Глава 5
Новообращенный
На
другой день была назначена охота с гончими в Сен-Жерменском лесу.
Генрих
приказал, чтобы к восьми часам утра была готова – то есть оседлана и взнуздана
– беарнская лошадка, которую он собирался подарить г-же де Сов, но на которой
предварительно хотел проехаться сам. Без четверти восемь лошадь стояла во
дворе. Ровно в восемь Генрих спустился вниз по лестнице.
Лошадка
была маленькая, но сильная и горячая; она била землю копытом и потряхивала гривой.
Ночь была холодная, землю покрывал тонкий ледок.
Генрих
хотел было пройти по двору, к конюшням, где его ждал конюх с лошадью, но, когда
он проходил мимо часового-швейцарца, стоявшего у дверей, солдат сделал ему на
караул и сказал:
– Да
хранит Господь его величество короля Наваррского!
Услышав
такое пожелание, а главное – голос, который произнес эти слова, Беарнец вздрогнул.
Он
повернулся к солдату и сделал шаг назад.
– Де
Муи! – прошептал он.
– Да,
государь, де Муи.
– Зачем
вы здесь?
– Ищу
вас.
– Что
вам надо?
– Мне
надо поговорить с вами, ваше величество.
– Несчастный, –
подойдя к нему, сказал Генрих, – разве ты не знаешь, что рискуешь головой?
– Знаю.
– И
что же?
– И
все же я здесь.
Генрих
слегка побледнел: он понял, что опасность, которой подвергался пылкий молодой
человек, грозила и ему. Он с беспокойством посмотрел по сторонам и снова
отступил, но не так быстро, как в первый раз.
В одном
из окон Генрих заметил герцога Алансонского.
Он сразу
повел себя иначе: взял из рук де Муи, стоявшего, как мы сказали, на часах,
мушкет и сделал вид, что хочет осмотреть его.
– Де
Муи! – сказал он. – Уж конечно, весьма важная причина заставила вас
броситься в пасть волку?
– Да,
государь. Я вас подстерегаю уже целую неделю. Только вчера мне удалось узнать,
что вы, ваше величество, будете сегодня утром пробовать лошадь, и я встал у
дверей Лувра.
– Но
откуда у вас этот костюм?
– Командир
роты – протестант и мой друг.
– Вот
вам ваш мушкет, несите караул по-прежнему. За нами следят. На обратном пути я постараюсь
сказать вам два слова, но если я сам не заговорю, не останавливайте меня.
Прощайте!
Де Муи
принялся расхаживать взад и вперед, а Генрих подошел к лошади.
– Что
это за милая скотинка? – спросил из окна герцог Алансонский.
– Это
лошадка, которую я должен попробовать сегодня утром, – ответил Генрих.
– Но
она совсем не для мужчины.
– Она
и предназначена для одной красивой дамы.
– Берегитесь,
Генрих! Вы окажетесь предателем, потому что эту даму мы увидим на охоте, и если
я не знаю, чей вы рыцарь, то хотя бы узнаю, чей вы шталмейстер.
– О
нет! Даю слово, что не узнаете, – с притворным добродушием возразил
Генрих, – эта дама сегодня не выйдет из дому: ей очень нездоровится.
– Ах,
ах! Бедная госпожа де Сов! – со смехом сказал герцог Алансонский.
– Франсуа!
Франсуа! Это вы предатель.
– А
что такое с красавицей Шарлоттой? – спросил герцог Алансонский.
– Право,
хорошенько не знаю, – отвечал Генрих, пуская лошадь коротким галопом и
заставляя ее скакать по кругу. – Дариола сказала мне, что у нее болит
голова, какая-то вялость, словом, общая слабость.
– Вам
это не помешает ехать с нами? – спросил герцог.
– Мне?
Почему помешает? – возразил Генрих. – Ведь вы знаете, что я безумно
люблю охоту с гончими и ничто не заставит меня пропустить ее.
– Однако
как раз эту вы пропустите, Генрих, – сказал герцог Алансонский,
обернувшись и поговорив с кем-то, кто разговаривал с герцогом, оставаясь в
глубине комнаты и был невидим Генриху, – его величество король сию минуту
известил меня, что охоты не будет.
– Вот
так-так! – произнес Генрих с видом глубокого разочарования. – А
почему?
