ГЛАВА XXI. МЕЧТЫ
СБЫЛИСЬ
По-прежнему стоял я в полном недоумении и молчал. Маттиа
опустил за меня то, что следовало.
– Мы очень вам благодарны, – вежливо сказал он и
слегка подтолкнув меня, вывел из кухни.
– В дорогу! – объявил он. – Вперед! Нам
предстоит встретиться не только с Артуром и госпожой Миллиган, но и с Лизой.
Как все здорово получилось! Мы бы потеряли время в Дрези, а теперь можем, не
задерживаясь, продолжать путь. Вот это удача! Нам долго не везло, авось, теперь
повезет.
И мы, не теряя времени, пустились в погоню за «Лебедем»,
останавливаясь только на ночлег и чтобы заработать несколько су.
В Десизе, где Нивернэйский канал впадает в Луару, нам
сообщили новые сведения о «Лебеде»: он отправился по обводному каналу, а оттуда
должен был попасть в Центральный канал и по нему плыть до Шалона.
В Лионе перед нами снова возникло серьезное затруднение:
какой путь избрал «Лебедь» – вниз или вверх по Роне? Другими словами, куда
теперь направилась госпожа Миллиган: в Швейцарию или на юг Франции? Мы опросили
всех матросов, лодочников и людей, живущих на набережных, и в конце концов
убедились, что госпожа Миллиган поехала в Швейцарию. Тогда мы пошли по течению
Роны.
– Из Швейцарии легко попасть в Италию, – сказал
Маттиа. – Вот тоже счастливый случай, если, разыскивая госпожу Миллиган,
мы попадем ко мне на родину! Как будет счастлива Кристина!
Милый мой, славный Маттиа, он помогал мне искать тех, кого я
люблю, а я ничего не сделал для того, чтобы он мог обнять свою маленькую
сестренку!
После того как мы вышли из Лиона, расстояние между нами и
«Лебедем» стало заметно уменьшаться, потому что по Роне с ее быстрым течением
труднее плыть вверх, чем по Сене. Однако, изучая карту, я сомневался, что мы
сможем его нагнать раньше чем в Швейцарии. Тогда я еще не знал, что по Роне
нельзя доехать до Женевского озера, и мы воображали, что госпожа Миллиган хочет
попасть в Швейцарию на «Лебеде»; карты же Швейцарии у нас не было.
Пройдя в Сейсель, город, разделенный на две части рекой, над
которой переброшен висячий мост, мы спустились на берег, и как же я изумился,
когда издали заметил «Лебедя»! Мы бросились бежать. Да, несомненно, это был
«Лебедь», но почему-то он казался необитаемым. Он прочно стоял на якоре под
навесом. Все окна были заперты, цветов на веранде не было.
Что произошло? Что случилось с Артуром?
Мы остановились, задыхаясь от волнения. Однако надо было
набраться мужества и пойти узнать, в чем дело.
Человек, охранявший «Лебедя», сообщил нам следующее:
– Англичанка, прибывшая на «Лебеде» с двумя детьми –
парализованным мальчиком и маленькой немой девочкой, – находится сейчас в
Швейцарии. Дальше плыть вверх по Роне нельзя. Дама с детьми уехала оттуда на
лошадях. Осенью она вернется на баржу, спустится по реке до моря и проведет
зиму на юге.
Мы с облегчением вздохнули.
– А где же теперь эта дама? – спросил Маттиа.
– Она предполагала снять дачу на берегу Женевского
озера, в Вевэ, но более точного адреса я не знаю. Там она проведет лето.
В дорогу, в Вевэ! В Женеве мы купим карту Швейцарии и
разыщем этот город или селение. Поскольку госпожа Миллиган собиралась прожить
на даче все лето, мы были уверены, что разыщем ее.
Через четыре дня после ухода из Сейселя мы уже разыскивали в
окрестностях Вевэ, у самого берега голубого озера и на склонах местных гор,
госпожу Миллиган, Артура и Лизу. Мы пришли как раз вовремя: в кармане у нас
оставалось всего три су, а на башмаках отваливались подметки.
Но Вевэ совсем не такая маленькая деревушка, как мы
воображали. Это город, и довольно большой город, потому что к нему прилегают
еще многочисленные селения и предместья, составляющие с ним одно целое.
Мы очень скоро поняли, что бесполезно спрашивать, где живет
госпожа Миллиган или просто «англичанка с больным сыном и немой девочкой».
Город Вевэ и берега озера кишат англичанами и англичанками не меньше, чем
курорты в окрестностях Лондона. Всего лучше самим продолжать поиски. Для нас
это было нетрудно – нужно было только играть и петь наши песенки на всех
улицах.
