Глава 2
Черные куры
Обе пары
исчезли как раз вовремя. Екатерина вставила ключ в замочную скважину второй
двери, когда герцогиня Неверская и Коконнас сбегали по наружной лестнице, так
что, войдя в комнату, она услышала, как заскрипели ступеньки под ногами
беглецов.
Она
пытливо осмотрела комнату и подозрительно взглянула на склонившегося перед ней
Рене.
– Кто
здесь был? – спросила она.
– Влюбленные,
вполне довольные моим уверением, что они любят друг друга.
– Бог
с ними, – пожав плечами, сказала Екатерина – Здесь больше никого нет?
– Никого,
кроме вашего величества и меня.
– Вы
сделали то, что я вам сказала?
– Это
насчет черных кур?
– Да.
– Они
здесь, ваше величество.
– Ах,
если б вы были еврей! – пробормотала Екатерина.
– Я
– еврей? Почему?
– Тогда
вы могли бы прочесть мудрые книги, написанные евреями о жертвоприношениях Я
велела перевести для себя одну из них и узнала, что евреи искали предсказаний
не в сердце и не в печени, как римляне, а в строении мозга и в форме букв,
начертанных на нем всемогущей рукой судьбы.
– Верно,
ваше величество! Я слышал об этом от одного моего друга, старого раввина.
– Бывают
буквы, – продолжала Екатерина, – начертанные так, что открывают весь
пророческий путь, но халдейские мудрецы советуют…
– Советуют…
что? – спросил Рене, понимая, что Екатерина не решается продолжать.
– Советуют
делать опыты на человеческом мозге, как более развитом и более чувствительном к
воле вопрошающего.
– Увы,
ваше величество, вы хорошо знаете, что это невозможно, – сказал Рене.
– Во
всяком случае, трудно, – заметила Екатерина. – Ах, Рене, если б мы об
этом знали в день святого Варфоломея!.. Как это было просто!. При первой казни…
Я подумаю об этом. Ну, а пока будем действовать в пределах возможного. Комната
для жертвоприношений готова?
– Да,
ваше величество.
– Пойдем
туда.
Рене
зажег свечу; судя по запаху, то сильному и тонкому, то удушливому и противному,
в состав свечи входило несколько веществ Освещая путь Екатерине, парфюмер
первым вошел в келью.
Екатерина
сама выбрала нож синеватой стали, а Рене подошел к углу и взял одну из кур,
вращавших своими золотистыми глазами.
– Какие
опыты мы будем делать?
– У
одной мы исследуем печень, у другой мозг Если оба опыта дадут один и тот же
результат, значит, все верно, особенно, если эти результаты совпадут с
полученными раньше.
– С
чего мы начнем?
– С
опыта над печенью.
– Хорошо, –
сказал Рене.
Он
привязал курицу к жертвеннику за два вделанных по его краям кольца, положил
курицу на спину и закрепил так, что птица могла только трепыхаться, не двигаясь
с места.
Екатерина
одним ударом ножа рассекла ей грудь. Курица прокудахтала три раза, некоторое
время потрепыхалась и околела.
– Опять
три раза! – прошептала Екатерина. – Предзнаменование трех смертей.
Затем
она вскрыла трупик курицы.
– И
печень сместилась влево, – продолжала она, – как всегда, влево… три
смерти и конец династии. Знаешь. Рене, это ужасно!
– Ваше
величество, надо еще посмотреть, совпадут ли эти предсказания с предсказаниями
второй жертвы.
Рене
отвязал курицу и, бросив ее в угол, пошел за второй жертвой, но она, видя
судьбу своей подруги, попыталась спастись и начала бегать по келье, а когда
Рене загнал ее наконец в угол, взлетела у него над головой, и ветер,
поднявшийся от взмахов ее крыльев, загасил чародейную свечу в руке Екатерины.
– Вот
видите, Рене, – сказала королева, – так угаснет и наш род. Смерть
дунет на него, и он исчезнет с лица земли… Три сына! Ведь три сына! – грустно
прошептала она.
Рене
взял у нее погасшую свечу и пошел зажечь ее в соседнюю комнату.
Вернувшись,
он увидел, что курица спрятала голову в воронку.
– На
этот раз криков не будет, – сказала Екатерина, – я сразу отрублю ей
голову.
В самом
деле, как только Рене привязал курицу, Екатерина исполнила свое обещание и отрубила
голову одним ударом. Но в предсмертной судороге куриный клюв три раза раскрылся
и закрылся.
– Видишь! –
сказала Екатерина в ужасе. – Вместо трех криков – три вздоха. Три, все
время три! Умрут все трое. Все эти души, отлетая, считают до трех и кричат
троекратно. Теперь посмотрим, что покажет голова.
