ГЛАВА III. ТРУППА СИНЬОРА
ВИТАЛИСА
Всю ночь я находился под впечатлением перенесенного мной
горя. Проснувшись, я первым делом ощупал свою постель и огляделся вокруг, желая
убедиться в том, что меня никуда не унесли.
Барберен молчал, и я стал надеяться, что матушка уговорила
его оставить меня у них.
Однако в полдень Барберен велел мне надеть фуражку и идти с
ним. Я с испугом посмотрел на матушку, умоляя ее о помощи Она украдкой сделала
мне знак, что бояться нечего. Тогда ничего не возразив, я пошел следом за
Барбереном.
От нашего дома до деревни не меньше часа ходьбы. В
продолжение этого часа Барберен, ничего не говоря, тихо шел впереди, время от
времени оборачиваясь, чтобы посмотреть, иду ли я за ним.
Куда он меня вел? Сильно обеспокоенный, я стал думать, как
бы избежать угрожающей мне опасности. Поэтому я начал отставать, решив
спрятаться от Барберена в ближайшей канаве. Но Барберен отгадал мое намерение:
он взял меня за руку и заставил идти рядом с ним. Так мы и вошли в деревню.
Встречные оборачивались и с любопытством смотрели на нас, потому что у меня был
вид злой собаки, которую тянут на поводке. Когда мы проходили мимо харчевни,
стоявший на пороге хозяин окликнул Барберена и пригласил его войти. Барберен
взял меня за ухо и, пропустив вперед, закрыл за собою дверь.
Я успокоился: деревенская харчевня отнюдь не пугала меня.
Наоборот, мне уже давно хотелось в ней побывать. Не раз проходя мимо дверей, я
слышал, как из харчевни раздавались крики и песни, от которых дрожали стекла.
Что там делали? Что происходило за этими красными занавесками? Теперь я это
узнаю!
Барберен уселся за стол вместе с хозяином, а я поместился
возле очага и стал смотреть по сторонам.
В противоположном от меня углу сидел старик с большой белой
бородой, одетый в такой странный костюм, какого я еще никогда не видывал. На
голове у него была высокая фетровая шляпа с зелеными и красными перьями, из-под
которой спускались на плечи длинные пряди волос. Меховая безрукавка из овчины
плотно облегала его фигуру. Шерстяные чулки доходили почти до колен и были
крест-накрест перевязаны красными лентами. Он неподвижно сидел на стуле,
опершись подбородком на правую руку, и был похож на деревянную статую. Под его
стулом лежали и грелись два пуделя: белый и черный, и маленькая серая собачка с
лукавой, ласковой мордочкой. На белом пуделе было надето старенькое кепи
полицейского, державшееся под подбородком на кожаном ремешке.
В то время как я с любопытством рассматривал старика,
Барберен и хозяин харчевни разговаривали вполголоса. Я понимал, что речь шла
обо мне.
Барберен рассказал ему, что пришел в деревню для того, чтобы
просить мэра выхлопотать из приюта пособие на мое содержание. Значит, матушка
Барберен кое-чего добилась, и я тотчас же сообразил, что если Барберен будет
получать пособие, мне нечего будет бояться, что меня отдадут в приют. Старик,
казалось, не слушал их разговора, но вдруг он протянул по направлению ко мне
правую руку и, обращаясь к Барберену, спросил:
– Так этот мальчик вам в тягость?
– Да!
– И вы думаете, что администрация приюта согласится
платить вам за его содержание?
– Черт возьми, но раз у него нет родителей, а я кормлю
его и одеваю, должен же кто-нибудь платить мне за него! По-моему, это
справедливо.
– Не возражаю. А вы уверены, что всегда делается то,
что справедливо?
– Конечно, нет.
– Поэтому-то вы никогда и не получите денежного
пособия, о котором хлопочете.
– Тогда он отправится в приют. Нет такого закона, чтобы
заставить меня держать его, раз я этого не хочу.
– Вы в свое время согласились взять ребенка – значит,
приняли на себя обязательство его содержать.
– Ну, а я его держать не намерен и так или иначе от
него отделаюсь.
– Мне кажется, я могу вам указать средство отделаться
от него и притом кое-что заработать, – сказал старик после минутного
размышления.
– Укажите мне это средство, и я поставлю вам бутылочку
с величайшей охотой.
– Заказывайте бутылку. Ваше дело в шляпе.
– Наверняка?
– Наверняка!
Старик поднялся со своего места и уселся напротив Барберена.
В тот момент, когда он встал со стула, его овчина как-то странно оттопырилась,
словно под левой его рукой находилось какое-то живое существо.
– Вы хотите, чтобы этот ребенок не ел больше вашего
хлеба или чтобы его содержание вам оплачивалось, не так ли? – спросил он.
– Правильно, потому что…
– Почему вы этого желаете, меня совсем не интересует.
