Глава 2
Откровенный разговор
– Прежде
всего, куда мы направляемся? – спросила Маргарита. – Надеюсь, не к
мосту Мельников? Со вчерашнего дня я досыта насмотрелась на убийства, милая
Анриетта!
– Я
позволю себе доставить вас, ваше величество…
– Во-первых
и в главных, мое величество просит тебя забыть «ваше величество»… Так куда ты
меня доставишь?
– Во
дворец Гизов, если у вас нет других намерений.
– Нет,
нет, Анриетта! Отправимся к тебе. А там нет герцога де Гиза и твоего мужа?
– О
нет! – воскликнула герцогиня с такой радостью, что изумрудные глаза ее
засверкали. – Нет ни деверя, ни мужа, никого! Я свободна, как ветер, как птица,
как облака… Свободна, вы слышите, королева? Понимаете ли вы, сколько счастья в
этом слове: свободна? Я хожу, куда хочу, распоряжаюсь, как хочу! Ах, бедняжка
королева! Вы не свободны! От этого-то вы и вздыхаете…
– Ходишь,
куда хочешь, распоряжаешься, как хочешь! Разве это все? И в этом вся твоя свобода?
Уж очень ты веселая, у тебя есть что-то, кроме свободы!
– Ваше
величество, вы обещали сами начать откровенный разговор.
– Опять
«ваше величество»! Послушай, Анриетта, мы поссоримся! Разве ты забыла наш уговор?
– Нет.
«Я ваша покорная служанка на людях и я же твоя безрассудная подруга с глазу на
глаз». Не так ли? Не так ли, Маргарита?
– Вот,
вот! – с улыбкой ответила королева.
– Никаких
родовых споров, никакого коварства в любви; все честно, благородно, откровенно;
словом, оборонительный и наступательный союз, имеющий единственную цель: искать
и ловить некую мимолетность, которая называется счастьем, если оно нам
встретится.
– Прекрасно,
дорогая герцогиня! Именно так! И в знак возобновления нашего договора поцелуй
меня.
И две
прелестные женщины, одна бледная, охваченная грустью, другая румяная, белокурая
и смеющаяся, изящно склонили друг к Другу свои головки и так же крепко
соединили свои губки, как и мысли.
– Так,
значит, есть что-то новенькое? – спросила герцогиня, с жадным любопытством
глядя на Маргариту.
– Разве
мало нового произошло за последние два дня?
– Я
говорю не о политике, а о любви! Когда нам будет столько лет, сколько королеве
Екатерине, твоей матушке, тогда и мы займемся политикой. Но нам, прекрасная моя
королева, по двадцати, – так поговорим о другом. Слушай, ты замужем
по-настоящему?
– За
кем? – со смехом спросила Маргарита.
– Ох,
ты меня успокоила.
– А
знаешь, Анриетта, то, что успокоило тебя, приводит в ужас меня. Мне придется
выйти замуж.
– Когда
же?
– Завтра.
– Вот
так так! Правда? Бедная подружка! А так ли уж это необходимо?
– Совершенно
необходимо.
– Черт
побери, как говорит один мой знакомый! Это очень грустно.
– У
тебя есть знакомый, который говорит «черт побери»? – со смехом спросила
Маргарита.
– Да
– А кто он такой?
– Ты
все расспрашиваешь меня, а ведь рассказывать должна ты. Кончай свой рассказ, и
тогда начну я.
– В
двух словах дело обстоит так: король Наваррский влюблен в другую, а мной
обладать не желает. Я ни в кого не влюблена, но не хочу принадлежать и ему. А
между тем мы должны изменить наши отношения или, по крайней мере, сделать вид,
что мы их изменили сегодня ночью.
– Подумаешь!
Измени свое отношение к нему и можешь не сомневаться, что он переменит свое
отношение к тебе!
– Так-то
оно так, но беда в том, что мне меньше, чем когда-либо хочется меняться.
– Надеюсь,
только по отношению к мужу?
– Анриетта,
меня мучит совесть.
– В
каком смысле?
– В
смысле религии. Для тебя имеет значение вероисповедание?
