ГЛАВА XIX. БОБ
Только вернувшись к себе в камеру, я после долгих
размышлений нашел причину, почему меня не оправдали. Судья хотел дождаться
ареста тех, кто был в церкви, и таким образом выяснить, был ли я их сообщником.
Как сказал прокурор, «на их след напали», и, очевидно, мне предстояло оказаться
в ближайшее время вместе с ними на скамье подсудимых.
Незадолго до наступления ночи я услышал звук
корнет-а-пистона и узнал игру Маттиа. Мой друг, вероятно, хотел этим сказать,
что он думает обо мне и тоже не спит. Звуки раздавались за стеной, находившейся
перед моим окном. По-видимому, Маттиа стоял на улице, за стеной, и нас
разделяло небольшое расстояние, всего несколько метров. К сожалению, глазами
нельзя пробить камни, но если взгляд не проникает сквозь стены, то звук
проникает через них. К звукам корнета присоединился шум шагов, неясный гул
голосов, и я решил, что Маттиа и Боб дают представление.
Почему они выбрали такое место? Неужели они рас считывали
сделать здесь хороший сбор? Или они хотели меня о чем-то предупредить?
Вдруг я услышал голос Маттиа. Он отчетливо крикнул
по-французски: «Завтра, на рассвете!» И тотчас же с новой силой зазвучал
корнет.
Я сразу догадался, что не к английским зрителям, а ко мне
обращался Маттиа со словами: «Завтра, на рассвете!», но понять, что означали
его слова, было довольно трудно.
У меня снова возникло множество вопросов, на которые я не
находил ответа. Только одно было совершенно ясно и определенно: завтра утром я
должен проснуться до рассвета и чего-то ждать, а до тех пор набраться терпения.
Как только стемнело, я улегся на койку, решив поскорее уснуть, но не мог. Я
слышал, как часы неоднократно били на башне.
Когда я проснулся, было еще совсем темно; звезды мерцали на
небе, ничто не нарушало тишины. До рассвета, по-видимому, было еще далеко.
Вскоре на башенных часах пробило три. Я проснулся слишком рано, но снова лечь
побоялся; к тому же я был уверен, что при всем желании не смогу заснуть.
Прислонившись к стене, я не сводил глаз с окна Наконец
звезда, на которую я смотрел, стала тускнеть, и небо слегка посветлело.
Начинался день. Вдали запели петухи.
Я встал и на цыпочках подошел к окну. Открыть его без шума
оказалось нелегко, однако очень медленно и осторожно я все же открыл его. Но
оставались еще железные прутья, толстые стены и обитая железом дверь. Надеяться
на освобождение при таких условиях казалось безумием, и все-таки я надеялся.
Звезды становились все бледнее и бледнее. Я дрожал от
утреннего холода, но не отходил от окна, смотрел и прислушивался, не зная сам,
что мне предстоит увидеть или услышать. Туман поднялся и рассеялся, и все
предметы стали понемногу ясно вырисовываться. Я стоял, затаив дыхание, но не
слышал ничего, кроме биения собственного сердца.
Вдруг мне показалось, что кто-то царапает стену, а так как я
не слышал шагов, то решил, что ошибся. Тем не менее я насторожился. Шорох
продолжался, потом над стеной показалась голова, и хотя было еще темно, я сразу
узнал Боба.
Он увидел, что я стою, прижавшись к решетке.
– Тсс! – произнес он еле слышно и сделал мне знак
рукой, чтобы я отошел от окна.
Не понимая, зачем это нужно, я все же послушался. Мне
показалось, что в другой руке Боб держал длинную блестящую трубочку, сделанную
как бы из стекла. Он поднес ее ко рту. Затем я услышал слабый свист и в то же
время увидел, как в окно влетел и упал к моим ногам маленький белый шарик.
Голова Боба мгновенно исчезла за стеной. Все стихло.
Я стремительно бросился к шарику. Тонкая бумажка была плотно
обвернута вокруг маленького кусочка свинца. Мне показалось, что на ней что-то
написано, но так как было еще недостаточно светло, я не мог ничего прочесть.
Приходилось ждать наступления дня. Я постарался как можно тише закрыть окно и
быстро улегся на койку, держа шарик в руке.