– Кажется,
пришли очень важные письма от герцога Неверского. Король совещается с королевой-матерью
и моим братом, герцогом Анжуйским.
«Ах, вот
оно что! – подумал Генрих. – А не получены ли известия из Польши?».
– В
таком случае незачем мне рисковать на этой гололедице. До свидания, брат
мой! – ответил он герцогу.
С этими
словами Генрих остановил лошадь подле де Муи.
– Друг
мой, – заговорил он, – попроси кого-нибудь из твоих товарищей сменить
тебя на карауле, а сам помоги конюху расседлать лошадь, положи седло себе на
голову и отнеси его к золотых дел мастеру в королевскую шорную мастерскую: он
должен закончить шитье, которое не успел закончить к сегодняшней охоте. А потом
зайдешь ко мне с ответом.
Де Муи
поспешил исполнить приказание, так как герцога Алансонского уже не было в окне:
видимо, он что-то заподозрил.
И в
самом деле: едва де Муи успел выйти за калитку, как у дверей появился герцог
Алансонский. На месте де Муи стоял настоящий швейцарец.
Герцог
Алансонский очень внимательно осмотрел нового караульного и, повернувшись к
Генриху, спросила:
– Брат
мой, ведь вы не с ним только что разговаривали?
– Это
был парень из моего штата, которого я устроил на службу в отряд швейцарцев;
сейчас я дал ему одно поручение, и он пошел его исполнить.
– А-а! –
произнес герцог, как будто удовлетворившись этим ответом. – А как поживает
Маргарита?
– Я
сейчас иду к ней и спрошу ее.
– А
разве со вчерашнего дня вы с ней не виделись?
– Нет.
Вчера я пришел к ней часов в одиннадцать вечера, но Жийона сказала мне, что
Маргарита устала и уже спит.
– Вы
ее не застанете, она куда-то ушла.
– Очень
может быть, – ответил Генрих, – она собиралась в Благовещенский монастырь.
– Разговор
не мог продолжаться: Генрих, видимо, решил только отвечать.
Зять и
шурин расстались: герцог Алансонский отправился, по его словам, узнавать
новости, король Наваррский прошел к себе.
Не
прошло и пяти минут, как он услышал стук в дверь.
– Кто
там? – спросил Генрих.
– Государь,
я с ответом от золотых дел мастера из шорной мастерской, – ответил
знакомый Генриху голос де Муи.
Генрих,
явно волнуясь, предложил молодому человеку войти и затворил за ним дверь.
– Это
вы, де Муи? – воскликнул он. – Я надеялся, что вы еще подумаете!
– Государь, –
ответил де Муи, – я думал целых три месяца – этого достаточно. Теперь пришло
время действовать.
Генрих
вздрогнул.
– Не
волнуйтесь, государь, мы одни, а время дорого и я очень тороплюсь. Ваше
величество, вы можете одним словом вернуть нам все, что события этого года
отняли у протестантов. Давайте поговорим ясно, кратко и откровенно.
– Я
слушаю, мой храбрый де Муи, – ответил Генрих, видя, что избежать
объяснения невозможно.
– Правда
ли, что вы, ваше величество, отреклись от протестантства?
– Правда, –
ответил Генрих.
– Да,
но устами или сердцем?
– Мы
всегда благодарны Богу, когда Он спасает нам жизнь, – ответил Генрих,
избегая прямого ответа на вопрос, как он обычно поступал в таких
случаях. – а Бог явно избавил меня от страшной опасности.
– Государь, –
продолжал де Муи. – признаемся в одном.
– В
чем?
– В
том, что вы отреклись не по убеждению, а по расчету. Вы отреклись для того,
чтобы король оставил вас в живых, а не потому, что Бог сохранил вам жизнь.
– Какова
бы ни была причина моего обращения, де Муи, – отвечал Генрих, – тем
не менее я католик.
– Хорошо,
но останетесь ли вы католиком навсегда? Разве вы не вернете себе свободную
жизнь и свободу совести при первой возможности? Теперь такая возможность вам
представляется: Ла-Рошель восстала, Беарну и Руссильону довольно одного слова,
чтобы начать действовать, вся Гийенна кричит о войне. Скажите только, что вы
стали католиком по принуждению, и я вам ручаюсь за будущее.
