ГЛАВА III. ОТКАТЧИК
Накануне того дня, когда я собрался уходить из Варса,
Алексис вернулся домой с поврежденной рукой. На него свалился тяжелый кусок
каменного угля и раздробил ему палец. Ранение было не очень серьезным, но
работать он, конечно, не мог. Дядя Гаспар обычно легко мирился со всеми
житейскими неприятностями, и только помеха в работе могла вывести его из
равновесия. Услыхав, что Алексис не сможет работать несколько дней, он вышел из
себя. Кто будет его откатчиком во время болезни Алексиса? Заменить Алексиса
было некому. Если бы еще дело шло о том, чтобы найти другого откатчика на его
место, он бы нашел кого-нибудь, но взять заместителя на несколько дней было
совершенно невозможно. Людей не хватало, в особенности детей. Дядя Гаспар был
сильно огорчен, так как без откатчика он тоже не мог работать, а его средства
не позволяли ему отдыхать. Я понимал причину его огорчения и считал, что должен
ему отплатить за оказанное нам гостеприимство. Поэтому я спросил, трудно ли
быть откатчиком.
– Ничего не может быть легче. Надо катить вагонетку по
рельсам.
– А она тяжелая?
– Не очень, раз Алексис возит ее.
– Если Алексис может с ней справиться, значит и я могу?
– Конечно, можешь, если захочешь.
– Хочу, раз это вам нужно.
– Ты славный мальчуган, и завтра мы с тобой спустимся в
шахту. Ты меня здорово выручишь, но это может быть полезным и для тебя. Если
работа окажется тебе по душе, то, право, гораздо лучше работать, чем
бродяжничать. Во всяком случае, волков там нет.
А что будет с Маттиа, пока я буду работать в шахте? Не мог
же он оставаться на иждивении дяди Гаспара!
Поэтому я предложил ему вместе с Капи давать представления в
окрестностях Варса. Маттиа охотно согласился.
– Я буду очень рад, если заработаю тебе денег на
корову, – ответил он смеясь.
За эти три месяца, которые Маттиа прожил на свежем воздухе,
он сильно изменился и совсем не походил на прежнего несчастного, умиравшего с
голоду мальчика Еще меньше походил он на того уродца, с которым я встретился на
чердаке у Гарафоли. Голова его больше не болела Солнце и вольный воздух вернули
ему здоровье и жизнерадостность. Во время нашего путешествия он всегда был бодр
и весел и нередко поддерживал меня в минуты усталости и грусти.
На следующее утро мне дали рабочую одежду Алексиса. Я в
последний раз посоветовал Маттиа и Капи быть как можно благоразумнее и
последовал за дядей Гаспаром.
– Внимание! – сказал он, передавая мне
лампу. – Ступай за мной, но не спускайся с одной ступени, прежде чем не
нащупаешь другую.
Мы вошли в галерею; он шел впереди, я сзади.
– Если ты поскользнешься на лестнице, старайся
удержаться, чтобы не упасть. Помни, здесь очень глубоко.
Я не нуждался в этих наставлениях – я и без того был
достаточно настороже, потому что неприятно и жутко покидать дневной свет и
погружаться во мрак на такую глубину. Я инстинктивно обернулся назад. Мы уже
довольно далеко прошли по галерее, и свет в Конце этого длинного черного
коридора казался белым Шаром, как луна на темном, беззвездном небе. –
Лестница, – предупредил меня дядя Гаспар.
Перед нами зияла черная пропасть; в ее бездонной глубине я
различал колеблющиеся огоньки ламп, которые по мере удаления все уменьшались.
То были лампочки рабочих, раньше нас спустившихся в шахту. Отголоски их
разговоров, как глухое ворчанье, доносились до нас вместе с теплым воздухом.
Воздух этот имел какой-то странный запах – нечто вроде смеси эфира с уксусной
эссенцией. Одна лестница следовала за другой.
– Вот мы достигли первого этажа, – заметил дядя
Гаспар.
Мы находились в галерее с каменными стенами и сводчатыми
потолками. Высота свода была чуть повыше человеческого роста, но были такие
места, где, для того чтобы пройти, приходилось наклоняться.