День не наступал очень долго – слишком долго для меня,
ожидавшего его с таким нетерпением. Но вот сначала желтый, а затем розовый свет
заскользил по стенам камеры; тогда я развернул бумажку и прочел:
«Завтра вечером тебя будут перевозить в городскую тюрьму. Ты
поедешь с полицейским по железной дороге в отдельном купе. Сядь около двери,
через которую войдешь в вагон. Спустя некоторое время (будь особенно
внимателен), при переходе на другой путь, поезд замедлит ход. Тогда открывай
дверцу и смело прыгай вниз. Прыгай, вытянув вперед руки, и старайся удержаться
на ногах. Затем поднимись на холм, который будет от тебя слева, там мы встретим
тебя с лошадью и повозкой. Не бойся ничего, через два дня мы будем во Франции.
Смелее, не унывай! Только постарайся прыгнуть как можно дальше и удержаться на
ногах».
Спасен! Теперь меня не станут судить, и я не увижу того, что
произойдет на суде. Какое счастье! Ах, дорогой мой Маттиа, дорогой Боб! Я не
сомневался в том, что Боб, конечно, помогает Маттиа. «Там мы встретим тебя с
лошадью…» Ясно, Маттиа один не мог бы этого устроить.
И я снова прочел записку: «…поезд замедлит ход», «холм,
который будет от тебя слева», «…удержаться на ногах». Конечно, я храбро брошусь
вперед. Лучше умереть, чем быть осужденным за воровство!
Ах, как все чудесно придумано! «Через два дня мы будем во
Франции».
Мою радость омрачала только мысль о Капи, но я постарался
отогнать ее от себя. Не может быть, чтобы Маттиа бросил Капи. Если он нашел
средство устроить мне побег, он, несомненно, найдет какой-нибудь способ спасти
и Капи.
Я перечитал записку еще два или три раза, затем разжевал и
проглотил ее. Теперь мне надо было хорошенько выспаться, поэтому я улегся на
койку и спал до тех пор, пока тюремщик не принес мне еду.
Время прошло довольно быстро. На следующий день после полудня
ко мне в камеру вошел незнакомый полицейский и велел мне следовать за ним. Я с
удовольствием отметил, что он был довольно пожилой и неповоротливый человек.
Все складывалось благоприятно и точно так, как писал мне Маттиа. Когда поезд
тронулся, я уселся перед входной дверью, спиной к ходу поезда.[19] Полицейский сидел напротив меня. Мы были
одни в купе.
– Ты говоришь по-английски? – спросил меня
полицейский.
– Немного.
– А понимаешь английский?
– Понимаю почти все, если говорят не слишком быстро.
– Тогда, мой мальчик, я дам тебе хороший совет: не
хитри перед судом, сознайся в своей вине. Ты этим заслужишь всеобщее
расположение. Нет ничего хуже, когда люди возражают против очевидности; поэтому
тот, кто сознается, вызывает к себе расположение и доброе отношение. Так вот
скажи, как было дело, и ты получишь от меня монету. Ты увидишь, деньги тебе
очень пригодятся в тюрьме.
Я чуть было не ответил: «Мне не в чем сознаваться», но
быстро спохватился и промолчал, решив, что мне нужно заслужить расположение
полицейского.
– Подумай хорошенько, – продолжал он, – и
когда оценишь мой совет, вызови меня к себе. Спроси тогда Дольфена, хорошо?
Я утвердительно кивнул головой.
Я стоял облокотившись о дверь, стекло которой было опущено.
Я попросил у полицейского позволения смотреть в окно, а так как он тоже хотел
«заслужить расположение», он ответил, что я могу смотреть сколько мне хочется.
Чего ему было бояться?
Поезд шел полным ходом. Вскоре полицейскому стало холодно,
так как ветер дул прямо в окно; он отошел от двери и уселся посередине купе.
Что касается меня, то я не чувствовал холода. Тихонько высунув наружу левую
руку, я повернул ручку двери, а правой придерживал ее, чтобы она не открылась.
Время шло. Вдруг паровоз засвистел и стал замедлять ход.
