ГЛАВА XIV. ДУШКА
Установилась хорошая погода, которую предвещал рассвет.
Солнце сверкало на безоблачном небе, и лес, накануне такой печальный и мрачный,
ослепительно блестел под снегом.
Время от времени Виталис просовывал руку под одеяло и щупал
Душку. Тот все еще не мог согреться, и когда я наклонялся к нему, то слышал,
как он стучал зубами от холода.
– Надо во что бы то ни стало добраться до
деревни, – сказал Виталис вставая, – иначе Душка умрет здесь. Еще
хорошо, если он не умрет дорогой. Идем!
Сильно нагрев одеяло и завернув в него Душку, хозяин засунул
его к себе под куртку.
– Мы слишком дорого заплатили за этот гостеприимный
кров… – произнес он дрогнувшим голосом.
Вскоре после того как мы вышли на большую дорогу, нам
повстречалась повозка, и возчик сказал, что до ближайшей деревни меньше часа
ходьбы. Мы прибавили шагу, хотя идти по снегу, который доходил мне почти до
пояса, было трудно и мучительно.
Я изредка спрашивал у Виталиса, как чувствует себя Душка, и
он отвечал мне, что Душка все еще дрожит от холода.
Наконец показались белые крыши большой деревни; еще немного
усилий, и мы придем на место.
Обычно мы не останавливались в лучших гостиницах, а, желая
устроиться подешевле, выбирали какой-нибудь бедный домик у входа в деревню или
в предместье города. Но на этот раз Виталис направился к гостинице, на которой
висела красивая, позолоченная вывеска. В открытую дверь кухни был виден стол,
заставленный провизией, а на большой плите весело шипели кастрюли из красной
меди, пуская к потолку облака пара. Даже на улице слышен был вкусный запах
жирного супа, приятно щекотавший наше обоняние.
Виталис, не снимая шляпы, вошел в кухню и спросил у хозяина
хорошую комнату с камином. Вначале хозяин гостиницы, очень представительный и
красивый мужчина, не хотел даже глядеть на нас. Но важные манеры Виталиса
внушили ему почтение, и он приказал служанке проводить нас.
– Ложись скорее. – приказал мне Виталис, в то
время как служанка разводила огонь.
Я был поражен: не лучше ли сперва сесть за стол, а уж потом
ложиться спать?
– Ну, скорее! – повторил Виталис. Пришлось
повиноваться.
На постели лежала перина. Виталис укрыл меня этой периной до
подбородка.
– Постарайся согреться. Чем скорее ты согреешься, тем
лучше.
Пока я согревался под периной, Виталис, к великому изумлению
служанки, вертел и перевертывал над огнем бедного Душку, словно хотел его
поджарить.
– Ну как, согрелся? – спросил меня Виталис через
несколько минут.
– Я просто задыхаюсь от жары.
– Это как раз то, что нужно.
Виталис быстро сунул Душку под перину и попросил меня
покрепче прижать его к себе. Бедное маленькое животное, обычно упрямившееся,
когда ему предлагали сделать то, что ему не нравилось, теперь безропотно
покорялось всему. Душка лежал неподвижно, прижавшись ко мне; ему уже не было
холодно, тельце его горело.
Хозяин спустился в кухню и принес оттуда горячего вина с
сахаром.
Он хотел, чтобы Душка выпил хоть несколько ложек, но тог не
мог разжать зубы и печально глядел на нас своими блестящими глазами, как бы
умоляя не тревожить его Однако он высунул из-под перины свою лапку и протянул
ее нам.
Виталис объяснил мне, что еще до того, как я вступил в
труппу. Душка был болен воспалением легких и ему делали кровопускание. Теперь,
чувствуя себя снова больным, он протягивал лапку, для того чтобы ему пустили
кровь и вылечили. Это было необычайно трогательно! Виталис был не только
тронут, но и сильно обеспокоен. Бедный Душка болен, и очень сильно болен, если
отказывается даже от сладкого вина, которое так любил.
– Выпей вино сам и не вставай с постели, –
приказал мне Виталис. – Я пойду за доктором.
Признаюсь, я тоже очень любил подсахаренное вино, и, кроме
того, мне страшно хотелось есть. Я не заставил дважды просить себя и, выпив все
до капли, снова залез под перину, где чуть не задохся от жары.
Виталис отсутствовал недолго. Он скоро возвратился вместе с
господином в золотых очках. Это был доктор.