Мне достаточно знать только то, что вы не хотите держать у себя ребенка. Если
это так – отдайте его мне, я буду его содержать.
– Отдать его вам?
– Ну да, черт возьми! Ведь вы же хотите от него
отделаться?
– Отдать вам ребенка, такого милого, славного мальчика?
Посмотрите-ка на него.
– Я его видел.
– Реми, подойди сюда!
Дрожа от страха, я приблизился к столу.
– Полно, не бойся, малыш! – произнес старик.
– Ну, смотрите, – продолжал Барберен.
– Разве я говорю, что мальчик некрасив? Я вовсе не
желаю иметь урода.
– Ах, если бы он был уродом с двумя головами или хотя
бы карликом…
– Тогда бы вы не думали об отправке его в приют. Вы
прекрасно знаете, что урод – это ценность, из которой можно извлечь большую
выгоду. Но этот мальчик не карлик и не урод, он вполне нормален и потому ни на
что не годен.
– Как ни на что? Он может работать.
– Нет, такой ребенок не годится для сельских работ.
Поставьте его за плуг – и вы увидите, долго ли он протянет.
– Десять лет.
– И месяца не протянет.
– Да посмотрите на него…
– Посмотрите на него сами!
Я стоял между Барбереном и стариком, которые толкали меня
друг к другу.
– Все равно, – заявил старик, – я беру его
таким, каков он есть. Только, разумеется, я его у вас не покупаю, а нанимаю. И
даю за него двадцать франков[2] в
год.
– Двадцать франков!
– Цена хорошая, плата вперед. Вы получаете всю сумму
сразу и освобождаетесь от ребенка.
– Из приюта мне будут платить за него не меньше десяти
франков в месяц.
– Вернее, семь или восемь, но вам еще придется его
кормить.
– Он станет работать.
– А если администрация приюта не оставит мальчика у
вас, а передаст его другому, тогда вы ровно ничего не получите. В то время как
сейчас вам стоит только протянуть руку…
Старик пошарил в кармане, достал оттуда кожаный кошелек,
вынул из него несколько серебряных монет и со звоном выбросил их на стол.
– Давайте сорок.
– Нет, та работа, которую он будет у меня выполнять,
этого не стоит.
– А что он будет делать? Ноги у него крепкие, руки
тоже. Но все-таки: на что он, по-вашему, годен?
Старик насмешливо посмотрел на Барберена и, попивая
маленькими глотками вино из стакана, ответил:
– Он мне нужен для компании. Я становлюсь стар; по
вечерам, после тяжелого дня, и во время дурной погоды у меня бывает грустное
настроение. Он будет меня развлекать.
– Ну, для этого-то, уж наверное, его ноги достаточно
крепки!
– Неизвестно. Он должен танцевать, прыгать, много
ходить, а затем, после ходьбы, снова прыгать и танцевать. Словом, он будет
артистом в труппе синьора Виталиса.
– Где же она, ваша труппа?
– Синьор Виталис – это я, как вы, вероятно, уже сами
догадываетесь, а мою труппу, если вы желаете с нею познакомиться, я вам сейчас
представлю.
Сказав это, он распахнул овчину и достал оттуда какого-то
странного зверька.
«Что это за животное? Да и животное ли это?» Я не знал, как
назвать зверька, которого видел впервые.
На нем была надета красная куртка, обшитая золотым галуном,
но руки и ноги его оставались голыми. Это были не лапы, а настоящие руки и
ноги, только кожа их была не телесного цвета, а черная. Черной также была и его
голова величиной почти с мой кулак; личико у него было широкое и короткое, нос
курносый, с большими ноздрями, губы коричневые. Но больше всего поразили меня
его глаза: близко поставленные друг к другу, невероятно подвижные, блестящие,
как зеркало.
– Какая противная обезьяна! – закричал Барберен.
Теперь я все понял. Я никогда не видел обезьян, но, разумеется, слыхал о них.
Значит, передо мной была обезьяна, а не черный ребенок.
– Вот первый артист моей труппы – синьор Душка. Душка,
друг мой, приветствуй собравшееся здесь общество!
Душка приложил руку к губам и послал нам воздушный поцелуй.
– А вот и второй, – продолжал Виталис, указывая на
белого пуделя. – Синьор Капи сейчас представит почтенному обществу своих
друзей.
Белый пудель, который до этого момента лежал неподвижно,
быстро вскочил на задние лапы, скрестил передние на груди и так низко
поклонился, что почти коснулся головой пола.
Затем он повернулся к другим собакам и лапой сделал им знак
приблизиться.
Те тотчас же вскочили и, протянув друг другу лапы так, как
люди протягивают руку, с серьезным видом сделали шесть шагов вперед, потом три
шага назад и поклонились.