За один день мы обошли Вевэ, но никаких признаков госпожи
Миллиган не нашли.
На следующий день мы продолжали поиски уже в окрестностях
Вевэ. Мы шли наугад прямо по дорогам и играли под окнами домов, не обращая внимания
на то, открыты эти окна или закрыты. Вечером мы вернулись ни с чем, хотя
побывали почти всюду, осматривали все вокруг и по временам расспрашивали людей,
которые казались нам симпатичными.
В этот день мы дважды обрадовались понапрасну. Один раз нам
ответили, что прекрасно знают англичанку, о которой мы спрашиваем, только не
знают ее фамилии, и послали нас в домик, выстроенный в горах; в другой раз
уверили, что наша англичанка живет на берегу озера. Действительно, и на берегу
озера и в горах жили англичанки но и та и другая оказались совсем не госпожой
Миллиган.
Старательно обыскав окрестности Вевэ, мы пошли в сторону
Клерана и Монтре, огорченные, но не потерявшие надежду. То, что не удалось нам
сегодня, несомненно, удастся завтра Мы шли по проезжим дорогам, окаймленным с
обеих сторон зелеными изгородями; по тропинкам, вьющимся среди виноградников и
фруктовых садов; по тенистым дорожкам с огромными каштановыми деревьями, где
под густой листвой, не пропускавшей воздуха и света, не росло ничего, кроме бархатистого
мха. На каждом шагу встречались железные решетки или деревянные заборы, а за
ними виднелись посыпанные песком дорожки и лужайки с цветочными клумбами и
кустами. Вдали, среди зелени, стояли увитые вьющимися растениями красивые дома
или нарядные дачи. Почти в каждом саду был просвет между деревьями или кустами,
откуда открывался вид на сверкающее озеро, окаймленное темными горами.
Нам приходилось играть и петь очень громко, чтобы нас
услышали те, кто жил в этих дачах, и к вечеру мы совсем выбивались из сил.
Однажды днем мы пели посреди улицы, перед решеткой одного
сада; за ним возвышалась стена, на которую мы не обратили никакого внимания. Я
пел во все горло первый куплет моей неаполитанской песенки и только хотел
продолжать, как вдруг мы услыхали позади нас, за стеной, крик, а затем какой-то
странный и слабый голос запел второй куплет.
– Кто бы это мог быть?
– Артур? – предположил Маттиа.
Нет, не Артур, это не его голос. А между тем Капи проявлял
все признаки радости, визжал и прыгал на стену.
Не в состоянии сдержать себя, я крикнул:
– Кто там поет? Незнакомый голос произнес:
– Реми!
Мое имя вместо ответа! Мы с Маттиа изумленно переглянулись.
Пока мы стояли в недоумении друг против друга, я заметил у
конца стены, там, где начиналась изгородь, белый платочек, развевавшийся по
ветру Мы бросились туда.
Подбежав к изгороди, мы увидели, что размахивает этим
платочком Лиза.
Наконец-то мы нашли ее, а вместе с ней госпожу Миллиган и
Артура! Но кто же пел? С этим вопросом мы с Маттиа одновременно обратились к Лизе,
как только обрели дар слова.
– Я, – ответила она.
Лиза пела! Лиза говорила!
Правда, я тысячу раз слышал о том, что Лиза когда-нибудь
заговорит и что, вероятно, это произойдет после сильного душевного потрясения.
Но я не верил в такую возможность.
Однако чудо совершилось. Оно совершилось тогда, когда она
услышала мое пение, когда узнала, что я вернулся к ней, в то время как она
считала меня навсегда потерянным. Радость вернула ей дар речи. Я был настолько
взволнован этой мыслью, что должен был схватиться рукой за изгородь, чтобы не
упасть.
Но сейчас было не время предаваться своим чувствам.
– Где госпожа Миллиган и где Артур? – спросил я.
Лиза пошевелила губами, пытаясь ответить, но не могла ничего
произнести.
Тогда, чтобы мы скорее поняли ее, она принялась объяснять
знаками. Язык еще плохо повиновался ей. Я следил глазами за ее объяснениями.
Вдруг на повороте тенистой аллеи показалась колясочка,
которую вез слуга. В этой колясочке лежал Артур, сзади него шла его мать и… я
высунулся вперед, чтобы лучше разглядеть… Джеймс Миллиган! Мгновенно я
спрятался за изгородь и приказал Маттиа сделать то же самое, совсем забыв, что
Джеймс Миллиган не знал Маттиа. Когда первый испуг прошел, я подумал, что Лиза,
вероятно, поражена нашим внезапным исчезновением. Немного приподнявшись, я
сказал ей вполголоса:
– Не надо, чтобы Джеймс Миллиган видел меня, а то он
вернет меня в Англию.