– В
политике?
– Да,
конечно.
– А
в любви?
– Милый
друг, в любви мы, женщины, совершеннейшие язычницы и потому допускаем любые
секты и поклоняемся нескольким богам.
– В
одном-едином, не так ли?
– Да,
да, – ответила герцогиня с чувственным огоньком в глазах, – в том
боге, у которого на глазах повязка, на боку колчан, за спиной крылья и которого
зовут Амур, Эрот, Купидон. Черт побери! Да здравствует служение ему!
– Однако
у тебя весьма своеобразный способ служения ему: ты швыряешь камни в головы
гугенотов!
– Будем
поступать хорошо, а там пусть себе болтают, что хотят. Ах, Маргарита! Как извращаются
и лучшие понятия, и лучшие поступки в устах пошляка!
– Пошляка?!
Но, если память мне не изменяет, тебя расхваливал мой брат Карл?
– Твой
брат Карл, Маргарита, страстный охотник, целыми днями трубит в рог и от этого
очень похудел… Я не принимаю похвал даже от него. Кроме того, я же ответила
твоему брату Карлу… Разве ты не слышала?
– Нет,
ты говорила слишком тихо.
– Тем
лучше, мне придется больше рассказывать тебе… Ах да! Маргарита! А каков конец
твоей исповеди?
– Дело
в том… в том…
– В
чем?
– В
том, что если твой камень, о котором говорил брат мой Карл, имел, так сказать,
историческое значение, то уж лучше я на этом и кончу, – со смехом ответила
королева.
– Все
ясно! – воскликнула Анриетта. – Твой избранник – гугенот! Тогда,
чтобы успокоить твою совесть, я обещаю тебе, что в следующий раз возьму себе в
любовники гугенота.
– Ага!
Как видно, на этот раз ты взяла католика?
– Черт
побери! – воскликнула герцогиня.
– Хорошо,
хорошо! Все понятно.
– А
что представляет собой наш гугенот?
– Это
не избранник; этот молодой человек для меня ничто и, вероятно, никогда ничем и
не станет.
– Но
это не причина, чтобы не рассказать мне о нем; ведь ты же знаешь, как я
любопытна! Так что же он собой представляет?
– Это
несчастный молодой человек, красивый, как Нисос Бенвенуто Челлини; он спрятался
у меня, спасаясь от убийц.
– Ха-ха-ха!
А ты сама не поманила его пальчиком?
– Бедный
юноша!.. Не смейся, Анриетта, – в эту минуту он все еще между жизнью и смертью.
– Он
болен?
– Тяжело
ранен.
– Но
раненый гугенот в наше время – большая обуза!.. И что же ты делаешь с этим
раненым гугенотом, который для тебя ничто и никогда ничем не будет?
– Я
прячу его у себя в кабинете и хочу спасти.
– Он
красив, он молод, он ранен; ты прячешь его у себя в кабинете, ты хочешь его
спасти; что ж, в таком случае твой гугенот будет весьма неблагодарным
человеком, если не проявит большой признательности!
– Он
уже ее проявляет; боюсь только… что больше, чем мне хотелось бы.
– А
этот несчастный молодой человек… тебя интересует?
– Только…
только из сострадания.
– Ох
уж это сострадание! Бедняжка королева! Эта-то добродетель и губит нас, женщин!
– Да,
ты понимаешь, ведь с минуты на минуту ко мне могут войти и король, и герцог Алансонский,
и моя мать, и, наконец, мой муж!
– Ты
хочешь попросить меня, чтобы я приютила у себя твоего гугенотика, пока он
болен, а когда он выздоровеет, вернула его тебе, не так ли?
– Насмешница!
Нет, клянусь тебе, что я не захожу так далеко, – отвечала
Маргарита. – Но если бы ты нашла возможность спрятать у себя несчастного
юношу, если бы ты могла сохранить ему жизнь, которую я спасла, то, конечно, я
была бы тебе искренне благодарна. В доме Гизов ты свободна, за тобой не
подсматривают ни муж, ни деверь, а кроме того, за твоей комнатой, куда, к
счастью для тебя, никто не имеет права входа, есть кабинет вроде моего. Так дай
мне на время этот кабинет для моего гугенота; когда он выздоровеет, ты отворишь
клетку, и птичка улетит.