– Тот, кого я называю Капи, от итальянского слова
«капитан», является старшим среди собак. Он умнее других и передает им мои
приказания. Молодой франт с черной шерстью зовется Зербино, что значит
«любезный». А прелестная юная особа с такой смиренной мордочкой – синьора
Дольче; она вполне заслуживает свое прозвище «кроткая». С этими замечательно
талантливыми артистами я путешествую по белому свету и зарабатываю на жизнь в
зависимости от того, как нам повезет. Капи, подойди сюда!
Пудель скрестил лапы.
– Мои артисты прекрасно воспитаны, и я с ними всегда
очень вежлив. Капи, будь любезен и скажи, пожалуйста, этому мальчику, который
смотрит на тебя с таким изумлением, который теперь час.
Капи подошел к своему хозяину, раздвинул овчину, порылся в
его жилетном кармане и достал оттуда большие серебряные часы. Посмотрев на
циферблат, он громко и отчетливо тявкнул два раза, а затем тявкнул три раза, но
уже более слабо. В самом деле, было два часа и три четверти.
– Очень хорошо! – сказал Виталис. – Благодарю
тебя, Капи. Теперь попроси синьору Дольче немного попрыгать через веревочку.
Капи начал шарить в кармане хозяина и достал оттуда веревку.
Затем он сделал знак Зербино, который быстро встал напротив него. Капи бросил
ему конец веревки, и тот схватил се зубами.
Тогда Дольче принялась прыгать через веревку, не сводя
красивых и нежных глаз с хозяина.
– Вы видите, как умны мои ученики, – заметил
Виталис. – Но ум оценивается по достоинству только при сравнении. Вот
почему я и приглашаю мальчика в мою труппу. Он будет играть роль дурачка и тем
еще больше подчеркивать необычайный ум животных. – О, чтобы играть
дурака… – перебил Барберен.
– …для этого надо быть очень умным, – продолжал
Виталис. – Я уверен, что у мальчика ума достаточно. Впрочем, мы это сейчас
увидим. Произведем небольшое испытание. Если мальчик умен, он поймет, что с
синьором Виталисом у него будет возможность обойти всю Францию и увидеть много
других различных стран. А если он глуп, он начнет плакать, кричать, и синьор
Виталис, который не любит капризных детей, не возьмет его с собой. Тогда этому
бедному мальчику придется идти в приют, где его заставят много работать и где
его будут плохо кормить.
Я был достаточно умен, чтобы понять его слова. Конечно,
воспитанники синьора Виталиса очень забавны; очень интересно было бы всегда
путешествовать. Но для этого надо расстаться с матушкой Барберен. Если же я
откажусь идти с ними, то, по всей вероятности, не останусь и у матушки, так как
меня отправят в приют.
Видя, что я стою взволнованный, со слезами на глазах,
Виталис ласково потрепал меня по щеке:
– Ну вот, мальчик все понял и не плачет, а потому
завтра…
– Оставьте меня у матушки, – закричал я, –
умоляю вас!..
Прежде чем я успел что-либо прибавить, меня прервал
отчаянный лай Капи. Собака кинулась к столу, на котором сидел Душка. Обезьянка,
улучив момент, когда все обернулись ко мне, тихонько взяла стакан с вином и уже
собралась его выпить. Но Капи заметил проделку обезьянки и решил ей
помешать. – Синьор Душка, – сурово сказал Виталис; – ты лакомка
и вор. Встань в угол, носом к стене, а ты, Зербино, посторожи его. Если он не
будет стоять спокойно, шлепни его. Капи, ты хороший пес! Дай мне твою лапу, я
пожму ее.
В то время как обезьянка, тихо ворча, выполняла приказание,
счастливый и гордый Капи протянул свою лапу хозяину.
– Теперь, – продолжал Виталис, – перейдем к
делу. Даю вам тридцать франков.
– Нет, сорок.
Торг возобновился, но вдруг Виталис прервал его:
– Мальчику скучно Пусть он пойдет во двор харчевни и
там поиграет.
В то же время он сделал знак Барберену.
– Верно, – ответил тот, – ступай во двор и
никуда не уходи, пока я тебя не позову, не то я рассержусь.
Мне осталось только повиноваться.
Я пошел во двор, но, конечно, играть не мог. Я сел на камень
и стал размышлять. Судьба моя решалась в этот момент. Что-то будет? Зубы у меня
стучали от холода и волнения. Спор между Виталисом и Барбереном продолжался
очень долго, и прошло больше часа, прежде чем Барберен пришел за мной. Он был
один.
– Идем домой! – крикнул он мне.
«Домой! Значит, я останусь у матушки?» Но я не посмел его об
этом спросить, потому что он был сильно не в духе.
Мы возвращались домой в глубоком молчании.
Приблизительно за десять минут до прихода домой Барберен,
шедший впереди, остановился.
– Помни, – грубо сказал он, схватив меня за
ухо, – если ты скажешь хоть одно слово из того, что сегодня слышал, тебе
не поздоровится. Итак, берегись!
|