Наступил долгожданный момент. Я быстро толкнул дверь, сильным прыжком
выбросился из вагона и очутился в канаве. К счастью, я не расшибся, так как
уперся руками в покрытый дерном откос, но удар был настолько силен, что я
свалился с ног и потерял сознание.
Когда я пришел в себя, мне показалось, что я все еще еду в
поезде. Однако – странная вещь! – все лицо мое было мокрое, на щеках и на
лбу я чувствовал нежную и горячую ласку.
Я открыл глаза. Собака! Какая-то противная желтая собака
лизала меня. Глаза мои встретились с глазами Маттиа, стоявшего рядом со мной на
коленях.
– Ты спасен! – воскликнул он, отстраняя собаку и
целуя меня.
– Где мы находимся?
– В повозке. Нас везет Боб.
– Как дела? – спросил Боб обернувшись. – Не
знаю. Кажется, все в порядке.
– Попробуй пошевелить руками и ногами! – закричал
Боб.
Я проделал то, что он мне велел.
– Отлично, – сказал Маттиа. – Ничего не
сломано.
– Как все произошло?
– Ты благополучно выпрыгнул из поезда, но толчок
оглушил тебя и ты свалился в канаву. Боб, видя, что ты не идешь, кубарем слетел
вниз с пригорка и принес тебя на руках. Нам показалось, что ты умер.
Натерпелись мы страха и горя! Но, слава богу, ты жив.
– А полицейский?
– Едет дальше в поезде, который, конечно, не
остановился.
Я узнал самое главное. Оглядевшись вокруг, я увидел желтую
собаку, нежно смотревшую на меня преданными глазами, похожими на глаза Капи. Но
ведь мой Капи был белым!
– А Капи! – спросил я. – Где он?
Прежде чем Маттиа успел мне ответить, желтая собака
бросилась ко мне и начала с визгом меня лизать.
– Да вот он! – сказал Маттиа. – Мы его
выкрасили.
Тогда я, в свою очередь, стал гладить и целовать Капи.
– Почему ты его выкрасил? – спросил я.
– Это целая история, сейчас я тебе расскажу. Но Боб не
позволил ему рассказывать.
– Правь лошадью, – обратился он к Маттиа, – и
держи ее хорошенько. А я пока займусь повозкой. Надо ее привести в такой вид,
чтобы ее не узнали на заставах. Наша повозка представляла собой обычную повозку
с холщовым верхом, натянутым на обручи. Боб уложил обручи в повозку, сложил
холст вчетверо и велел мне им накрыться. Затем посоветовал Маттиа тоже
спрятаться под холст. Таким образом, повозка сразу изменила свой внешний вид: у
нее не стало верха и вместо трех человек в ней сидел только один. Если за ним
будет погоня, то приметы, какие будут давать люди, видевшие нашу повозку, всех
собьют с толку.
– Куда мы едем? – спросил я Маттиа, когда он
растянулся рядом со мной.
– В Литтльхэмптон. Это маленькая приморская гавань, где
у Боба есть брат капитан небольшого судна плавающего за маслом и яйцами во
Францию Если мы спасемся – а мы наверное спасемся, – то будем всецело
обязаны Бобу. Все сделал он. Что бы мог сделать я один? Боб придумал выдуть из
трубки записку и научить тебя выпрыгнуть из поезда; он же уговорил своих
товарищей дать нам лошадь. Наконец, он нашел судно для переезда во Францию,
потому что если бы ты попытался уехать на пароходе, тебя бы наверняка
задержали. Видишь, как хорошо иметь друзей!
– А кому пришло в голову увезти Капи?
– Мне. Но это Боб решил выкрасить его в желтый цвет,
чтобы его не узнали, после того как мы стащили его у полицейского Джери,
«сообразительного» Джери, как его назвал прокурор. На этот раз он не оказался
таким сообразительным и проворонил Капи. Правда, Капи, почуяв меня, почти все
сделал сам.
– А как твоя нога?
– Зажила, или почти зажила, право не знаю Мне некогда
было о ней думать.
По дорогам Англии нельзя так свободно разъезжать как по
дорогам Франции. Повсюду находятся заставы, где за проезд взимают установленную
плату. Подъезжая к таким заставам, Боб приказывал нам молчать и не двигаться,
поэтому сторожа видели двуколку, в которой сидел только один человек. Боб
отпускал им несколько шуток и спокойно проезжал мимо. Боб загримировался и
выглядел настоящим фермером; даже те, кто его хорошо знал, не узнали бы его
теперь.