Екатерина
срезала побледневший гребешок на голове птицы, осторожно вскрыла череп, разделила
его так, чтобы ясно были видны мозговые полушария, и стала выискивать в
кровавых извилинах мозговой пульпы что-нибудь похожее на буквы.
– Все
то же! – вскрикнула она и всплеснула руками. – Все то же! И на этот
раз предсказание яснее, чем когда бы то ни было! Посмотри!
Рене
подошел.
– Что
это за буква? – спросила Екатерина, указывая на сочетание линий в одном
месте.
– Г, –
ответил флорентиец.
– Сколько
их? Рене пересчитал.
– Четыре! –
сказал он.
– Вот,
вот! Все так!.. Я понимаю – Генрих Четвертый! О, я проклята в своем
потомстве! – отшвырнув нож, простонала она.
Страшна
была фигура этой женщины, сжимавшей окровавленные руки, бледной как смерть,
освещенной зловещим светом.
– Он
будет царствовать, будет царствовать! – сказала она со вздохом отчаяния.
– Он
будет царствовать. – повторил Рене, погруженный в глубокую задумчивость.
Однако
мрачное выражение быстро исчезло с лица Екатерины при свете какой-то новой
мысли, видимо, вспыхнувшей в ее мозгу.
– Рене, –
сказала она, не оборачиваясь, не поднимая головы, опущенной на грудь, и протягивая
руку к флорентийцу, – была ведь какая-то ужасная история, когда один
перуджинский врач отравил губной помадой и свою дочь, и ее любовника – обоих
вместе!
– Была,
сударыня.
– А
кто был ее любовником? – все время думая о чем-то, спросила Екатерина.
– Король
Владислав:
– Ах
да, верно! – прошептала Екатерина. – А вы не знаете подробностей этой
истории?
– У
меня есть старинная книга – там есть рассказ об этом, – ответил Рене.
– Хорошо,
пройдем в другую комнату, и вы мне дадите эту книгу почитать.
Оба
вышли из кельи, и Рене запер за собой дверь.
– Ваше
величество, не прикажете ли совершить новые жертвоприношения? – спросил флорентиец.
– Нет,
нет, Рене! Я пока вполне убеждена и этими. Подождем, не удастся ли нам добыть голову
какого-нибудь осужденного, – тогда в день казни ты сговоришься с палачом.
Рене
поклонился в знак согласия, затем, со свечой в руке, подошел к полкам с
книгами, встал на стул, взял одну из книг и подал королеве.
Екатерина
раскрыла книгу.
– Что
это такое? – спросила она. – «Как надлежит вынашивать и питать ловчих
птиц, соколов и кречетов, дабы они сделались смелы, сильны и к ловле охочим.
– Ах,
простите, я ошибся! Это трактат о соколиной охоте, написанный одним луккским ученым
для знаменитого Каструччо Кастракани. Он стоял рядом с той книгой и переплетен
в такой же переплет, – я и ошибся. Впрочем, эта книга очень ценная;
существуют только три экземпляра во всем мире: один в венецианской библиотеке,
другой, купленный вашим предком Лоренцо Медичи, но затем подаренный Пьетро
Медичи королю Карлу Восьмому, проезжавшему через Флоренцию, а вот этот –
третий.
– Чту
его как редкость, – ответила Екатерина, – но он мне не нужен:
возьмите его.
Передавая
книгу левой рукой, она протянула к Рене правую руку за другой книгой.
На этот
раз Рене не ошибся – другая книга была именно той, какая нужна была королеве.
Рене слез со стула, полистал книгу и подал Екатерине, открыв на нужной
странице.
Екатерина
села за стол, Рене поставил перед ней чародейную свечу, и ори свете ее синеватого
огонька она вполголоса прочла несколько строк.
– Хорошо, –
закрыв книгу, сказала она, – тут все, что мне хотелось знать.
Она
поднялась со стула, оставив книгу на столе, но унося в голове мысль, которая
только зарождалась и должна была еще созреть.
Рене со
свечой в руке почтительно ожидал, когда королева, видимо собиравшаяся уходить,
даст ему новые распоряжения или обратится с новыми вопросами.
Екатерина,
склонив голову и приложив палец к губам, молча сделала несколько шагов по
комнате.
Затем
она вдруг остановилась перед Рене и подняла на него свои круглые, устремленные
вперед, как у хищной птицы, глаза.
– Признайся,
ты сделал для нее какое-то приворотное зелье! – сказала она.
– Для
кого? – затрепетав, спросил Рене.
– Для
Сов.
– Я?
Никогда не делал! – ответил Рене.
– Никогда?
– Клянусь
душой, ваше величество.
