ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
ГЛАВА I. В ДЕРЕВНЕ
Я – найденыш.
Но до восьми лет я этого не знал и был уверен, что у меня,
как и у других детей, есть мать, потому что, когда я плакал, какая-то женщина
нежно обнимала и утешала меня и слезы мои тотчас же высыхали.
Вечером, когда я ложился спать в свою постельку, эта же
женщина подходила и целовала меня, а в холодное зимнее время согревала своими
руками мои озябшие ноги, напевая при этом песенку, мотив и слова которой я
прекрасно помню до сих пор.
Если гроза заставала меня в то время, когда я пас нашу
корову на пустырях, она выбегала ко мне навстречу и, стараясь укрыть от дождя,
набрасывала мне на голову и плечи свою шерстяную юбку.
Я рассказывал ей о своих огорчениях, о ссорах с товарищами,
и немногими ласковыми словами она всегда умела успокоить и образумить меня.
Ее постоянные заботы, внимание и доброта, даже ее воркотня,
в которую она вкладывала столько нежности, – все заставляло меня считать
ее своей матерью. Но вот как я узнал, что я был только ее приемным сыном.
Деревушка Шаванон, где я вырос и провел свое раннее
детство, – одна из самых бедных деревень центральной Франции. Почва здесь
крайне неплодородна и требует постоянного удобрения, поэтому обработанных и
засеянных полей в этих краях чрезвычайно мало, и повсюду тянутся огромные
пустыри. За пустырями начинаются степи, где обычно дуют холодные резкие ветры,
мешающие росту деревьев; оттого деревья встречаются тут редко, и то какие-то
малорослые, чахлые, искалеченные. Настоящие, большие деревья – красивые, пышные
каштаны и могучие дубы – растут только в долинах по берегам рек.
В одной из таких долин, возле быстрого полноводного ручья,
стоял домик, где я провел первые годы своего детства. Мы жили в нем только
вдвоем с матерью; муж ее был каменщиком и, как большинство крестьян этой
местности, жил и работал в Париже. С тех пор как я вырос и стал понимать
окружающее, он ни разу не приезжал домой. По временам он давал о себе знать
через кого-либо из своих товарищей, возвращавшихся в деревню.
– Тетушка Барберен, ваш муж здоров! Он шлет привет и
просит передать вам деньги. Вот они. Пересчитайте, пожалуйста.
Матушка Барберен вполне довольствовалась этими краткими
весточками: муж здоров, работает, зарабатывает на жизнь.
Барберен жил постоянно в Париже, потому что там у него
имелась работа. Он рассчитывал скопить немного деньжонок, а затем вернуться в
деревню, к своей старухе. – На отложенные деньги он надеялся прожить те
годы, когда они состарятся и не в силах будут больше работать.
Однажды в ноябрьский вечер какой-то незнакомый человек
остановился у нашей калитки. Я стоял на пороге дома и ломал хворост для печки.
Человек, не отворяя калитки, заглянул поверх ее и спросил:
– Здесь живет тетушка Барберен?
Я попросил его войти.
Незнакомец толкнул калитку и медленно направился к дому.
Очевидно, он долго шел по скверным, размытым дорогам, так как с головы до ног
был забрызган грязью.
Матушка Барберен, услыхав, что я с кем-то разговариваю,
тотчас же прибежала, и человек не успел переступить порог нашего дома, как она
уже очутилась перед ним.
– Я принес вам вести из Парижа, – сказал он. Эти
простые слова, какие нам не раз приходилось слышать, были, однако, произнесены
совсем иным тоном, чем обычно.
– Боже мой! – воскликнула матушка Барберен,
испуганно сжимая руки. – С Жеромом, верно, случилось несчастье?
– Ну да, только не следует терять головы и пугаться.
Правда, ваш муж сильно пострадал, но он жив. Возможно, он останется теперь
калекой. Сейчас он в больнице. Я тоже там лежал и был его соседом по койке.
