не знала ни греха, ни
целомудрия. Наружность ее была так очаровательна, обращение так просто и
привлекательно, что, в мечтах своих видя себя мужем волшебницы, я страстно ее
полюбил.
Прошел месяц. Однажды шейх прислал за мной. Я застал у него
шесть глав семейств в полном сборе. Среди них был и мой отец.
– Сын мой, – сказал он мне, – ты оставишь
нашу пещеру и отправишься в те счастливые края, где исповедуют веру Пророка.
Кровь застыла у меня в жилах. Для меня было одно и то же:
разлучиться с волшебницей или умереть.
– Дорогой отец! – воскликнул я. – Позволь мне
никогда не покидать этих подземелий.
Не успел я произнести это, как увидел, что все стилеты
занесены надо мной.
Казалось, отец мой готов первым пронзить мое сердце.
– Я согласен умереть, – сказал я, – только
позволь мне поговорить с матерью.
Меня удостоили этой милости; я кинулся в ее объятия и
рассказал ей о своих встречах с волшебницей. Мать очень удивилась и сказала:
– Мой милый Масуд, я не думала, что На свете существуют
волшебницы. Впрочем, я в этом плохо разбираюсь, но недалеко отсюда живет один
очень мудрый еврей, – я спрошу у него. Если твоя возлюбленная – волшебница,
она всюду сумеет тебя найти. А с другой стороны, ты знаешь, что малейшее
непослушание карается у нас смертью. Наши старшины имеют на тебя большие виды,
подчинись им как можно скорей и постарайся заслужить их благосклонность.
Слова матери произвели на меня сильное впечатление. Я решил,
что в самом деле ведь волшебницы всемогущи и что моя найдет меня хоть на краю
света. Я пошел к отцу и поклялся слепо повиноваться всем приказаниям.
На другой день я выехал в сопровождении одного жителя Туниса
по-имени Сид-Ахмед, который сперва отвез меня в свой родной город, один из
самых великолепных в мире. Из Туниса мы отправились в Загуан, маленький
городок, славившийся выработкой красных шапочек – так называемых фесок. Мне
сказали, что неподалеку от города находится своеобразнейшее строение, состоящее
из маленького храма и галереи, окружающей полукругом небольшое озерцо. Из храма
бьет струей вода, наполняя озерко. В древности вода из озерка поступала в
водопровод и шла по нему в Карфаген. Говорили также, что храм посвящен
какому-то божеству источника. Я, безумец, вообразил, что это божество – моя
волшебница. Я отправился к источнику и стал ее изо всех сил призывать. Ответом
было только эхо. В Загуане мне сообщили также о дворце духов, развалины
которого можно видеть, углубившись на несколько миль в пустыню. Я пошел и
увидел круглое здание, выстроенное в необычайно красивом стиле. На развалинах
сидел какой-то человек и рисовал. Я спросил его по-испански, правда ли, что
этот дворец построили духи. Он ответил мне с улыбкой, что это – театр, в
котором древние римляне устраивали бои диких зверей, и что место это, носящее
теперь название Эль-Джем, было когда-то знаменитой Замой. Объяснение
путешественника меня не заинтересовало; я предпочел бы встретить духов, которые
сообщили бы мне что-нибудь о моей волшебнице.
Из Загуана мы отправились в Кайруан, прежнюю столиц махди.
Это огромный город, с населением в сто тысяч человек, неспокойных и каждую
минуту готовых восстать. Мы прожили там целый год. Из Кайруана переехали в
Гадамес, маленькое независимое государство, составлявшее часть Белед-эль-Джери,
то есть страны фиников. Так называется местность, протянувшаяся между горным
хребтом Атласа и песчаной пустыней Сахарой. Финиковые пальмы так обильно
плодоносят там, что одно дерево может прокормить круглый год человека
умеренного, а тамошний народ состоит из таких людей. Однако и в других видах
пищи нет недостатка, там есть зерновой злак, называемый дурро, и также бараны
на длинных ногах и без шерсти, мясо которых превосходного качества.
В Гадамесе мы увидели большое количество мавров родом из
Испании. Среди них не было ни Зегрисов, ни Гомелесов, но было много семейств,
искренне нам приверженных; во всяком случае, это был край беглецов. Года не
прошло, как я получил письмо от отца, кончавшееся так: «Мать просит передать
тебе, что волшебницы – обыкновенные женщины и даже рожают детей». Я понял, что
моя волшебница была такая же смертная, как я, и эта мысль немного успокоила мое
воображение.
Когда шейх произнес последние слова, один из дервишей
доложил, что ужин подан, и мы весело пошли садиться за стол.
|
