ГЛАВА XIX. Я РАБОТАЮ
САДОВНИКОМ
Виталиса должны были хоронить завтра утром, и садовник Акен
обещал взять меня на похороны. Но на следующий день, к моему большому
огорчению, я не мог подняться с постели. Ночью у меня началась сильная
лихорадка. Мне казалось, что у меня в груди огонь и что я так же болен, как
Душка после ночи, проведенной на дереве.
За время моей болезни я понял и оценил всю доброту семьи
Акенов и в особенности самоотверженность Этьеннеты. Хотя бедные люди обычно не
приглашают врача, но я был так сильно болен, что для меня сделали исключение.
Врач нашел у меня воспаление легких и заявил, что меня надо отправить в
больницу.
Однако садовник на это не согласился.
– Раз мы взяли его в свою семью, – ответил
он, – то мы и обязаны выходить его.
Несмотря на многочисленные дела и заботы по хозяйству,
Этьеннета ухаживала за мной с кротостью и уменьем настоящей сиделки, никогда не
проявляя нетерпения и ни о чем не забывая. Если ей надо было куда-нибудь
отлучиться, она оставляла вместо себя Лизу.
Несколько ночей пришлось неотлучно дежурить возле меня, так
как мне было совсем плохо – я задыхался. Тогда мальчики по очереди сидели около
моей постели.
Не скоро наступило выздоровление. Поправлялся я очень медленно,
и только весной мне разрешили наконец выходить из дому. В полдень, когда солнце
стояло высоко в небе, мы с Лизой выходили из дому и в сопровождении Капи шли
гулять на берег реки. Весной трава здесь густая и свежая, на ее изумрудном
ковре пестреют белые звездочки маргариток, а в распускающейся листве деревьев
порхают птички: дрозды, садовые славки, зяблики – и своим щебетаньем говорят о
том, что мы находимся в деревне, а не в городе.
В этот год была прекрасная и теплая весна, по крайней мере,
такой она мне запомнилась.
Но вот силы мои восстановились настолько, что я начал
работать в саду. Я с нетерпением ждал этой минуты, так как мне хотелось как
можно скорее отблагодарить Акенов за все, что они для меня сделали.
В это время года на рынках Парижа обычно продают левкои, и
вся семья была занята их выращиванием. Наш сад был полон этими прелестными
цветами. Красные, белые, лиловые, всевозможных цветов и оттенков, они выглядели
очень красиво. Вечером, пока их не закрывали рамами, воздух был напоен чудесным
ароматом.
Мне дали работу по моим силам: я должен был снимать утром
стеклянные рамы, а вечером, до наступления ночного холода, накрывать ими цветы.
Днем я должен был прикрывать цветы соломой, чтобы уберечь их от палящего
солнца. Это было не трудно и не тяжело, но отнимало много времени, потому что
приходилось передвигать несколько сотен рам дважды в день. Лиза в это время
наблюдала за лошадью, которая приводила в движение рычаг насоса, накачивавшего
необходимую для поливки воду. Один из братьев поливал цветы, а другой помогал
отцу. Так каждый был занят своим делом и не терял времени даром.
Я знал, как тяжел труд крестьян в деревне, но я и понятия не
имел, с каким напряжением работают садовники в окрестностях Парижа. Они встают
до восхода солнца, ложатся поздно и работают целый день без отдыха, не щадя
себя.
У садовника Акена я прошел хорошую школу. Когда я
окончательно выздоровел, то с удовольствием занялся разведением цветов. Я очень
гордился своей работой и своими достижениями. Я приносил пользу и доказывал это
на деле. А это лучшая награда за труды.
Несмотря на то что я очень уставал от работы, я быстро
привык к новому, трудовому существованию, которое так мало походило на мою
прежнюю бродячую жизнь. Теперь мне приходилось с утра до вечера, не разгибаясь,
работать в саду. Все вокруг меня также усердно работали Разница была только в
том, что лейка у отца была тяжелее, чем у детей, и его рубаха больше намокала
от пота, чем наши. Но самое главное – эти люди относились ко мне, как родные, и
я не чувствовал себя больше одиноким. У меня была своя кровать, свое место за
столом, за которым мы все собирались. Если иногда я получал подзатыльники от
Алексиса или Бенжамена, то нисколько на это не сердился. Они также не
обижались, когда я им давал сдачи. Вечером, садясь за стол, мы чувствовали себя
друзьями и близкими.