– А
все-таки тут не без колдовства: он безумно влюблен в нее, хотя никогда не
отличался постоянством.
– Кто
он?
– Он,
проклятый Генрих, тот самый, который станет преемником моих трех сыновей и назовется
Генрихом Четвертым, а ведь он сын Жанны д'Альбре!
Последние
слова Екатерины сопровождались таким вздохом, что Рене вздрогнул, вспомнив о
пресловутых перчатках, которые он, по приказанию Екатерины, приготовил для
королевы Наваррской.
– Разве
он по-прежнему бывает у нее? – спросил Рене.
– По-прежнему.
– А
мне казалось, что король Наваррский окончательно вернулся к своей супруге.
– Комедия,
Рене, комедия! Не знаю, с какой целью, но все как сговорились меня обманывать!
Даже Маргарита, моя родная дочь, и та настроена против меня. Быть может, и она
рассчитывает на смерть своих братьев – быть может, надеется стать французской
королевой.
– Да,
быть может, – сказал Рене, снова уйдя в свою думу и откликаясь, как эхо,
на страшное подозрение Екатерины.
– Что
ж, посмотрим! – сказала Екатерина и направилась к входной двери, очевидно
не считая нужным идти потайной лестницей, будучи уверена, что она здесь одна.
Рене шел
впереди, и через несколько секунд оба очутились в лавке парфюмера.
– Ты
обещал мне новые кремы для рук и для губ. – сказала королева-мать. –
теперь зима, а ты ведь знаешь, как моя кожа чувствительна к холоду.
– Я
уже позаботился об этом, ваше величество, и все принесу вам завтра.
– Завтра
ты не застанешь меня раньше девяти-десяти часов вечера. Днем я буду в церкви.
– Хорошо,
сударыня, я буду в Лувре в десять часов вечера.
– У
госпожи де Сов красивые губы и руки, – небрежным тоном заметила
Екатерина. – А какой крем она употребляет?
– Для
рук?
– Да,
для рук.
– Крем
на гелиотропе.
– А
для губ?
– Для
губ она будет теперь употреблять новый опиат моего изобретения; завтра я принесу
коробочку вашему величеству, а заодно – и ей.
Екатерина
на мгновенье задумалась.
– Она
действительно красива, – промолвила королева-мать, словно отвечая самой
себе на какую-то тайную мысль, – нет ничего удивительного, что Беарнец
влюбился в нее по уши.
– А
главное, она предана вашему величеству, по крайней мере, мне так
кажется, – сказал Рене. Екатерина усмехнулась и пожала плечами.
– Разве
может любящая женщина быть предана кому-нибудь, кроме своего любовника? –
сказала она. – А все-таки, Рене, какое-то приворотное зелье ты ей
изготовил! – сказала она.
– Клянусь,
что нет!
– Ну
хорошо, оставим этот разговор. Покажи-ка мне твой новый опиат, от которого ее
губки станут еще красивее и свежее.
Рене
подошел к полке и указал на шесть одинаковых круглых серебряных коробочек, стоявших
в ряд, одна к другой.
– Вот
единственное приворотное зелье, какое она у меня просила, – сказал
Рене. – И как вы, ваше величество, совершенно верно изволили заметить,
этот крем я изготовил специально для госпожи де Сов, так как ее губы настолько
чувствительны и нежны, что трескаются и от солнца и от ветра.
Екатерина
раскрыла одну из коробочек с помадой карминного цвета удивительно красивого
оттенка.
– Рене,
дай мне крем для рук; я возьму его с собой. Рене взял свечу и пошел за кремом
для королевы в другое отделение лавки. По дороге он быстро обернулся, и ему
показалось, что Екатерина стремительным движением руки схватила одну коробочку
и спрятала ее под своей длинной накидкой. Но Рене давно привык к таким кражам
королевы-матери, а потому не допустил неловкости и не подал виду, что заметил
это. Он достал требуемый крем, запакованный в бумажный мешочек с лилиями.
– Вот
он, ваше величество, – сказал он.
– Спасибо,
Рене! – ответила она и, помолчав с минуту, добавила:
– Не
носи этого опиата госпоже де Сов раньше, чем через неделю или десять дней; я
хочу попробовать его первая.
Екатерина
собралась уходить.
– Ваше
величество, прикажете проводить вас? – спросил Рене.
– Только
до конца моста, – ответила Екатерина. – а там меня дожидаются мои дворяне
с носилками.
Они
вышли из лавки и дошли до угла улицы Барийри, где Екатерину ждали четыре дворянина
верхом и носилки без гербов.
Вернувшись
в лавку, Рене первым делом пересчитал коробочки с опиатом.
Одна из
них исчезла.
|