Мы ехали быстро, лошадь была хорошая, и Боб прекрасно
правил. Однако надо было дать ей передохнуть и поесть. Мы не стали заезжать на
постоялый двор. Боб остановился в лесу, разнуздал лошадь и надел ей на шею
полную торбу с овсом, которую достал из повозки. Почти совсем стемнело, и мы
могли не бояться, что нас обнаружат.
Теперь я мог поговорить с Бобом и от всего сердца
поблагодарить его. Но он не дал мне сказать всего, что я хотел.
– Вы меня выручили, – сказал он, пожимая мне
руку, – а сегодня, в свою очередь, я выручаю вас. Кроме того, вы друг
Маттиа, а для такого хорошего малого, как Маттиа, можно многое сделать.
Я спросил его, как далеко мы находимся от Литтльхэмптона. Он
ответил, что осталось не меньше двух часов езды и что следует торопиться. Судно
его брата отплывает во Францию по субботам, а сегодня пятница, и он думает, что
отлив начнется рано.
Мы снова улеглись под холстом, на соломе. Отдохнувшая лошадь
быстро бежала.
– Ты боишься? – спросил меня Маттиа.
– Боюсь, чтоб меня снова не схватили.
– Не бойся, ничего не случится. Когда поезд
остановится, твой полицейский станет писать рапорт. Но пока начнутся розыски,
пройдет много времени, и мы будем уже далеко. Кроме того, они не могут знать,
что мы собираемся отплыть из Литтльхэмптона.
Тем временем наша лошадь, хорошо управляемая Бобом, бойко
бежала по пустынной дороге. По временам нам попадались встречные повозки, но ни
одна не обгоняла нас. В деревнях, через которые мы проезжали, все было тихо, и
только в немногих окнах виднелся свет. Одни собаки обращали внимание на нашу
быструю езду и провожали нас лаем.
Теперь мы лежали под холстом уже не для того, чтобы
прятаться, а для того, чтобы защититься от холодного северного ветра. Облизывая
языком губы, мы ощущали вкус соли, следовательно, мы подъезжали к морю. Вскоре
мы заметили свет, который то исчезал, то вновь появлялся через правильные
промежутки времени. Это был маяк. Мы приехали.
Боб придержал лошадь, заставил ее идти шагом и осторожно
направил ее на проселочную дорогу.
Сойдя с повозки, он велел нам оставаться в ней и держать
лошадь, а сам пошел узнать, здесь ли его брат и сможем ли мы уехать на его
судне.
Должен признаться, что время отсутствия Боба тянулось для
меня очень долго. Мы с Маттиа молчали и слушали, как шумно бьется море о
песчаный берег где-то недалеко от нас. Звуки эти усиливали наше волнение. Мы
оба дрожали.
Наконец послышались шаги – это возвращался Боб. Сейчас
решится моя судьба.
Боб оказался не один. Когда он подошел к нам, мы увидели,
что его сопровождает человек в морской фуражке и клеенчатой куртке.
– Вот мой брат, – сказал Боб. – Он берет вас
с собой и сам отведет вас на судно, а теперь нам лучше расстаться. Не надо,
чтобы знали, что я здесь находился.
Я бросился благодарить Боба, но он прервал меня, крепко
пожав мне руку.
– Не стоит благодарности, – объявил он. –
Друзья обязаны помогать друг другу. Надеюсь, мы еще встретимся. Я счастлив, что
выручил Маттиа. Мы последовали за братом Боба и, пройдя несколько тихих
городских улиц, попали на набережную, где морской ветер дул нам прямо в лицо.
Ничего не говоря, брат Боба указал рукой на готовое к отплытию судно. Через
несколько минут мы были уже на судне, и он заставил нас спуститься в маленькую
каюту.
– Я отправлюсь не раньше чем через два часа. Сидите
здесь и не шумите.
Как только он запер на ключ дверь нашей каюты, Маттиа
бросился в мои объятия и крепко поцеловал меня. Теперь он уже больше не дрожал.
|