Лиза испуганно подняла руки.
– Не жестикулируй, – продолжал я, – и ничего
не говори о нас. Завтра в девять часов утра мы снова придем сюда. Постарайся
быть одна, а теперь уходи.
Она медлила.
– Уходи же, прошу тебя! Иначе ты меня погубишь! Мы
скрылись за стеной, бегом добрались до виноградников, где и спрятались. Когда
наша радость несколько стихла, мы смогли поговорить.
– Знаешь, – заявил Маттиа, – я вовсе не
намерен ждать до завтра, чтобы увидеться с госпожой Миллиган. За это время
Джеймс Миллиган может убить Артура. Я сейчас же пойду к ней и скажу ей… все,
что мы знаем. Раз Джеймс Миллиган никогда не видел меня, нам нечего опасаться.
Пусть госпожа Миллиган сама решит, как нам следует поступить.
Я согласился с Маттиа и отпустил его, условившись
встретиться с ним под каштановыми деревьями, находившимися неподалеку. Там я
смогу спрятаться, если, паче чаяния, внезапно появится Джеймс Миллиган.
Я очень долго ждал возвращения Маттиа, лежа на мху, и тысячу
раз спрашивал себя, правильно ли мы поступили. Наконец он появился вместе с
госпожой Миллиган.
Я подбежал к ней, а она обняла меня и, наклонившись, нежно
поцеловала в лоб.
Она целовала меня второй раз в жизни, но мне показалось, что
в первый раз она не сжимала меня так крепко в своих объятиях.
– Бедный мальчик! – проговорила она. Затем она
отодвинула рукой со лба мои волосы и долго смотрела на меня.
– Да, да… – прошептала она.
Эти слова, по-видимому, отвечали каким-то ее тайным мыслям,
но я был настолько взволнован, что не мог их понять. Я чувствовал нежность
госпожи Миллиган, видел ее ласковые глаза и был слишком счастлив, чтобы думать
о чем-нибудь, кроме настоящего момента.
– Дитя мое, – сказала она, не сводя с меня
глаз, – твой товарищ сообщил мне очень важные вещи. Прошу тебя также
рассказать мне о твоем приезде в семью Дрискол и о приходе к ним Джеймса
Миллигана.
Я подробно рассказал все, о чем меня просила госпожа
Миллиган. Она прерывала меня только несколько раз, для того чтобы уточнить
некоторые подробности. Никогда никто не выслушивал меня с таким вниманием. Она
не сводила с меня глаз.
Когда я кончил, она довольно долго молчала, продолжая
смотреть на меня, и наконец сказала:
– Все это чрезвычайно важно для тебя и для всех нас. Но
надо действовать осторожно, посоветовавшись сначала с опытными людьми. Однако с
этой минуты ты можешь считать себя другом… – она немного запнулась, –
даже братом Артура и должен вместе с твоим юным товарищем прекратить свою
прежнюю, бродячую жизнь. Через два часа пройдите в гостиницу под названием
«Альпы», я пошлю туда надежного человека приготовить для вас помещение. Там мы
снова увидимся, а сейчас я должна вас покинуть.
Она опять поцеловала меня и, подав руку Маттиа, быстро ушла.
– Что такое ты рассказал госпоже Миллиган? –
спросил я у Маттиа.
– То, что она тебе передала, и еще многое другое. Ах,
какая это прекрасная, добрая женщина!
– Ты видел Артура?
– Только издали, но он сразу мне понравился. Мне
хотелось еще о многом расспросить Маттиа, однако он почему-то уклонялся от
ответов или отвечал неопределенно. Тогда мы принялись болтать о пустяках до
того времени, когда по приказанию госпожи Миллиган, должны были явиться в
гостиницу «Альпы».
Несмотря на то, что мы выглядели настоящими оборванцами, нас
встретил слуга и сразу провел в отведенную для нас комнату. Ах, какая это была
прелестная комнатка! В ней стояли две белые кровати. Окна открывались на
веранду, находившуюся над самым озером; вид оттуда был чудесный. Когда мы вернулись
обратно в комнату, слуга, ожидавший наших приказаний, спросил нас, что мы хотим
заказать на обед, который он нам подаст на веранду.
– У вас есть сладкие пироги? – спросил его
Маттиа. – Есть: с ревенем, с клубникой и со смородиной.
– Прекрасно. Подайте их нам.
– Всех трех сортов?
– Конечно!
– А что вы хотите на первое и на второе? Какие овощи?
На каждое предложение Маттиа широко раскрывал глаза, но
нисколько не смущался.
– Это безразлично, – сказал он. Слуга степенно
вышел.