Узнав, что я возвращаюсь к себе в деревню, Барберен попросил меня зайти к вам и
рассказать о случившемся. Прощайте, я очень тороплюсь. Мне надо еще пройти
несколько километров, а скоро стемнеет.
Матушке Барберен хотелось, конечно, узнать обо всем
поподробнее, и она начала уговаривать незнакомца остаться поужинать и
переночевать:
– Дороги плохие. Говорят, появились волки. Лучше
отправиться в путь завтра утром.
Незнакомец уселся возле печки и за ужином рассказал, как произошло
несчастье.
На стройке, где работал Барберен, рухнули плохо укрепленные
леса и придавили его своей тяжестью. Хозяин, ссылаясь на то, что Барберену
незачем было находиться под этими лесами, отказывался платить пособие за
увечье.
– Не повезло бедняге, не повезло… Боюсь, что ваш муж
ровно ничего не получит.
Стоя перед огнем и обсушивая свои брюки, заскорузлые от
грязи, он повторял «не повезло» с таким искренним огорчением, которое говорило
о том, что он охотно стал бы калекой, если бы за это можно было получить
вознаграждение.
– Все же, – сказал он, заканчивая свой
рассказ, – я посоветовал Барберену подать в суд на хозяина. – В суд?
Но это будет стоить больших денег. – Зато, если выиграешь дело…
Матушке Барберен очень хотелось поехать в Париж, но такое далекое
путешествие стоило бы очень дорого. Она попросила написать письмо в больницу,
где лежал Барберен. Через несколько дней мы получили ответ, в котором
говорилось, что матушке нет необходимости ехать самой, но ей надо выслать
немного денег, потому что Барберен подал в суд на хозяина.
Проходили дни и недели, и время от времени прибывали письма
с требованием новых денег. В последнем Барберен писал, что если денег нет, то
следует немедленно продать корову.
Только тот, кто вырос в деревне, среди бедняков-крестьян,
знает, какое большое горе – продать корову.
Корова – кормилица крестьянской семьи. Как ни многочисленна
и бедна семья, она никогда не будет голодать, если у нее в хлеву есть корова.
Отец, мать, дети, взрослые и маленькие – все живы и сыты благодаря корове. Мы с
матушкой также питались неплохо, хотя мяса почти никогда не ели. Но корова была
не только нашей кормилицей, она была и нашим другом.
Корова – разумное и доброе животное, отлично понимающее
слова и ласку человека. Мы постоянно разговаривали с нашей Рыжухой, ласкали и
холили ее. Словом, мы любили ее и она нас любила. И вот теперь приходилось с
ней расставаться.
В дом пришел покупатель: с недовольным видом качая головой,
он долго и внимательно осматривал Рыжуху со всех сторон. Затем, повторив раз сто,
что она ему совсем не подходит, так как дает мало молока, да и то очень жидкое,
он в конце концов заявил, что купит ее лишь по своей доброте и из желания
помочь такой славной женщине, как тетушка Барберен.
Бедная Рыжуха, как будто поняв, что происходит, не захотела
выйти из хлева и жалобно замычала.
– Подойди и хлестни ее, – обратился ко мне
покупатель, снимая кнут, висевший у него на шее.
– Не надо, – возразила матушка Барберен. И, взяв
корову за повод, ласково произнесла: – Пойдем, моя красавица, пойдем!
Рыжуха, не сопротивляясь, послушно вышла на дорогу. Новый
хозяин привязал ее к своей телеге, и тогда ей поневоле пришлось следовать за
лошадью. Мы вернулись в дом, но еще долго слышали ее мычанье.
Не стало ни молока, ни масла. Утром – кусок хлеба, вечером –
картошка с солью.
