Глава 7
Анаграмма
К центру
Жоффруа-Ланье вела улица Гарнье-сюр-Ло, другим концом упиравшаяся в перпендикулярную
ей улицу Бар.
В
нескольких шагах от перекрестка, по направлению к улице Мортельри, виднелся
домик, одиноко стоявший среди сада, окруженного высокой каменной стеной с
одним-единственным входом, закрытым цельной дверью.
Карл
вынул из кармана ключ, открыл дверь, которая была заперта только на замок и
которая тотчас отворилась, и, пропустив вперед Генриха и лакея с факелом, запер
ее за собой.
В доме
светилось одно маленькое окошко. Карл показал на него Генриху пальцем и улыбнулся.
– Государь,
я не понимаю, – промолвил Генрих.
– Сейчас
поймешь, Анрио.
Король
Наваррский с удивлением посмотрел на Карла. И в голосе и в лице его была
нежность, которую до такой степени непривычно было у него заметить, что Генрих
просто не узнавал его.
– Анрио, –
сказал король, – я уже говорил тебе, что, когда я выхожу из Лувра, я
выхожу из ада. Когда я вхожу сюда, я вхожу в рай.
– Ваше
величество, – ответил Генрих, – я счастлив тем, что вы удостоили
взять меня с собой в путешествие на небо.
– Путь
туда тесный, – ступая на узенькую лестницу, сказал король, – таким
образом, сравнение вполне справедливо.[48]
– Что
же за ангел охраняет вход в ваш Эдем, государь?
– Сейчас
увидишь, – ответил Карл IX. Сделав Генриху знак, чтобы он не шумел. Карл
IX отворил одну дверь, затем другую и остановился на пороге.
– Взгляни! –
сказал он.
Генрих
подошел и замер на месте перед самой очаровательной картиной, какую ему приходилось
видеть.
Женщина
лет восемнадцати-девятнадцати спала, положив голову на изножье кроватки, где
спал ребенок, и держала обеими руками его ножки у своих губ, а ее длинные
вьющиеся волосы рассыпались по одеялу золотой волной.
Это была
точная копия картины Альбани, изображающей Богоматерь с Христом-младенцем.
– Государь!
Кто это прелестное создание? – спросил король Наваррский.
– Это
ангел моего рая, Анрио, единственная, кто любит меня ради меня самого. Генрих
улыбнулся.
– Да,
ради меня самого, – повторил Карл, – она полюбила меня, когда еще не
знала, что я король.
– А
когда узнала?
– А
когда узнала, – ответил Карл со вздохом, говорившим о том, что залитая
кровью королевская власть порой становилась для него тяжким бременем, – а
когда узнала, то не разлюбила. Суди сам!
Король
тихонько подошел к молодой женщине и прикоснулся губами к ее цветущей щеке так
осторожно, как пчелка к лилии.
И
все-таки она проснулась.
– Карл! –
прошептала она, открывая глаза.
– Слышишь? –
сказал король Генриху. – Она называет меня просто Карл. А королева говорит
мне «государь».
– Ах! –
воскликнула молодая женщина. – Вы не один, король?
– Нет,
милая Мари. Мне хотелось показать тебе другого короля, более счастливого, чем
я, потому что у него нет короны, и более несчастного, чем я, потому что у него
нет Мари Туше. Бог дает каждому свою награду.
– Государь,
это король Наваррский? – спросила Мари.
– Он
самый, дитя мое. Подойди к нам, Анрио. Король Наваррский подошел. Карл взял его
за правую руку.
– Мари,
взгляни на эту руку, – сказал он, – это рука хорошего брата и
честного друга! Знаешь, если бы не эта рука…
– Так
что же, государь?
–..если
бы не эта рука, Мари, наш ребенок остался бы сегодня без отца.
Мари
вскрикнула, упала на колени, схватила руку Генриха и поцеловала.
– Хорошо,
Мари, ты поступила правильно, – сказал Карл.
– А
чем вы его отблагодарили, государь?
– Тем
же.
Генрих с
изумлением посмотрел на Карла.
– Когда-нибудь,
Анрио, ты поймешь, что я хочу сказать. А покуда – иди взгляни!
