 Увеличить |
ДЕНЬ СОРОК ШЕСТОЙ
Мексиканцы, которые оставались с нами дольше, чем
рассчитывали, решили в конце концов оставить нас. Маркиз старался уговорить
старого цыгана ехать вместе с ними в Мадрид и начать там жизнь, более
отвечающую его происхождению, но старик ни за что не соглашался. Он даже просил
маркиза нигде не упоминать о нем и не выдавать тайну его существования. Путники
засвидетельствовали будущему герцогу Веласкесу свое уважение и сделали мне честь
просьбой о дружбе с ними.
Проводив их до конца долины, мы долго смотрели вслед
уезжающим. Когда мы возвращались, мне пришло в голову, что ведь в караване
кого-то не хватает: я вспомнил о девушке, найденной под страшной виселицей
Лос-Эрманос, и спросил вожака цыган, что с ней сталось и действительно ли это
опять какое-то необычайное происшествие, какие-то проделки проклятых извергов,
немало поиздевавшихся и над нами. Цыган с насмешливой улыбкой промолвил:
– На этот раз ты ошибаешься, сеньор Альфонс. Но такова
человеческая природа: однажды отведав чудесного, она старается увидеть его в
самых простых житейских событиях.
– Ты прав, – перебил Веласкес, – к такого
рода представлениям можно тоже применить теорию геометрических прогрессий,
первым членом здесь будет темный суевер, а последним – алхимик или астролог. А
между двумя этими членами свободно уместится еще много тяготеющих над
человечеством предрассудков.
– Ничего не могу возразить против этого
утверждения, – сказал я, – но ведь это не объясняет мне, кто была эта
незнакомая девушка.
– Я послал одного из своих, – ответил
цыган, – собрать о ней сведения. Мне сообщили, что это бедная сирота,
которая после смерти возлюбленного помешалась и, не имея приюта, живет
подаяниями проезжающих и милостыней пастухов. По большей части она бродит в
одиночестве по горам и спит, где ее застанет ночь. Видимо, в тот раз она
забралась под виселицу Лос-Эрманос и, не понимая, в каком она страшном месте,
преспокойно заснула. Маркиз, движимый жалостью, велел позаботиться о ней, но дурочка,
собравшись с силами, убежала из-под стражи и скрылась где-то в горах. Меня
удивляет, что вы до сих пор нигде ее не встречали. Бедняжка в конце концов
свалится где-нибудь со скалы и сгинет без следа, хоть, признаться, жалеть о
таком жалком существовании не стоит. Иногда пастухи разведут костер и вдруг
видят: подходит Долорита – так зовут несчастную, – преспокойно садится,
уставится пронзительным взглядом на кого-нибудь из них, потом обовьет ему шею
руками и называет именем умершего возлюбленного. Сначала пастухи убегали от
нее, но потом привыкли и теперь смело подпускают ее к себе и даже кормят.
После того как цыган это сказал, Веласкес принялся
рассуждать о силах, противоборствующих и друг друга поглощающих, о страсти,
которая после долгой борьбы с разумом в конце концов победила его и,
вооружившись жезлом безумия, сама воцарилась в мозгу. Меня удивили слова
цыгана: я не понимал, как это он упускает случай снова угостить нас предлинной
историей. Может быть единственной причиной краткости, с которой он поведал нам
историю Долориты, было появление Вечного Жида, который быстро выбежал из-за
горы. Каббалист стал произносить какие-то странные заклинания, но Вечный Жид
долго не обращал на них внимания, – наконец, как бы только из учтивости к
присутствующим, подошел к нам и сказал Уседе:
– Кончилось твое господство, ты потерял власть, которой
оказался недостойным. Тебя ждет страшное будущее.
Каббалист захохотал во все горло, но видно, смех был не
искренний, так как он тут же чуть не умоляющим тоном заговорил с Вечным Жидом
на каком-то незнакомом языке.
– Хорошо, – сказал Агасфер, – только нынче –
и в последний раз. Больше ты меня не увидишь.