Но мы не только работали – у нас бывали часы отдыха и
развлечений, конечно, недолгие, но, может быть, именно потому особенно
приятные. В воскресные дни мы собирались в беседке, расположенной возле нашего
дома. Я снимал с гвоздя арфу, спокойно висевшую всю неделю, и дети принимались
танцевать. Никто из них, понятно, не учился танцам, но Алексис и Бенжамен
побывали однажды на свадьбе и видели, как танцуют кадриль, так что имели об
этом танце некоторое представление. Когда они уставали, то просили меня петь, и
моя неаполитанская песенка неизменно производила на Лизу огромное впечатление.
Всегда, когда я пел последний куплет, глаза ее наполнялись
слезами. Тогда, чтобы развеселить ее, я показывал с Капи какой-нибудь смешной
фокус. Для него тоже эти воскресенья были большим праздником. Они напоминали
ему прошлое, и он готов был проделывать свои фокусы без конца. Играя, я всегда
вспоминал Виталиса и старался играть и петь так, как если бы он находился здесь
и слушал меня. Дорогой мой Виталис! Чем старше я становился, тем больше росло
во мне уважение к его памяти и тем лучше я понимал, как много он для меня
сделал.
Так прошло два года. Акен часто брал меня с собой на рынок,
на Цветочную набережную, к различным садовникам и продавцам цветов, и я
постепенно знакомился с Парижем. Хотя Париж и не оказался тем городом из
мрамора и золота, каким он представлялся мне когда-то, я все же изменил свое
первоначальное мнение о нем. Я познакомился с его памятниками и достопримечательностями,
гулял вдоль красивых набережных и бульваров, побывал в Люксембургском саду, в
Тюильри и на Елисейских полях, увидел прекрасные статуи. Но мое образование не
ограничивалось только тем, что я видел во время прогулок или поездок по Парижу.
Акен до того, как стал самостоятельным садовником, работал в
оранжерее Ботанического сада; там он встречался с людьми образованными и
знающими, и это знакомство пробудило в нем стремление к знаниям. В продолжение
многих лет он тратил свои сбережения на покупку книг, а немногие часы досуга –
на чтение. Когда он женился и у него появились дети, эти часы досуга стали
редкими. Приходилось думать о заработке, книги были заброшены и спрятаны в
шкаф. В долгие зимние вечера мы занимались чтением этих старых книг. Большей частью
это были книги по ботанике, но были также рассказы о путешествиях. Алексис и
Бенжамен не унаследовали от своего отца любви к чтению и засыпали на третьей
или четвертой странице. Что касается меня, то я читал очень много. Это чтение,
хотя и беспорядочное, принесло мне огромную пользу.
Лиза читать не умела, но, видя, что я каждую свободную
минуту берусь за книжку, хотела знать, чем они меня привлекают. Сначала она
отнимала у меня книги, потому что книги мешали мне играть с ней. Но так как я
снова брался за чтение, она начала просить меня читать ей вслух. Много часов
провели мы с ней таким образом: я читал, а она сидела передо мной, не сводя с
меня глаз.
– Ну, вот, – говорил не раз, смеясь, Акен, –
теперь я вижу, как я хорошо поступил, взяв тебя к себе. Лиза тебя позже
отблагодарит за все.
«Позже» означало то время, когда Лиза начнет говорить. Врачи
не сомневались, что рано или поздно к Лизе вернется дар речи.
Лиза хотела, чтобы я научил ее играть на арфе, и вскоре она,
подражая мне, начала перебирать струны своими маленькими пальчиками; но петь
она, конечно, не могла, и это очень сердило ее. Много раз я видел слезы на ее
глазах. Но она быстро утешалась, вытирала глаза и с покорной улыбкой давала мне
понять, что «позже» она тоже сможет петь.
Принятый как родной сын в семью Акенов, я, возможно, остался
бы у них навсегда, если бы внезапная катастрофа еще раз не изменила мою жизнь.
|