Карл
подошел к кроватке, в которой безмятежно спал ребенок.
– Да, –
сказал король, – если бы этот великан спал в Лувре, а не здесь, на улице
Бар, многое было бы иначе и сейчас, а возможно, и в будущем.[49]
– Государь,
не сердитесь на меня, – заметила Мари, – но я рада, что он спит
здесь; здесь ему спокойнее.
– Ну
и дадим ему спать спокойно. Хорошо спится, когда не видишь снов! – сказал
король.
– Пойдемте,
государь? – спросила Мари, указывая рукой на дверь в другую комнату.
– Да,
Мари, ты права, – ответил Карл, – будем ужинать.
– Мой
любимый, – сказала Мари, – вы ведь попросите вашего брата-короля
извинить меня, да. Карл?
– За
что?
– За
то, что я отпустила наших слуг. Дело в том, государь, – обратилась она к
королю Наваррскому, – что Карл любит, чтобы за столом ему прислуживала
только я.
– Охотно
верю, – ответил Генрих.
Мужчины
прошли в столовую, а заботливая и беспокойная мать укрыла теплым одеяльцем
малютку Карла, который спал крепким детским сном, вызывавшим зависть у его
отца, и не проснулся.
Укрыв
мальчика, Мари присоединилась к гостям.
– Здесь
только два прибора! – сказал король.
– Позвольте
мне прислуживать вашим величествам, – ответила Мари.
– Вот
видишь, Анрио, ты принес мне несчастье! – сказал Карл.
– Как
так, государь?
– Ты
не понимаешь?
– Простите,
Карл, простите!
– Прощаю,
садись рядом со мной – здесь, между нами.
– Хорошо, –
ответила Мари.
Она
принесла еще один прибор, села между двумя королями и принялась их угощать.
– Скажи,
Анрио, – заговорил Карл, – ведь хорошо, когда у тебя есть такое место
в мире, где ты можешь есть и пить спокойно, не заставляя кого-нибудь другого
сначала пробовать вино и мясо?
– Государь, –
сказал Генрих, улыбаясь и отвечая этой улыбкой на вечное беспокойство своего
духа, – поверьте, что я, как никто, способен оценить такое счастье.
– А
чтобы мы продолжали чувствовать себя счастливыми, поговори с ней о чем-нибудь хорошем,
Анрио, – не надо ей вмешиваться в политику, а главное, не надо ей
знакомиться с моей матерью.
– Да,
королева Екатерина так горячо любит ваше величество, что может приревновать вас
к другой любви, – ответил Генрих, найдя ловкую увертку и, таким образом,
ускользнув от опасной откровенности короля.
– Мари, –
сказал король, – рекомендую тебе самого хитрого и самого умного человека,
какого я когда-либо знал. При дворе – а этим много сказано – он обвел вокруг
пальца всех; один я, быть может, ясно вижу – не скажу, то, что у него на душе,
но то, что у него на уме.
– Государь, –
ответил Генрих, – меня огорчает, что вы сильно преувеличиваете одно и подозрительно
относитесь к другому.
– Я
ничего не преувеличиваю, Анрио, – сказал король. – Впрочем,
когда-нибудь тебя поймут. Король обратился к Мари:
– Он
восхитительно составляет анаграммы. Попроси его составить анаграмму из твоего
имени, – ручаюсь, что он ее сделает.
– Что
же можно найти в имени такой простой девушки, как я? Какую приятную мысль можно
извлечь из сочетания букв, которыми случай написал: Мари Туше?
– Государь,
сделать анаграмму из этого имени легко, в том, чтобы ее составить, большой заслуги
нет, – сказал Генрих.
– Ага!
Уже готово! – сказал Карл. – Видишь, Мари? Генрих вынул из кармана
записные таблички, вырвал один листок и под именем:
Marie
Touche [50]t написал:
Je
charme tout.[51]
Затем он
протянул листок молодой женщине.
– Я
глазам своим не верю! – воскликнула Мари.
– Что
же он написал? – спросил Карл.
– Государь,
я не решаюсь произнести это вслух.
– Государь, –
заговорил Генрих, – если в имени Marie Touchet заменить букву «i» буквой
«j», как это часто делают, то получится буква в букву: Je charme tout.
