ГЛАВА XVII. КАМЕНОЛОМНЯ
ЖАНТИЛЬИ
Пока мы шли по людной улице, Виталис молчал; а когда мы
оказались в пустынном переулке, он сел на тротуарную тумбу и в замешательстве
несколько раз провел рукой по лбу.
– Очень хорошо быть великодушным, – промолвил он,
как бы обращаясь к самому себе, – но что нам делать, не знаю. Мы очутились
на мостовой Парижа без единого су в кармане и с пустым желудком. Ты очень
голоден?
– Кроме той маленькой корочки, которую вы мне дали
сегодня утром, я ничего не ел.
– Ну что ж, придется обойтись без обеда; лишь бы только
найти, где переночевать.
– Вы рассчитывали переночевать у Гарафоли?
– Я думал, что ты там останешься, а я возьму у него
франков двадцать и таким образом выпутаюсь из положения. Но, увидев, как он
жестоко обращается с детьми, я не мог сдержаться. Ты, вероятно, очень рад, что
я не оставил тебя у Гарафоли?
– Какой вы добрый!
– Да, сердце старого бродяги, оказывается, еще не
совсем очерствело, и это нарушило все мои планы. Куда мы теперь денемся, я не
знаю.
Было уже поздно; мороз усиливался и становился нестерпимым.
Дул северный ветер.
Виталис долго сидел на тумбе, а я и Капи стояли перед ним,
ожидая его решения. Наконец он поднялся.
– Куда мы пойдем?
– В Жантильи; постараемся отыскать каменоломню, где я
когда-то ночевал. Ты очень устал?
– Нет, я отдохнул у Гарафоли.
– К несчастью, я нигде не отдыхал и совсем выбился из
сил. Надо идти. Вперед!
И вот мы снова идем по улицам Парижа. Ночь темная, газ плохо
освещает дорогу, так как ветер задувает огни фонарей. На каждом шагу мы
скользим по обледеневшему тротуару. Виталис держит меня за руку, Капи бежит
сзади. По временам он отстает, стараясь отыскать в куче отбросов кость или
корку хлеба, но отбросы покрыты льдом, и его поиски безуспешны. С грустным
видом Капи догоняет нас.
Большие улицы сменяются переулками; затем снова тянутся
большие улицы, а мы все идем и идем, и редкие прохожие с удивлением смотрят на
нас. Что привлекало их внимание: наша странная одежда или наш усталый вид?
Полицейские оборачивались и пристально смотрели нам вслед. Виталис молча,
согнувшись, шел вперед. Несмотря на холод, рука его горела в моей руке. Иногда
он останавливался и опирался на мое плечо. Тогда я чувствовал, что все его тело
дрожит.
– Вы больны, – сказал я ему во время одной из
таких остановок.
– Боюсь, что да. Во всяком случае, ужасно устал.
Переходы последних дней были слишком утомительны, а сегодняшний холод чересчур
жесток для моих старых костей. Мне так нужны сейчас теплая кровать и горячий
ужин… Но все это пустые мечты. Вперед!
Мы уже вышли из города и теперь шли то вдоль каких-то стен,
то по пустынной сельской местности. Не стало прохожих и полицейских, исчезли
фонари и газовые рожки. Все более резкий и сильный ветер дул нам в спину, а так
как у моей куртки рукавов не было, то он проникал в отверстия пройм, и руки у
меня замерзали.
Несмотря на то что было темно и дороги пересекались на
каждом шагу, Виталис шел уверенно, очевидно зная, куда идет. Поэтому я без
колебания следовал за ним и беспокоился только о том, скоро ли мы придем в
каменоломню. Вдруг Виталис остановился:
– Видишь ли ты впереди деревья?
– Нет, не вижу.
– И там ничего не чернеется?
Я осмотрелся по сторонам. По-видимому, мы находились среди
равнины. Кругом было пусто; только ветер свистел в невидимых глазу кустах.