Боясь, что такое важное лицо не захочет беспокоить себя ради
обезьяны, Виталис не сказал ему, к какому больному он его вызывал. Увидев меня
в постели, красного, как пион, врач подошел и пощупал мой лоб.
– Горячка, – заявил он.
И покачал головой с видом, не предвещавшим ничего доброго.
Я решил вывести его из заблуждения, боясь, что он, пожалуй,
пустит мне кровь.
– Это не я болен.
– Как не ты? Ребенок бредит. Тогда, немного приподняв
перину, я указал на Душку, обвившего мою шею своей лапкой. – Вот кто
болен.
Доктор отскочил назад и обернулся к Виталису.
– Обезьяна! – воскликнул он. – И вы посмели
беспокоить меня в такую погоду из-за обезьяны!
Я был уверен, что доктор сейчас же уйдет. Но Виталис умел
обращаться с людьми и нелегко терял голову. Он очень вежливо остановил доктора
и рассказал ему все: как мы были застигнуты снегом, как Душка из страха перед
волками залез на дуб и как там промерз.
– Да, я вызвал вас к обезьяне. Но если бы вы знали,
какая это необыкновенная обезьяна! Это больше, чем товарищ, это наш друг. Как
можно доверить жизнь такого артиста простому ветеринару! Всем известно, что
деревенские ветеринары – сущие ослы, тогда как врачи – люди науки. В любой
самой захудалой деревушке от врача можно ждать помощи и великодушия. К тому же
ученые считают, что обезьяны настолько близки к человеку, что болеют
одинаковыми с людьми болезнями. И разве не интересно с точки зрения науки и
врачебного искусства изучить, чем эти болезни схожи и чем отличны от
человеческих?
Пока наш хозяин вел беседу, Душка, поняв, что человек в
очках – доктор, неоднократно протягивал свою лапку, предлагая пустить ему
кровь.
– Смотрите, как умна обезьяна; она знает, что вы врач,
и протягивает вам лапку, чтобы вы пощупали пульс.
Это окончательно убедило врача.
– В самом деле, – заявил доктор, – случай
довольно любопытный!
Но для нас, увы, это был весьма печальный случай. У бедного
Душки оказалось воспаление легких. Врач взял его маленькую лапку и вскрыл вену
ланцетом; причем Душка даже не застонал: он знал, что это может ему помочь.
За кровопусканием последовали горчичники, припарки и
всевозможные лекарства. Я уже не лежал больше в постели, а ухаживал за больным
под руководством Виталиса. Бедному маленькому Душке нравились мои заботы, он
благодарно улыбался и смотрел на меня совсем человеческими глазами.
Обычно такой живой, непослушный и упрямый, всегда любящий
подшутить над кем-нибудь из нас, Душка стал теперь необычайно покорным.
Казалось, он нуждался в сочувствии, требуя его даже от Капи, который не раз
бывал жертвой его проказ. Как избалованный ребенок, он хотел, чтобы мы все были
около него, и сердился, если кто-нибудь из нас выходил из комнаты.
Болезнь Душки – воспаление легких – развивалась обычным
путем. Скоро начался кашель, который его сильно мучил. У меня было немного
своих денег, и я решил купить для Душки ячменного сахара. Но вместо того чтобы
помочь, я ему только навредил. Душка быстро заметил, что я даю ему кусок
ячменного сахара всякий раз, когда он раскашляется. Тогда он, желая получить
вкусное лекарство, принялся кашлять поминутно.
Обнаружив эту хитрость, я спрятал ячменный сахар, но Душка
не успокоился. Он начал умоляюще смотреть на меня, а затем, видя что это не
помогает, сел на кровать и стал изо всех сил кашлять Его лицо побагровело, вены
на лбу вздулись, слезы полились из глаз, и кончилось тем, что он начал
задыхаться по-настоящему. Виталис никогда не делился со мной своими планами, но
сейчас он счел нужным отступить от своего обычного правила. Однажды утром он
сообщил мне, что хозяин гостиницы требует немедленной уплаты по счету Виталис
видел только один выход из затруднительного положения – дать сегодня же вечером
представление Но как устроить представление без Зербино, Дольче и Душки? Однако
любой ценой надо было спасти Душку. Доктор, лекарства, дрова для камина, оплата
комнаты на все это требовалось не менее сорока франков. Собрать сорок франков в
этой деревне, в такой мороз и с нашими возможностями было бы поистине чудом. Но
Виталис, не раздумывая, быстро принялся за дело. Пока я сидел возле больного,
он нашел большое помещение, потому что устраивать представление на открытом
воздухе зимой было невозможно. Он нарисовал и расклеил афиши, из нескольких
досок построил сцену и истратил свои последние деньги на свечи, которые для
того, чтобы иметь больше света, разрезал пополам.