– Это не важно, – возразил Уседа. – Там видно
будет. А пока, старый наглец, используй время нашей прогулки и продолжи свой
рассказ. Мы еще посмотрим, у кого больше власти, – у шейха Таруданта или у
меня. К тому же мне известны причины, по которым ты хочешь от нас скрыться, и
можешь быть уверен, я все их раскрою.
Несчастный бродяга бросил на каббалиста уничтожающий взгляд,
но, видя, что сопротивление бесполезно, занял, как обычно, место между мной и
Веласкесом и после небольшого молчания начал так.
ПРОДОЛЖЕНИЕ ИСТОРИИ ВЕЧНОГО ЖИДА
Я рассказывал вам, как в тот самый миг, когда я уже почти
достиг заветной цели, в храме поднялась суматоха, и на нас накинулся какой-то
фарисей, назвавший меня мошенником. Как обычно бывает в таких случаях, я
ответил ему, что он – клеветник и, если сам сейчас же отсюда не уберется, я
прикажу моим людям вышвырнуть его вон.
– Довольно! – закричал фарисей, обращаясь к
присутствующим. – Этот негодный саддукей морочит вам голову. Пустил ложный
слух, чтоб разбогатеть за ваш счет; он пользуется вашим легковерием, но пора
сорвать с него маску. Чтоб доказать вам, что я не вру, предлагаю каждому из вас
за унцию серебра вдвое больше золота.
Таким путем фарисей еще наживал двадцать пять на сто, но
народ, охваченный жаждой наживы, обступил его со всех сторон, величая
благодетелем города и не скупясь на самые злые насмешки по моему адресу.
Понемногу страсти разгорелись, люди стали от слов переходить к действиям, и
мгновенно в храме поднялся такой гвалт, что ничего нельзя было разобрать. Видя,
что надвигается страшная буря, я поскорее отослал, сколько мог, серебра и
золота домой. Но прежде чем слуги успели все вынести, народ в ярости бросился
на столы и стал хватать оставшиеся монеты. Напрасно оказывал я самое
мужественное сопротивление, противная сторона одолевала. В одну минуту храм
стал полем боя. Не знаю, чем бы все это кончилось, может быть, я не вышел бы
оттуда живым, кровь лилась у меня из головы, – если б вдруг не вошел
Пророк Назаретский со своими учениками.
Никогда не забуду повелительного грозного голоса, в одно
мгновенье усмирившего весь этот хаос. Мы ждали, чью сторону он возьмет. Фарисей
был уверен, что выиграл спор, но Пророк обрушился на обе стороны, обличая их в
святотатстве, осквернении скинии Завета и в том, что мы пренебрегли Создателем
ради добра бесовского. Речь его произвела сильное впечатление на собравшихся,
храм стал наполняться людьми, среди которых было много сторонников нового
учения. Обе враждующие стороны поняли, что вмешательство третьего им очень
невыгодно. И мы не ошиблись, так как грянул клич: «Вон из храма!» – вырвавшийся
будто из одной груди. Тут народ в фанатическом исступлении, уже не думая о
наживе, стал выбрасывать столики и выталкивать нас за двери.
На улице давка все усиливалась, но народ в большинстве своем
обращал внимание на Пророка, а не на нас, и я, пользуясь общей суматохой,
незаметно, боковыми улочками, добрался до дому. В дверях я столкнулся с нашими
слугами, которые прибежали, неся ту часть денег, которую удалось спасти. Одного
взгляда на мешки было мне довольно, чтоб убедиться, что хоть на прибыль
рассчитывать не приходится, но и потерь нет. Я вздохнул с облегченьем.
Цедекия уже знал обо всем. Сарра с тревогой ждала моего
возвращения; увидев, что я в крови, она побледнела и кинулась мне на шею.
Старик долго озирался в молчанье, тряс головой, словно собирался с мыслями,
наконец промолвил:
– Я обещал тебе, что Сара будет твоей, если ты удвоишь
доверенные тебе деньги. Что ты с ними сделал?
– Не моя вина, – ответил я, – если
непредвиденный случай помешал моим намереньям. Я защищал твое достоянье с
опасностью для собственной жизни. Можешь пересчитать свои деньги, ты ничего не
потерял, – наоборот, есть даже некоторая прибыль, о которой, конечно, не
стоит говорить, по сравнению с той, которая нас ждала.