– Дворян
моего происхождения не принуждают, мой милый де Муи. То, что я сделал, я сделал
добровольно.
– Но,
государь, – сказал молодой человек, у которого сжималось сердце от этого
неожиданного сопротивления, – неужели вы не понимаете, что, поступая таким
образом, вы нас бросаете… предаете нас?
Генрих был
невозмутим.
– Да,
да, государь! Вы предаете своих – ведь многие из нас явились сюда, рискуя
жизнью, чтобы спасти вашу свободу и вашу честь! – продолжал де Муи. –
Мы подготовили все, чтобы добыть для вас престол. Слышите, государь? Не только
свободу, но и власть: вы займете тот престол, какой захотите сами, потому что
через два месяца вы сможете выбирать между Наваррой и всей Францией.
– Де
Муи, – заговорил Генрих, отводя глаза, невольно засверкавшие при этом
предложении, – де Муи, я жив, я католик, я супруг королевы Маргариты, я
брат короля Карла, я зять моей доброй тещи Екатерины. Де Муи!
Когда я
породнился со всеми этими людьми, я принял в расчет не только выгоды, но и обязанности.
– Тогда
чему же верить, государь? Мне говорят, что ваш брак – брак только для
видимости, мне говорят, что ваше сердце осталось свободным, мне говорят, что
ненависть Екатерины…
– Враки,
враки! – поспешил перебить его Генрих. – Друг мой, вас нагло
обманули! Милая Маргарита на самом деле моя жена, Екатерина на самом деле мне
мать, наконец, король Карл Девятый на самом деле мой повелитель, владыка моей
жизни и души.
Де Муи
вздрогнул, и почти презрительная улыбка мелькнула у него на губах.
– Итак,
государь, – сказал он, в унынии опуская руки и пытаясь проникнуть взглядом
в потемки этой души, – вот какой ответ я должен передать моим собратьям! Я
скажу им, что король Наваррский подал руку и отдал свое сердце тем, кто нас
резал! Я скажу им, что он стал льстецом королевы-матери и другом Морвеля…
– Мой
милый де Муи, – отвечал Генрих, – король сейчас выйдет из зала
совета, и я пойду спрошу его, по каким причинам отложено такое важное дело, как
охота. Прощайте! Возьмите пример с меня, мой друг, – бросьте политику,
вернитесь на службу к королю и примите католичество.
Генрих
проводил или, вернее сказать, выпроводил молодого человека в переднюю как раз
тогда, когда его изумление начинало уступать место ярости.
Не успел
Генрих затворить дверь, как де Муи не выдержал и дал волю страстному желанию
наказать хоть что-нибудь, за неимением кого-нибудь: он скомкал шляпу, бросил ее
на пол и стал топтать ногами, как топчет бык плащ, матадора.
– Клянусь
смертью! – восклицал он. – Жалкий государь! Пусть же меня убьют на
этом самом месте и навеки запятнают короля Наваррского моей кровью!
– Тес!
Господин де Муи! – донесся чей-то голос из чуть приотворенной
двери. – Тише! Вас могут услышать.
Де Муи
резко обернулся и увидел закутанного в плащ герцога Алансонского, который высунул
голову в коридор, чтобы удостовериться, нет ли там кого-нибудь, кроме него и де
Муи.
– Герцог
Алансонский! – воскликнул де Муи. – Я погиб!
– Напротив, –
шепотом сказал герцог, – быть может, вы, нашли то, чего искали: вы же видите
– я не желаю, чтобы вас здесь убили, как того хотелось вам. Поверьте мне: ваша
кровь может найти себе гораздо лучшее применение, не стоит обагрять ею порог
короля Наваррского. С этими словами герцог распахнул дверь, которую все время
держал полуотворенной.
– Эта
комната двух моих дворян, – сказал герцог, – здесь никто нам не
помешает, и мы можем поговорить спокойно. Входите, сударь.
– К
вашим услугам, ваше высочество! – ответил изумленный заговорщик.
Он вошел
в комнату, и герцог Алансонский захлопнул за ним дверь так же поспешно, как
король Наваррский.