– Милая
королева, есть одно затруднение: клетка занята.
– Как?
Значит, ты тоже спасла кого-нибудь?
– Об
этом-то я и говорила твоему брату Карлу.
– А-а,
понимаю; вот почему ты говорила так тихо, что я не слышала.
– Послушай,
Маргарита, это изумительная история, не менее прекрасная, не менее поэтичная,
чем твоя. Когда я оставила тебе шестерых телохранителей, а с шестью остальными
отправилась во дворец Гизов, я видела, как поджигали и грабили один дом,
отделенный от дома моего деверя только улицей Катр-Фис. Вхожу во дворец и вдруг
слышу женские крики и мужскую ругань. Выбегаю на балкон, и прежде всего мне
бросается в глаза шпага, своим сверканием, казалось, озарявшая всю сцену. Я
залюбовалась этим неистовым клинком: люблю красивое!.. Затем, естественно,
стараюсь разглядеть и руку, приводившую в движение клинок, и того, кому
принадлежит сама рука. Гляжу туда, откуда доносятся крики и стук шпаг, и вижу
мужчину… героя, этакого Аякса, сына Теламона,[12]
слышу его голос – голос Стантора,[13]
восторгаюсь, трепещу, вздрагиваю при каждом угрожающем ему ударе, при каждом
его выпаде; четверть часа я испытывала такое волнение, какого, поверишь ли, не
чувствовала никогда, – я даже не думала, что это вообще возможно. Я стояла
молча, затаив дыхание, забыв себя, как вдруг мой герой исчез.
– Как
же это случилось?
– Его
сшиб камень, который запустила в него какая-то старуха; тогда, подобно Киру,[14] я обрела
голос и закричала: «Ко мне! На помощь!» Прибежали мои телохранители, подхватили
его, подняли и перенесли в ту комнату, которую ты просишь для своего
подопечного.
– Увы!
Я понимаю тебя, Анриетта, и понимаю тем лучше, что твоя история похожа на мою,
как две капли воды, – сказала Маргарита.
– С
той только разницей, что я служу моему королю и моей религии и мне вовсе не
нужно прятать господина Аннибала де Коконнаса.
– Его
зовут Аннибал де Коконнас? – переспросила Маргарита и расхохоталась.
– Грозное
имя,[15]
не правда ли? – сказала Анриетта. – И тот, кто носит это имя, достоин
его. Какой воин, черт побери! И сколько крови пролил!.. Надень маску, милая
королева, – вот и наш дом.
– Зачем
же мне маска?
– Затем,
что я хочу показать тебе моего героя.
– Он
красив?
– Во
время битвы он казался мне бесподобным. Правда, то было ночью, в зареве пожара.
А утром, при дневном свете, должна признаться, он несколько проигрывает. Тем не
менее думаю, что он тебе понравится.
– Итак,
дом Гизов отказывает в убежище моему подопечному; очень жаль, потому что дом
Гизов – последнее место, где вздумают разыскивать гугенотов.
– Вовсе
не отказывает: сегодня же вечером я велю перенести его сюда; один будет лежать
в правой части комнаты, а другой – в левой.
– Но
если они узнают, что один из них протестант, а другой католик, они съедят друг
друга!
– О,
этого можно не опасаться! Коконнас получил такой удар в лицо, что почти ничего
не видит, а у твоего гугенота такая рана в грудь, что он почти не может
двигаться… Кроме того, прикажи ему не говорить на религиозные темы, и все
пойдет как по маслу!
– Будь
по-твоему!
– Решено!
Теперь войдем в дом.
– Благодарю, –
сказала Маргарита, пожимая руку своей приятельницы.
– Здесь
опять будете вашим величеством, – предупредила герцогиня Неверская. –
Позвольте мне оказать вам в доме Гизов прием, подобающий королеве Наваррской.