Тут мне вдруг пришла в голову счастливая мысль, я решил
сразу бросить все на чашу весов и прибавил:
– Но если хочешь, чтоб сегодняшний день был днем
прибыли, я могу восполнить ущерб другим способом.
– Как же это? – воскликнул Цедекия. – Опять
какие-нибудь затеи, столь же удачные, как прежние?
– Ничуть не бывало, – возразил я. – Ты сам
убедишься, что ценность, которую я тебе предлагаю, вполне реальная.
С этими словами я выбежал из комнаты и через минуту вернулся
со своим бронзовым ларцом. Цедекия внимательно смотрел на меня, на губах у
Сарры появилась улыбка надежды, а я открыл ларец, вынул оттуда бумаги и,
разорвав их пополам, протянул старику. Цедекия сразу понял, в чем дело,
судорожно схватил бумаги, выражение непередаваемого гнева появилось на его
лице, он встал, хотел что-то сказать, но слова застряли у него в горле. Участь
моя решалась. Я упал старику в ноги и стал обливать их горючими слезами.
При виде этого Сарра опустилась рядом со мной на колени и,
сама не зная почему, вся в слезах стала целовать дедушке руки. Старик опустил
голову на грудь, – буря чувств бушевала в груди его, он молча разорвал
бумаги на мелкие клочки, потом вскочил и поспешно вышел из комнаты. Мы остались
одни, во власти самого мучительного недоумения. Признаться, я потерял всякую
надежду; но после того, что произошло, мне больше нельзя было оставаться в доме
Цедекии. Поглядел еще раз на плачущую Сарру и вышел, но вдруг увидел, что в
сенях полно народу и все суетятся. На мой вопрос, в чем дело, мне ответили с
улыбкой, что от меня меньше, чем от кого-либо, следовало бы ждать такого
вопроса.
– Ведь Цедекия, – прибавили они, – выдает за
тебя свою внучку и приказал поспешить с приготовлениями к свадьбе.
Можете себе представить, как от отчаяния я сразу перешел к
неописуемому блаженству. Через несколько дней я женился на Сарре. Мне не
хватало только, чтобы мой друг был со мной в это счастливое время. Но Германус,
увлекшись проповедью Назаретского Пророка, принадлежал к числу тех, кто выгонял
нас из храма, и я, несмотря на мое дружеское чувство, вынужден был порвать с
ним всякие отношения и с тех пор совсем потерял его из вида.
После стольких испытаний мне подумалось, что для меня
наступила спокойная жизнь, тем более что я отказался от ремесла менялы, в
котором таилось столько опасностей. Я решил жить на свои средства, а чтобы не
тратить напрасно времени, отдать деньги в рост. И действительно, недостатка в
просьбах о займе не было, так что я получал значительный доход. А Сарра с
каждым днем все больше услаждала мне жизнь. Как вдруг неожиданный случай все
изменил.
– Но солнце уж заходит, для вас приближается время сна,
а меня вызывает могучее заклинанье, которому я не в силах сопротивляться.
Какое-то странное чувство овладевает моей душой: уж не наступает ли конец моих
страданий? Прощайте.
И бродяга скрылся в соседнем ущелье. Последние слова его
удивили меня, я спросил каббалиста, как их надо понимать.
– Я сомневаюсь, – ответил Уседа, – что мы
услышим продолжение рассказа. Этот бездельник всякий раз, дойдя до того
момента, когда он за оскорбленье Пророка был приговорен к вечному скитанию,
обычно исчезает, и никакие силы в мире не способны заставить его вернуться. Меня
последние слова его не удивили. С некоторых пор я сам замечаю, что бродяга
сильно постарел, но он не умрет, так как в противном случае, что сталось бы с
вашим преданьем?
Видя, что каббалист хочет вступить на путь таких
высказываний, которые не следует слушать правоверным католикам, я прервал
беседу, отошел от остального общества и вернулся один в свой шатер.
Вскоре все тоже разошлись, но, видно, легли не сразу: я
долго еще слышал голос Веласкеса, развивавшего перед Ревеккой какие-то
математические доказательства.
|