Де Муи
очутился в комнате все еще под гнетом отчаяния, ярости и злобы, но холодный, пристальный
взгляд юного герцога Франсуа оказал на гугенотского вождя такое же чудотворное
воздействие, какое оказывает лед на пьяного.
– Ваше
высочество, – сказал он, – если я правильно понял, вам угодно
поговорить со мной?
– Да,
господин де Муи, – отвечал Франсуа. – Несмотря на ваше переодевание,
мне показалось, что это вы, а когда вы делали на караул моему брату Генриху, я
вас узнал. Итак, де Муи, вы недовольны королем Наваррским?
– Ваше
высочество!
– Полноте,
говорите смело! Вы и не подозревали, что, быть может, я ваш друг.
– Вы,
ваше высочество?
– Да,
я. Говорите же!
– Я
не знаю, что сказать вам, ваше высочество. Я хотел переговорить с королем
Наваррским о делах, которые вашему высочеству будут непонятны. Кроме
того, – добавил де Муи, стараясь принять равнодушный вид. – и дело-то
пустячное.
– Пустячное? –
переспросил герцог.
– Да,
ваше высочество.
– Такое
пустячное, что ради него вы, рискуя жизнью, проникли в Лувр, где, как вы
знаете, ваша голова оценена на вес золота? Кому же неизвестно, что вы, король
Наваррский и принц Конде – главные вожди гугенотов?
– Раз
вы так думаете, ваше высочество, то и поступайте со мной, как подобает брату
короля Карла и сыну королевы Екатерины.
– Зачем
же я так поступлю? Ведь я же сказал вам, что я ваш друг! Говорите правду!
– Ваше
высочество, – отвечал де Муи. – клянусь вам…
– Не
надо клясться, сударь. Протестантская религия запрещает давать клятвы, особенно
лживые.
Де Муи
нахмурился.
– Повторяю,
мне известно все, – продолжал герцог. Де Муи молчал.
– Вы
не верите? – настойчиво, но благожелательно спросил герцог. – Что ж,
дорогой де Муи, придется убедить вас. Судите сами, ошибаюсь ли я. Предлагали вы
моему зятю Генриху, вот там, сейчас, – и герцог протянул руку по
направлению к покоям Беарнца, – вашу помощь и помощь ваших сторонников для
того, чтобы вернуть ему власть в Наварре?
Де Муи
растерянно посмотрел на герцога.
– А
он с ужасом отверг ваши предложения! Де Муи был ошеломлен.
– Разве
не взывали вы к вашей старинной дружбе, к памяти о вашей вере? Разве не манили
короля Наваррского блестящей надеждой – столь блестящей, что он был ею
ослеплен, – надеждой на французскую корону? А? Ну, скажите, плохо я
осведомлен? Не затем ли вы приехали, чтобы предложить все это королю
Наваррскому?
– Ваше
высочество! – воскликнул де Муи. – Вы так прекрасно осведомлены, что
в эту самую минуту я задаю себе вопрос, не обязан ли я сказать вам: «Вы лжете,
ваше королевское высочество!» и затеять с вами смертный бой прямо в комнате,
чтобы эта страшная тайна была погребена вместе с нами?
– Тише,
тише, мой храбрый де Муи Г – сказал герцог, не меняясь в лице и не шевельнув
пальцем при такой страшной угрозе. – Если мы с вами останемся здравы и
невредимы, тайна сохранится куда надежнее, чем если один из нас погибнет.
Выслушайте же меня и перестаньте терзать эфес вашей шпаги. В третий раз
повторяю вам, что вы имеете дело с другом, – отвечайте же мне, как другу.
Разве король Наваррский не отказался от всего, что вы ему предлагали?
– Да,
ваше высочество, в этом я могу признаться, ибо это признание не погубит никого,
кроме меня.
– А
не вы ли, выйдя из комнаты короля Наваррского, топтали вашу шляпу и кричали,
что он трус и недостоин быть вашим вождем?
– Да,
ваше высочество, это правда. Я это говорил.
– Ах,
правда? Вы, наконец, признаетесь?
– Признаюсь.
– И
остаетесь при своем мнении?
– Больше
чем когда-либо, ваше высочество.
– Так
вот что, господин де Муи! Я, я, я – третий сын Генриха Второго, я, принц
крови, – я, право же, дворянин достаточно высокого рода, чтобы командовать
вашими солдатами! А? Судите сами, достаточно ли я честен, чтобы вы могли
положиться на мое слово?