Из окна комнаты я видел, как он проходил несколько раз взад
и вперед мимо гостиницы. Я со страхом спрашивал себя, какова же будет программа
этого представления.
Но я скоро это узнал, потому что деревенский барабанщик
остановился перед гостиницей и после оглушительного барабанного боя объявил о
предстоящем представлении. Виталис не поскупился на самые фантастические
обещания: упоминалось о «всемирно известном артисте» – это был Капи, и о
«выдающемся молодом певце» – то есть обо мне.
Услыхав звук барабана, Капи радостно залаял, а Душка,
несмотря на то, что чувствовал себя в этот момент очень плохо, даже
приподнялся. Несомненно, оба они поняли, что готовилось представление. Душка
захотел встать, и мне пришлось силой удерживать его. Я понял, что нам будет
очень трудно заставить его отказаться от намерения участвовать в представлении
и что придется уйти от него потихоньку.
К несчастью, Виталис об этом не знал и, вернувшись в
гостиницу, первым делом велел мне приготовить арфу и все необходимое для
представления. Услыхав хорошо знакомые ему слова, Душка стал умолять нас взять
его с собой. Если бы он мог говорить, то и тогда вряд ли выразил бы лучше свое
желание, чем делал это мимикой, движениями и гримасами Настоящие слезы катились
из его глаз, и он покрывал руки Виталиса поцелуями. Было трогательно видеть, с
каким рвением это маленькое, еле дышавшее существо старалось убедить нас. Но
согласиться на его просьбу значило обречь его на немедленную смерть.
Настал час, когда нам нужно было уходить. Я развел огонь в
камине, положил туда большие поленья, которые могли бы подольше гореть, и
закутал в одеяло бедного, горько плакавшего Душку.
Когда мы шли по занесенной снегом дороге, хозяин объяснил,
чего он от меня ждал.
Не могло быть и речи о наших обычных пьесах, и потому все
надежды возлагались на меня и Капи. Во что бы то ни стало нужно было собрать
сорок франков!
Сорок франков! Разве это возможно?
Виталис все приготовил заранее, оставалось только зажечь
свечи. Но эту роскошь мы могли позволить себе уже после того, как зал
наполнится зрителями, иначе наше освещение может окончиться раньше
представления.
Приготовив Капи, я встал за колонной и наблюдал за тем, как
собирался народ. Вскоре барабанная дробь приблизилась, и я услышал на улице
смутный гул. Около двадцати мальчишек следовало за барабанщиком, отбивая такт
ногами. Продолжая бить в барабан, барабанщик остановился между двумя зажженными
у входа фонарями, а зрители начали занимать места в ожидании начала
представления.
К сожалению, зрители собирались очень медленно, хотя
барабанщик продолжал весело барабанить у входа. Правда, малыши со всей деревни
явились сюда, но разве эти мальчики могли обеспечить нам выручку в сорок
франков! Нас интересовали солидные люди, с толстым кошельком и щедрой рукой!
Наконец Виталис решил, что пора начинать. Зал был далеко еще
не полон, но из-за свечей мы не могли дольше ждать.
Мне пришлось выступать первым. Я спел две песенки,
аккомпанируя себе на арфе. Сказать по правде, аплодисменты, доставшиеся на мою
долю, были довольно слабыми. Я никогда не обладал большим самомнением, но на
этот раз холодный прием публики сильно огорчил меня. Я пел сейчас не ради
успеха, а ради бедного больного Душки. Ах, как мне хотелось тронуть, зажечь эту
публику, заставить ее безумствовать! Но я видел, что зрители очень мало
интересовались мной и что они вовсе не были согласны с тем, что я «выдающийся
певец». Капи был счастливее меня: ему аплодировали много и долго. Представление
продолжалось и благодаря Капи окончилось под крики «браво». Ему не только
аплодировали, но даже топали ногами.
Наступил решительный момент. Пока я под аккомпанемент
Виталиса танцевал испанский танец, Капи с чашечкой в зубах обходил публику.