– Верно,
буква в букву! – воскликнул Карл. – Слушай, Мари, я хочу, чтобы это
стало твоим девизом! Никогда ни один девиз не был так заслужен. Спасибо, Анрио!
Мари, я подарю тебе этот девиз, составленный из бриллиантов.
Ужин
кончился; на соборе Богоматери пробило два часа.
– А
теперь, Мари, – сказал Карл, – в награду за его комплимент ты дать
ему кресло, чтобы он мог спать в нем до утра; только уложи его подальше от нас,
а то он так храпит, что даже страшно становится. Затем, если проснешься раньше
меня, то разбуди меня, – в шесть утра мы должны быть у Бастилии. Спокойной
ночи, Анрио! Устраивайся поудобнее. Только вот что, – добавил он, подойдя
к королю Наваррскому и положив руку ему на плечо, – заклинаю тебя твоей
жизнью, – слышишь, Генрих? Твоей жизнью! – не выходи отсюда без меня,
а главное, не возвращайся в Лувр!
Генрих
если и не все понимал, то слишком многое подозревал, вот почему он не пренебрег
этим советом.
Карл IX
ушел к себе в комнату, а Генрих, суровый горец, удовольствовался креслом и
очень скоро доказал, насколько прав был в своих предостережениях шурин, который
просил поместить его подальше от себя.
На
рассвете Карл разбудил Генриха. Так как Генрих спал одетым, туалет его занял не
много времени. Король был счастлив и улыбчив – таким его никогда не видели в
Лувре. Часы, которые он проводил в домике на улице Бар, были в его жизни часами
солнечного света.
Они
вдвоем прошли через спальню. Молодая женщина спала на своей кровати, ребенок –
в своей колыбели. Во сне оба улыбались.
Карл с
глубокой нежностью поглядел на них, затем обернулся к королю Наваррскому.
– Анрио, –
сказал он, – если тебе когда-нибудь случится узнать, какую услугу я оказал
тебе сегодня ночью, а со мной произойдет несчастье, вспомни об этом ребенке,
который спит в своей колыбели.
Не дав
Генриху времени задать ему вопрос, Карл поцеловал в лоб мать и ребенка.
– До
свидания, ангелы мои! – прошептал Карл и вышел.
Генрих в
раздумье последовал за ним.
Дворяне,
которым Карл приказал встретить его, ждали у Бастилии, держа под уздцы двух
лошадей. Карл сделал Генриху знак сесть на одну из них, сам тоже вскочил в
седло, выехал через Арбалетный сад и направился по внешним бульварам.
– Куда
мы едем? – спросил Генрих.
– Мы
едем, – ответил Карл, – посмотреть, вернулся ли герцог Анжуйский
только ради принцессы Конде, или в сердце у него честолюбия не меньше, чем
любви, а я сильно подозреваю, что так оно и есть.
Генрих
ничего не понял и молча последовал за Карлом. Когда они доехали до Маре, где
из-за палисада открывалось все, что называлось в ту пору Сен-Лоранским
предместьем, Карл показал Генриху в сероватой дымке утра людей в длинных плащах
и в меховых шапках – они ехали верхом за тяжело нагруженным фургоном. По мере
того как эти люди приближались, их фигуры принимали все более четкие очертания,
так что уже можно было различить ехавшего тоже верхом и беседовавшего с ними
человека в длинном коричневом плаще и в широкополой французской шляпе,
надвинутой на лоб.
– Ага, –
с улыбкой сказал Карл. – Так я и думал.
– Государь,
если я не ошибаюсь, вон тот всадник в коричневом плаще – герцог
Анжуйский, – сказал Генрих.
– Он
самый, – подтвердил Карл. – Осади немного, Анрио, – я не хочу, чтобы
нас увидели.
– Кто
же эти люди в сероватых плащах и в меховых шапках? И что вон в той
повозке? – спросил Генрих.
– Эти
люди – польские послы, – ответил Карл, – в повозке – корона. А
теперь, – сказал он, пуская лошадь в галоп по дороге к воротам Тампля, –
едем, Анрио! Я видел все, что хотел видеть!
|