– Вы,
ваше высочество? Вы – вождь гугенотов?
– Почему
же нет? Вы прекрасно знаете, что в наше время люди то и дело меняют веру. И если
Генрих стал католиком, я могу стать гугенотом.
– Конечно,
ваше высочество, но в таком случае я жду, что вы объясните…
– Ничего
нет проще! В двух словах я опишу вам наше политическое положение. Мой брат Карл
избивает гугенотов, чтобы расширить свою власть. Мой брат герцог Анжуйский не
мешает избивать их, потому что наследует моему брату Карлу, а мой брат Карл,
как вам известно, часто болеет. А я… со мной дело обстоит иначе: я никогда не
взойду на престол, во всяком случае на французский, так как у меня два старших
брата. И не столько закон природы, сколько ненависть ко мне матери и братьев
отстранит меня от трона; я не могу надеяться ни на родственные чувства, ни на
славу, ни на королевство, но мое сердце благородно не меньше, чем сердца моих
старших братьев. Так вот, де Муи, я хочу своей шпагой выкроить себе королевство
в той самой Франции, которую они заливают кровью. Итак, выслушайте меня, де
Муи, и я скажу вам, чего хочу. Я хочу стать королем Наваррским не по праву
рождения, а по праву избранника. Заметьте, что никаких возражений против этого
у вас быть не может: ведь я не являюсь узурпатором, так как брат мой Генрих
отверг ваши предложения и, погрязнув в бездействии, открыто заявил, что
Наваррское королевство – пустой звук. Генрих Беарнский не даст вам ничего; я
дам вам меч и имя. Франциск Алансонский, французский принц, сумеет защитить
своих товарищей или своих сообщников – называйте как хотите. Итак, господин де
Муи, что вы скажете о моем предложении?
– Ваше
высочество, я им ослеплен.
– Де
Муи, де Муи, нам придется преодолеть множество препятствий. Так не будьте же с
самого начала так несговорчивы и так требовательны к сыну короля и брату
короля, который идет вам навстречу!
– Ваше
высочество, все было бы уже решено, если бы мои замыслы принадлежали мне одному,
но у нас есть совет, и, как бы ни было блестяще предложение, а может быть,
именно поэтому, вожди протестантской партии не согласятся на него без
определенного условия.
– Это
другое дело, ваши слова идут от честного сердца и осторожного ума. Приняв во внимание,
как я сейчас поступил с вами. Муи, вы должны признать мою порядочность. Но в
таком случае и вы обращайтесь со мной, как с человеком, достойным уважения, а
не как с государем, которому только льстят. Де Муи, есть ли у меня надежда на
успех?
– Раз
вашему высочеству угодно знать мое мнение, я даю вам слово, что, после того как
король Наваррский отверг предложение, сделанное мною, у вашего высочества есть
твердая надежда на успех. Но повторяю, ваше высочество: я непременно должен
условиться с нашими вождями.
– Так
уславливайтесь, сударь, – отвечал герцог Алансонский. – А когда
ответ?
Де Муи
молча посмотрел на герцога и, видимо, решился.
– Ваше
высочество! – сказал он. – Дайте мне руку; я должен быть уверен, что
мне не грозит предательство, а для этого мне необходимо, чтобы рука
французского принца коснулась моей руки.
Герцог
Алансонский не только протянул руку, но и сам пожал руку де Муи.
– Теперь,
ваше высочество, я спокоен, – сказал молодой гугенот. – Если нас
предадут, я скажу, что вы тут ни при чем. Иначе, ваше высочество, сколь ни мала
была бы ваша роль в этом предательстве, вы все равно были бы обесчещены.
– Почему
вы, де Муи, говорите мне об этом, еще не сказав, когда я получу ответ ваших вождей?
– Потому,
ваше высочество, что, спрашивая, когда вы получите ответ, вы одновременно
спрашиваете и о месте, где находятся наши вожди. Ведь если я скажу вам:
«Сегодня вечером», – вы будете знать, что они в Париже и что они
скрываются.
С этими
словами де Муи недоверчиво устремил свой пронизывающий взгляд в бегающие,
лживые глаза молодого человека.