– Ах, если б у меня были твои глаза! – грустно
произнес Виталис. – Я очень плохо вижу. Посмотри-ка еще туда.
– Уверяю вас, там нет никаких деревьев.
– Значит, мы не туда попали. Пройдем немного вперед и,
если не увидим деревьев, вернемся обратно. Возможно, я ошибся дорогой.
Теперь, когда я понял, что мы, по всей вероятности
заблудились, я почувствовал сильную усталость. Виталис дернул меня за руку:
– Ну, что ж ты?
– Я не могу больше идти. – А я разве могу нести
тебя? Я держусь на ногах только потому, что если мы сядем, то уже больше не
встанем и замерзнем. Идем!
Я поплелся за ним.
– Есть на дороге глубокие колеи?
– Никаких колей нет.
– Надо вернуться обратно.
Ветер, который прежде дул в спину, теперь подул нам в лицо с
такой силой, что я стал задыхаться. Мы не могли идти быстро, даже когда шли
вперед, но теперь, в обратном направлении, двигались еще медленнее.
– Как только увидишь колеи, скажи мне, – произнес
Виталис. – Там еще должны быть кусты терновника.
С четверть часа мы шли в обратном направлении. Наши шаги
гулко раздавались в ночной тьме. Хотя я сам с трудом передвигал ноги, мне
приходилось теперь тащить Виталиса. Вдруг маленькая красная звездочка
загорелась в темноте.
– Свет! – обрадовался я, указывая на нее рукой.
– Что нам до этого огонька! – воскликнул
Виталис. – Это горит лампа на столе у какого-нибудь бедного труженика. В
деревне ночью можно постучаться в любую дверь, но в окрестностях Парижа это
бесполезно. Нас никто не впустит. Идем!
Мы прошли еще несколько минут, и я заметил впереди какие-то
темные очертания – по-видимому, кусты терновника. Дорога была изрыта глубокими
колеями.
– Наконец-то терновник! А вот и колеи, –
обрадовался я.
– Мы спасены. Каменоломня отсюда в пяти минутах ходьбы.
Посмотри хорошенько, тут должны быть деревья.
Мне показалось, что я вижу какие-то темные очертания, и я
решил, что это деревья.
– Куда ведут колеи?
– Они идут прямо.
– Вход в каменоломню находится слева. Мы прошли мимо,
не заметив его. В такой темноте очень легко ошибиться.
И мы снова пошли обратно.
– Ты видишь деревья?
– Да, вижу, налево.
– А колеи?
– Их там нет.
– Что я – ослеп, что ли? – сказал Виталис. –
Дай мне руку, и пойдем прямо на деревья.
– Здесь высокая стена.
– Не может быть!
– Уверяю вас, здесь стена.
Проверить, кто из нас был прав, было нетрудно Мы находились
от стены всего в нескольких шагах, и Виталис руками мог ощупать то, что я
считал стеной, а он – грудой камней.
– Действительно, стена: камни уложены рядами, и я
чувствую известку. Но где же вход? Ищи колеи!
Я прошел до конца стены, потом, вернувшись к Виталису,
продолжил свои поиски с другой стороны, но так же безрезультатно. Всюду –
сплошная стена, а на земле никаких следов, указывающих на вход.
Положение было отчаянное. Очевидно, Виталис заблудился.
– Надо ли искать дальше?
– Нет! Совершенно ясно, что вход в каменоломню заделан.
– Что же нам делать?
– Не знаю… Умирать.
– О нет!
– Ты, конечно, не хочешь умирать: ты молод и Жизнь тебе
дорога. Тогда пойдем!
– Куда же?
– Вернемся в Париж. Дойдем до первого полицейского и
попросим его отвести нас в участок. Мне этого очень не хотелось, но я не могу
допустить, чтобы ты замерз. Идем же, Реми, идем, мой дорогой мальчик! Мужайся.