Вскоре после того как мы продали Рыжуху, наступила
масленица. В прошлом году на масленице матушка Барберен напекла превкусных
блинов и оладий, и я их съел так много, что она осталась очень довольна. Но
тогда у нас была Рыжуха. «Теперь, – печально думал я, – нет ни
молока, ни масла, и мы не можем печь блины». Однако я ошибался: матушка
Барберен и на этот раз решила меня побаловать.
Хотя матушка очень не любила брать у кого-нибудь в долг, она
все же попросила у одной соседки немного молока, а у другой – кусок масла.
Вернувшись в полдень домой, я увидел, что она высыпает муку в большой глиняный
горшок.
– Мука? – удивленно воскликнул я, подходя к ней.
– Да, – ответила матушка. – Разве ты не
видишь? Чудесная, пшеничная мука. Понюхай, как она вкусно пахнет.
Мне очень хотелось узнать, что она будет готовить из этой
муки, однако я не решился спросить ее, не желая напоминать о том, что сейчас
масленица. Но она заговорила сама:
– Что делают из муки?
– Хлеб.
– А еще что?
– Кашицу.
– Ну, а еще?
– Право, не знаю…
– Нет, ты прекрасно знаешь и отлично помнишь, что
сегодня масленица, когда пекут блины и оладьи. Но у нас нет ни молока, ни
масла, а ты молчишь, потому что боишься меня огорчить. Тем не менее я решила
устроить тебе праздник и заранее обо всем позаботилась. Загляни-ка в ларь.
Я быстро приподнял крышку ларя и увидел там молоко, масло,
яйца и три яблока.
– Подай мне яйца и очисть яблоки, – сказала
матушка. Пока я чистил и резал тоненькими ломтиками яблоки, она разбила и
вылила яйца в муку, а затем принялась месить ее, постепенно подливая в нее
молоко. Замесив тесто, матушка поставила его на горячую золу, чтобы оно
подошло. Теперь оставалось только терпеливо ждать вечера, так как есть блины и
оладьи мы должны были за ужином.
Сказать по правде, день показался мне очень длинным, и я не
раз заглядывал под полотенце, которым был накрыт горшок.
– Ты застудишь тесто, – говорила мне
матушка, – оно плохо поднимется.
Но оно поднималось превосходно, и от бродившего теста шел
приятный запах яиц и молока.
– Приготовь сухого хвороста – приказала матушка – Печь
должна быть очень горячей и не дымить.
Наконец стемнело и зажгли свечу.
– Затопи печку.
Я с нетерпением ждал этих слов и потому не заставил себя
дважды просить. Скоро яркое пламя запылало в очаге и озарило комнату своим
колеблющимся светом. Матушка сняла с полки сковородку и поставила ее на
огонь. – Принеси мне масло.
Кончиком ножа она взяла небольшой кусок масла и положила его
на сковородку, где оно мгновенно растопилось.
Ах, какой восхитительный аромат разлился по всей комнате,
как радостно и весело затрещало и зашипело масло! Я был всецело поглощен этой
чудесной музыкой, но вдруг мне показалось, что на дворе раздались шаги. Кто мог
потревожить нас в это время? Вероятно, соседка хочет попросить огонька. Однако
я сейчас же отвлекся от этой мысли, потому что матушка Барберен погрузила
большую ложку в горшок, зачерпнула тесто и вылила его на сковородку. Разве
можно было в такой момент думать о чем-нибудь постороннем?
Внезапно раздался громкий стук, и дверь с шумом открылась.
– Кто там? – спросила матушка Барберен не
оглядываясь.
Вошел человек, одетый в холщовую блузу, с большой палкой в
руках.
– Ба, да здесь настоящий пир! Прошу вас, не
стесняйтесь! – грубо произнес он.
– Ах, боже мой! – воскликнула матушка Барберен и
быстро поставила сковородку на пол. – Неужели это ты, Жером?
Потом она схватила меня за руку и толкнула к человеку,
стоявшему на пороге:
– Вот твой отец.
|