Наберет ли он сорок франков? Мое сердце сжималось от беспокойства, в то время
как я с самым приятным видом улыбался публике. Я еле дышал от усталости, но
продолжал танцевать, потому что должен был дождаться возвращения Капи. А Капи
совсем не спешил и, когда ему не подавали, стучал лапкой по карману того, кто
не желал платить. Наконец он вернулся, и я хотел уже остановиться, но Виталис
велел мне продолжать. Продолжая танцевать, я приблизился к Капи и увидел, что
чашечка далеко не полна.
Виталис тоже, посмотрев на выручку, встал и обратился к
публике:
– Я считаю, что мы выполнили обещанную программу. Но
так как свечи еще не догорели, я могу, если публика пожелает, пропеть несколько
арий.
Хотя Виталис учил меня петь, я никогда не слышал, как он
поет по-настоящему. Вернее, он никогда не пел так, как пел в этот вечер. В то
время я еще не понимал, что такое истинное искусство. Но помню, какое огромное
впечатление произвело на меня его пение. Я забился в один из уголков сцены и
плакал. Сквозь слезы я видел молодую даму, сидевшую в первом ряду, которая
аплодировала изо всех сил. Я уже раньше заметил ее. С нею был мальчик, много
аплодировавший Капи, – очевидно, ее сын, так как он очень походил на нее.
После первого романса Капи снова начал сбор, и я с изумлением увидел, что дама
ничего не положила в чашечку. Когда Виталис спел последнюю арию, она подозвала
меня к себе:
– Я бы хотела поговорить с твоим хозяином. Меня немного
удивило, что молодая дама хочет о чем-то говорить с Виталисом. Лучше бы она
положила немного денег в чашечку. Но все же я передал ее просьбу Виталису. В
это время Капи вернулся: второй сбор был еще меньше первого.
– Что нужно от меня этой даме? – спросил Виталис.
– Она хочет с вами поговорить.
– Мне не о чем с ней разговаривать.
– Она ничего не дала Капи – быть может, она теперь
что-нибудь даст.
– Тогда Капи следует пойти к ней, а не мне. Но он все
же пошел, взяв с собой Капи. Я последовал за ними.
Виталис холодно поклонился даме.
– Простите меня, что я вас побеспокоила, но я
музыкантша, и этим объясняется, почему на меня так подействовал ваш большой
талант.
Как! У Виталиса, уличного певца и дрессировщика
животных, – большой талант? Я остолбенел от изумления.
– Какой может быть талант у такого старика, как я!
– Не думайте, что я говорю с вами из простого
любопытства, – продолжала дама.
– А я готов удовлетворить ваше любопытство. Вас,
конечно, удивило, что дрессировщик умеет петь.
– Я в восторге от вашего пения.
– Однако это очень просто объяснить. Я не всегда был
тем, что я сейчас… В дни моей юности я был… да, я был слугой одного известного
певца. Подражая ему как попугай, я затвердил несколько арий, которые мой хозяин
при мне разучивал. Вот и все.
Дама ничего не ответила, но пристально посмотрела на
Виталиса, который стоял перед ней со смущенным видом.
– До свидания, сударь, – сказала она, сделав
ударение на слове «сударь», до свидания, и позвольте мне еще раз поблагодарить
вас за то удовольствие, которое я получила.
Наклонившись к Капи, она положила в чашечку золотую монету.
Я думал, что Виталис проводит даму до выхода, но он этого не
сделал, а когда она отошла, он вполголоса пробормотал несколько итальянских
ругательств.
– Но ведь она положила Капи золотой! – воскликнул
я.
Он хотел дать мне подзатыльник, но раздумал и опустил руку.
– Золотой, – произнес он, как бы очнувшись. –
Ах, да, правда! Я совсем забыл о Душке, пойдем к нему.
Быстро собрав вещи, мы вернулись в гостиницу.
Я поспешно вбежал в комнату. Огонь не потух, но уже не горел
ярким пламенем. Я зажег свечу и стал искать Душку, изумленный тем, что его не
слышно.
Душка лежал под одеялом вытянувшись и, казалось, спал. Я наклонился
и тихонько, чтобы не разбудить, взял его за лапку. Она была холодная.
В этот момент в комнату вошел Виталис Я обернулся к нему:
– Душка совсем холодный!
Виталис вместе со мной наклонился над Душкой – Увы! –
воскликнул он. Душка умер. Этого следовало ожидать. Знаешь, Реми, я, вероятно,
был неправ, взяв тебя от госпожи Миллиган. Можно подумать, что судьба
наказывает меня. Зербино, Дольче. Сегодня Душка… И это еще не конец.
|