И мы двинулись в обратный путь. Который был час? Полночь, а
может быть, и больше. Ветер не стих, а дул еще сильнее. Он поднимал снежную
пыль и хлестал ею прямо в лицо. Дома, мимо которых мы проходили, были заперты и
темны. Мне казалось, что если бы люди, спящие там под теплыми одеялами, знали,
как нам холодно они впустили бы нас к себе.
Виталис задыхался и еле шел. Когда я его о чем-нибудь
спрашивал, он мне не отвечал, а жестом давал понять, что не в силах
разговаривать.
Из пригорода мы снова попали в город и теперь шли между
стенами, на которых там и сям качались уличные фонари. Вдруг Виталис
остановился, и я понял, что он больше не в состоянии двигаться.
– Разрешите, я постучусь в одну из дверей! –
попросил я его.
– Не надо, нам не откроют. Здесь живут садовники и
огородники. Они не встанут ночью. Идем дальше. Пройдя несколько шагов, Виталис
снова остановился.
– Надо немного передохнуть… Я больше не могу Мы
находились у какой-то калитки, которая вела в сад. За забором возвышалась
огромная куча навоза, покрытого соломой, как это часто бывает в садах
огородников. Ветер высушил верхний слой соломы и разметал ее по улице, у
забора.
– Я сяду здесь, – с трудом проговорил
Виталис. – Вы же сами сказали, что если мы сядем, то замерзнем и уже
больше не встанем!
Ничего не отвечая, Виталис знаком приказал мне набрать
соломы и скорее упал, чем сел на эту подстилку Зубы его стучали, все тело
дрожало.
– Принеси еще соломы, а куча навоза будет защищать нас
от ветра.
Когда я собрал в кучу всю солому, какую смог найти я уселся
на нее рядом с Виталисом. – Прижмись ко мне и положи на себя Капи, он будет
тебя согревать.
Виталис, как опытный человек, прекрасно понимал, что при
таком холоде мы почти наверняка замерзнем, и решился сесть только потому, что
совершенно выбился из сил. Сознавал ли он свое тяжелое положение? Я так и не
узнал этого. Но в тот момент, когда я, накрывшись соломой, прижался к нему, он
наклонился и поцеловал меня. Это был его второй, и последний, поцелуй.
В кровати даже небольшой холод мешает уснуть, но под
открытым небом сильный мороз охватывает оцепенением и нагоняет сон. Так произошло
с нами. Как только я прижался к Виталису, я тотчас же впал в забытье и глаза
мои закрылись. Я делал невероятные усилия, чтобы их открыть, и не мог; тогда я
ущипнул себя за руку. Хотя кожа была почти нечувствительна, я все же
почувствовал слабую боль. Ко мне вернулось сознание. Виталис сидел,
прислонившись спиной к калитке, прерывисто и тяжело дыша. Капи, свернувшись на
моей груди, сладко спал. Ветер дул по-прежнему и заносил нас обрывками соломы,
которые падали, как сухие листья слетевшие с дерева. На улицах – ни души. Около
нас и вдали – мертвая тишина.
Мне сделалось жутко. Неопределенный страх и какая-то грусть
вызвали слезы на моих глазах. Мне казалось, что я должен здесь умереть. Мысль о
смерти перенесла меня в Шаванон. Бедная матушка Барберен! Я умру и никогда не
увижу ее, нашего домика и моего милого садика… Непонятным образом воображение
перенесло меня в этот садик. Весело блистало солнце, было жарко. Распускались
желтые нарциссы, дрозды пели в кустах, и на изгороди терновника матушка
Барберен вешала белье, которое она только что выстирала в ручье, журчавшем
среди камней. Затем внезапно я очутился на «Лебеде». Артур спал в своей
кроватке, но госпожа Миллиган не спала и, слушая завыванье ветра, думала о том,
где я нахожусь в этот мороз. Потом мои глаза снова закрылись, сердце замерло, и
я потерял сознание.
|