Выйдя из
носилок, герцогиня почти стала на одно колено, чтобы помочь выйти Маргарите,
потом, указав рукой на дворцовые двери, охраняемые двумя часовыми с аркебузами,
последовала за королевой, которая величественно шествовала впереди герцогини,
сохранявшей смиренный вид, пока они были на виду у всех. Войдя к себе в
комнату, герцогиня затворила дверь и позвала свою камеристку, очень расторопную
сицилианку.
– Мика, –
обратилась к ней герцогиня по-итальянски, – как здоровье графа?
– Быстро
идет на поправку, – отвечала камеристка.
– А
что он делает?
– Думаю,
что сейчас он закусывает.
– Это
хорошо, – сказала Маргарита, – появление аппетита – это добрый знак.
– Ах,
правда, я и забыла, что ты ученица Амбруаза Паре! Ступай, Мика.
– Ты
выгоняешь ее?
– Да,
пусть сторожит нас. Мика вышла.
– А
теперь ты сама войдешь к нему или лучше его пригласить сюда? – спросила
герцогиня.
– Ни
то, ни другое; я хочу посмотреть на него невидимкой.
– Но
ведь ты будешь в маске!
– Да,
но потом он сможет узнать меня по волосам, по рукам, по украшениям…
– Ах,
милая королева, до чего ты стала осторожна с тех пор, как вышла замуж!
Маргарита улыбнулась.
– Ну
что ж… есть один способ, – продолжала герцогиня.
– Какой?
– Посмотреть
на него в замочную скважину.
– Хорошо,
веди меня.
Герцогиня
взяла Маргариту за руку и повела ее к двери, завешенной ковром, затем встала на
одно колено и посмотрела в замочную скважину.
– Отлично, –
сказала герцогиня, – он сидит за столом лицом к нам. Подойди.
Королева
Маргарита заняла место своей подруги и посмотрела в замочную скважину. Как и
сказала герцогиня, Коконнас сидел за столом, уставленным разными яствами, и,
несмотря на свои раны, воздавал им честь.
– Ах,
Боже мой! – отстранившись от двери, воскликнула Маргарита.
– В
чем дело? – удивленно спросила герцогиня.
– Не
может быть! Нет!.. Да! Клянусь душой, это тот самый!
– Какой
«тот самый»?
– Tсc! –
прошептала Маргарита, поднимаясь и хватая за руку герцогиню. – Тот самый,
который хотел убить моего гугенота, ворвался вслед за ним ко мне в комнату и на
моих глазах ударил его шпагой! Ах, Анриетта. Какое счастье, что сейчас он меня
не видел!
– Значит,
ты видела его в бою? Он был прекрасен?
– Не
знаю, – отвечала Маргарита, – я смотрела только на того, кого он
преследовал.
– А
как зовут того, кого он преследовал?
– Ты
не назовешь его имени своему католику?
– Нет,
даю слово.
– Лерак
де Ла Моль.
– А
теперь как он выглядит, по-твоему?
– Господин
де Ла Моль?
– Нет,
господин де Коконнас.
– Как
тебе сказать? – ответила Маргарита. – По-моему…
Она
остановилась.
– Ну,
ну, – настаивала герцогиня, – как видно, ты сердишься на него за то,
что он ранил твоего гугенота?
– Мне
кажется, – со смехом ответила Маргарита, – что мой гугенот в долгу не
остался, и такой шрам, который остался у твоего католика под глазом…
– Значит,
они квиты, и мы можем их помирить! Присылай своего раненого ко мне.
– Только
не теперь, попозже.
– Когда
же?
– Когда
ты переведешь своего католика в другую комнату.
– В
какую комнату?
Маргарита
только взглянула на подругу, та посмотрела на Маргариту и тут же расхохоталась.
– Ну
хорошо! – сказала герцогиня. – Итак – союз! Более тесный, чем когда
бы то ни было!
Искренняя
дружба навсегда! – ответила королева.
– А
каков будет наш пароль, наш условный знак, если мы друг другу понадобимся?
– Тройное
имя твоего триединого бога: Eros, Cupido, Amor.
Подруги
расцеловались еще раз, в двадцатый раз пожали друг другу руки и расстались.
|