– Это от давления грунта, – объяснил мне дядя
Гаспар. – Гора повсюду изрыта, земля оседает и, когда ее давление слишком
сильно, разрушает галереи.
На земле лежали рельсы, а вдоль галереи протекал небольшой
ручеек.
– Этот ручей, так же как и другие, получается от
просачивания воды, и все они стекают в сточную яму. Водоотливная машина
выкачивает ежедневно от тысячи до тысячи двухсот кубических литров воды в
Дивону. Если она прекратит работу, шахта будет затоплена. Мы сейчас находимся
под Дивоной.
И так как я сделал невольное движение, он рассмеялся.
– На пятидесятиметровой глубине нет опасности, что она
польется тебе за шиворот.
– А если образуется дыра?
– Ну вот еще, дыра! Галереи несколько раз проходят во
всех направлениях под рекой, и есть шахты, где приходится опасаться наводнений,
но не здесь. Тут хватает других неприятностей: рудничного газа, обвалов,
взрывов.
Когда мы пришли на место работы, дядя Гаспар объяснил мне,
что я должен делать; а когда наша вагонетка наполнилась углем, помог мне
подкатить ее к шахтному колодцу и научил, как переходить на запасной путь при
встрече с другими откатчиками. Он оказался прав: работа откатчика была не
трудная, и уже через несколько часов я с ней вполне освоился. Мне не хватало
только сноровки и привычки, необходимых в каждой работе для того, чтобы она
стала менее утомительной. Но я не жаловался на усталость. Жизнь, которую я вел
все эти годы, в особенности последнее трехмесячное путешествие, закалила меня.
Дядя Гаспар объявил, что я молодец и со временем могу стать
хорошим шахтером.
Хотя мне очень хотелось побывать в шахте, но я вовсе не
собирался работать там постоянно. У меня не было никакого желания сделаться
шахтером.
Когда я катил вагонетку по темным галереям, освещенным
слабым светом ручной лампочки, не слыша ничего, кроме отдаленного грохота
вагонеток, журчанья ручейков и ударов кирки, раздававшихся в мертвой тишине,
часы работы казались мне бесконечно долгими и печальными. Оттого что спускаться
в шахту и выходить из нее было делом слишком трудным, шахтеры оставались под
землей двенадцать часов безвыходно и закусывали тут же на месте.
По соседству с дядей Гаспаром работал один откатчик. Но, в
отличие от прочих откатчиков, это был не мальчик, а старик лет шестидесяти. В
молодости он работал плотником, наблюдавшим за креплением галерей. Во время
обвала ему раздробило три пальца, и это заставило его переменить профессию.
Товарищи прозвали его «учителем», потому что он знал много такого, чего не
знали не только обыкновенные забойщики, но даже мастера рудников.
Мы познакомились с ним в обеденный час и быстро сдружились.
Я любил задавать вопросы, а он был не прочь поболтать, и вскоре мы стали
неразлучны. В шахтах, где обычно мало разговаривают, нас прозвали болтунами.
Рассказы Алексиса не объяснили мне многого из того, что я
хотел знать, а ответы дяди Гаспара совсем не удовлетворяли меня. Например,
когда я спрашивал дядю Гаспара: «Что такое каменный уголь?», он отвечал:
«Это уголь, который находится в земле[13]».
Когда я задал этот вопрос «учителю», тот ответил мне совсем
по-другому.
– Каменный уголь, – сказал он, – немногим
отличается от древесного. Мы получаем древесный уголь, сжигая дерево в печке. А
каменный уголь – это те же деревья, но росшие в лесах в очень древние времена и
превращенные в уголь силами природы. – Так как я с изумлением посмотрел на
него, он прибавил: Сейчас у нас нет времени разговаривать – надо работать, а
вот завтра, в воскресенье, приходи ко мне, и я тебе все объясню. У меня есть
куски угля и образцы различных пород, которые я собираю тридцать лет, по ним ты
скорее поймешь то, что тебя интересует. Меня здесь в насмешку зовут учителем,
но ты увидишь, что «учитель» может на что-то пригодиться. Итак, до завтра.