– Я думаю, мы пообедаем здесь лучше, чем в семье
Дрискол, – объявил Маттиа.
На следующее утро к нам пришла госпожа Миллиган. Она привела
портниху, которая сняла с нас мерки, чтобы сшить нам новую одежду.
Госпожа Миллиган сообщила, что Лиза продолжает говорить и
что врач считает ее выздоровевшей. Она пробыла с нами час, а потом ушла, нежно
поцеловав меня и пожав руку Маттиа.
Так приходила она в продолжение четырех дней, и с каждым
днем становилась все нежнее и ласковее со мной; но, казалось, что-то смущало
ее, и она не хотела поддаваться своему чувству и показывать его.
На пятый день вместо нее пришла служанка, которую я прежде
видел на «Лебеде». Она сообщила, что госпожа Миллиган приглашает нас к себе на
дачу и что у дверей гостиницы нас ждет экипаж. Маттиа тотчас же уселся в экипаж
с таким важным и непринужденным видом, как будто с детства привык к этому.
Капи, тоже ничуть не стесняясь, залез на сиденье. Ехать было недалеко. Переезд
показался мне очень коротким. Я был как во сне. Нас провели в комнату, где я
увидел госпожу Миллиган, Артура, лежавшего на диване, и Лизу.
Артур протянул ко мне руки. Я подбежал к нему и крепко обнял
его, затем поцеловал Лизу, а госпожа Миллиган сама подошла и поцеловала меня.
– Наконец наступил час, когда ты можешь занять то
место, на которое имеешь полное право, – сказала она.
Я смотрел на госпожу Миллиган, не понимая, что означают ее
слова. А она пошла открыть дверь, и я увидел матушку Барберен, которая несла в
руках детскую одежду: белую кашемировую шубку, кружевной чепчик и вязаные
башмачки.
Она едва успела положить все вещи на стол, как я схватил ее
в свои объятия. Пока я ее целовал, госпожа Миллиган давала какие-то
распоряжения слуге. Услышав имя Джеймса Миллигана, я побледнел.
– Тебе нечего бояться, – ласково проговорила
госпожа Миллиган. – Подойди ко мне и дай мне руку.
В это время дверь отворилась и в комнату вошел Джеймс
Миллиган. Он, как всегда, улыбался, показывая свои острые зубы. При виде меня
его улыбка превратилась в страшную гримасу.
Госпожа Миллиган не дала ему заговорить.
– Я пригласила вас сюда, – произнесла она
медленно, слегка дрожащим голосом, – чтобы представить вам моего старшего
сына, которого я наконец, к своему счастью, нашла, – и она крепко сжала
мою руку. – Вот он. Вы с ним знакомы, вы видели его и справлялись о его
здоровье у того человека, который его украл.
– Что здесь происходит? – спросил Джеймс Миллиган
с искаженным лицом.
– Этот человек сидит теперь в тюрьме за кражу в церкви
и во всем сознался. Вот письмо, которым он это подтверждает. В нем он
рассказывает, как украл ребенка, как бросил его в Париже, как принял меры к
тому, чтобы ребенок не был найден, для чего срезал метки на его одежде. Вот эта
одежда; ее сберегла женщина, самоотверженно воспитавшая моего сына. Желаете ли
вы прочитать письмо и посмотреть на вещи?
Джеймс Миллиган с минуту стоял неподвижно, испытывая,
по-видимому, сильное желание удушить нас всех. Затем он направился к двери, но,
прежде чем выйти, обернулся и заявил:
– Посмотрим, что скажет суд по поводу вашего
подставного ребенка!
Не растерявшись, госпожа Миллиган – теперь я могу смело
сказать, моя мать – ответила:
– Вы можете подать на нас в суд, но я не собираюсь
привлекать к ответственности того, кто является братом моего мужа.
Дверь за моим дядей захлопнулась. Тогда я бросился в объятия
своей матери и в первый раз поцеловал ее сам.
Когда наше волнение немного улеглось, ко мне подошел Маттиа:
– Скажи твоей маме, что я хорошо сохранил тайну. –
Разве ты что-нибудь знал? – спросил я. За него ответила моя мать:
– Когда Маттиа рассказал мне все, я попросила его молчать,
хотя в глубине души была твердо убеждена, что бедный маленький Реми – мой сын.
Но мне нужны были веские доказательства, для того чтобы не совершить ошибки.
Какое было бы горе для тебя, мой дорогой, если бы после того, как я признала
тебя своим сыном, мне пришлось бы сказать, что мы ошиблись! Теперь все
доказательства налицо. Отныне ты всегда будешь жить с твоей матерью, братом и с
теми, – она показала на Лизу и на Маттиа, – кто любил тебя в
несчастье.
|