На следующий день я сказал дяде Гаспару, что собираюсь пойти
к «учителю».
– Ну что ж, – ответил он смеясь, – учитель
нашел себе слушателя. Ступай, коли хочешь. Только смотри не загордись от его
уроков. Если б «учитель» не был таким гордецом, он был бы очень хорошим
человеком.
«Учитель» жил на некотором расстоянии от города, в бедном,
печальном местечке, где в окрестностях было много естественно образовавшихся
пещер. Он снимал нечто вроде погреба у одной старой женщины, вдовы шахтера,
погибшего во время обвала. На самом сухом месте он устроил себе постель; но это
было только относительно сухое место, потому что на деревянных ножках кровати
росли грибы. Шахтеры привыкли к постоянной сырости, и «учителя» это ничуть не
смущало. Для него самым важным было то, что квартира находилась вблизи горных пещер,
где он делал раскопки, и что он мог в ней расположить свою коллекцию каменного
угля и камней с отпечатками ископаемых животных и растений.
Он встретил меня радостным восклицанием:
– Я приготовил для тебя очень вкусное блюдо – жареные
каштаны! Мы сначала полакомимся, а затем поговорим, и я покажу тебе свою
коллекцию.
Он произнес слово «коллекция» таким тоном, что я понял,
почему товарищи упрекают его в гордости. Насколько я мог судить, его коллекция
действительно была чрезвычайно богатой, и занимала она все помещение. Маленькие
образцы лежали на досках и столах, более крупные – прямо на земле. В течение
многих лет «учитель» собирал все, что встречал любопытного, а так как рудники
рек Серы и Дивоны богаты растительными окаменелостями, у него попадались весьма
редкие экземпляры, которые могли привести в восторг любого геолога или
натуралиста. Ему также не терпелось поговорить со мной, как мне – его
послушать, и мы быстро покончили с едой.
– Ты хочешь знать, – сказал он мне, – что
такое каменный уголь? Я объясню тебе это в немногих словах. Земной шар, на
котором мы живем, не всегда был таким, как теперь. Он претерпел много
изменений. Было время, когда наша страна была покрыта растениями, которые
водятся теперь только в теплых странах, например папоротниковыми деревьями.
Затем эта растительность сменилась другой, другая – третьей. Так продолжалось
сотни, тысячи, а может быть, и миллионы лет.
Я покажу тебе сейчас несколько кусков угля; а главным
образом много камней, взятых из стен и потолка наших галерей, на которых ты
увидишь отпечатки различных растений, сохранившихся как в гербариях. Уголь
образуется, как я тебе уже сказал, от скопления вымерших растений и деревьев,
значит он не что иное, как разложившееся и слежавшееся дерево. Мы находим в
земле залежи каменного угля в двадцать и тридцать метров толщиной. Сколько надо
времени на то, чтобы наслоились такие пласты? Чтобы образовался пласт угля в
тридцать метров толщиной, требуется последовательный рост на одном и том же
месте пяти тысяч строевых деревьев, то есть надо пятьсот тысяч лет. Цифра
поразительная, не правда ли? Но она не точная, потому что деревья не растут с
одинаковой скоростью.
Больше ста лет требуется на то, чтобы они выросли и погибли,
а когда одно поколение сменяется другим, нужен еще целый ряд изменений и
сдвигов в земной коре, чтобы такой слой разложившихся растений был в состоянии
питать новый слой. Следовательно, ты видишь, что пятисот тысяч лет недостаточно
и что требуется гораздо больше времени. Сколько же? Этого я не знаю и
определить не могу. Я хотел только дать тебе понятие о происхождении каменного
угля, чтобы ты был в состоянии посмотреть мою коллекцию. Приступим к ее
осмотру. Мое посещение затянулось до поздней ночи, потому что над каждым
камнем, над каждым отпечатком растения «учитель» опять начинал свои объяснения.
В конце концов я стал понимать многое из того, что раньше меня удивляло и было
совершенно непонятно.
|