– Вижу,
вижу, господин де Муи: ваши подозрения все еще не рассеялись, – заметил
герцог. – Но для первого раза я и не имею права требовать от вас полного
доверия. Позже вы лучше узнаете меня. Мы будем связаны общностью наших
интересов, и таким образом ваше недоверие будет побеждено. Так вы говорите,
сегодня вечером, господин де Муи?
– Да,
ваше высочество, время не терпит. До вечера! Но будьте любезны сказать – где?
– Здесь,
в Лувре, в этой комнате. Вам это удобно?
– В
этой комнате кто-нибудь живет? – спросил де Муи, указывая на две кровати,
стоявшие одна против другой.
– Два
моих дворянина.
– Ваше
высочество, по-моему, прийти в Лувр еще раз было бы с моей стороны неосторожно.
– Почему?
– Потому,
что если вы меня узнали, то ведь и у других глаза могут оказаться такими, же зоркими,
как у вашего высочества, и меня узнают. Но я все-таки приду в Лувр, если вы,
ваше высочество, согласитесь дать мне то, о чем я вас попрошу.
– А
именно?
– Охранную
грамоту.
– Де
Муи, если при вас найдут охранную грамоту, выданную мной, это погубит меня, но
не спасет вас. Я могу быть вам полезен только при условии, что в глазах всех мы
с вами люди, совершенно чуждые друг другу. Малейшее сношение с вами, если его
докажут моей матери или моим братьям, будет стоить мне жизни. Таким образом, мои
личные интересы будут служить вам защитой с той минуты, как я скомпрометирую
себя сношениями с вождями вашей партии, подобно тому как и сейчас я
компрометирую себя, разговаривая с вами. Свободный в своих действиях, сильный
своей неразгаданностью, пока я непроницаем, я отвечаю вам за все, не забывайте
этого. Итак, вновь призовите ваше мужество и, полагаясь на мое слово, смело
идите на то, на что вы шли, не заручившись словом моего зятя. И сегодня же
вечером приходите в Лувр.
– Но
как я приду сюда? Я не могу рисковать, разгуливая по Лувру в этом костюме. Он
хорош в подъезде да во дворе. А мой собственный костюм еще опаснее: здесь меня
все знают, а он нисколько не изменяет мою внешность.
– Сейчас
соображу, – сказал герцог. – Постойте, постойте… По-моему… Ага!
Нашел!
Герцог
окинул взглядом комнату, и глаза его остановились на парадном костюме Ла Моля,
разложенном на постели, где лежали и великолепный, шитый золотом вишневый плащ,
о котором мы уже упоминали, и берет с белым пером, с бордюром из серебряных и
золотых маргариток, и, наконец, атласный, серый с золотом, камзол.
– Видите
этот плащ, перо и камзол? – спросил герцог. – Это костюм одного из
моих дворян, господина де Ла Моля; это щеголь высокого полета. Его костюм
произвел при дворе фурор, и Ла Моля узнают в нем за сто шагов. Я дам вам адрес
его портного; заплатите ему двойную цену, и к вечеру он сошьет вам такой же.
Запомните имя? Де Ла Моль.
Едва
герцог Алансонский успел дать этот совет, как в коридоре послышались шаги,
приближавшиеся к двери, и вслед за тем в замочной скважине повернулся ключ.
– Эй!
Кто там? – крикнул герцог, бросаясь к двери и задвигая задвижку.
– Странный
вопрос, черт побери! – отвечал голос из-за двери. – Сами-то вы кто?
Забавно, право: прихожу к себе домой, а меня спрашивают, кто там!
– Это
вы, господин де Ла Моль?
– Конечно,
я. А вот кто вы?
Пока Ла
Моль выражал свое изумление по поводу того, что его комната оказалась занята, и
пытался узнать, кто этот новый его сожитель, герцог Алансонский, одной рукой
придерживая задвижку, а другой прикрывая замочную скважину, быстро повернулся к
де Муи.
– Вы
знакомы с Ла Молем? – спросил он.
– Нет,
ваше высочество.
– И
он вас не знает?
– Думаю,
что нет.
– Тогда
все благополучно. Но на всякий случай сделайте вид, что смотрите в окно.
Де Муи
повиновался без возражений: Ла Моль начинал выходить из терпения и изо всех сил
барабанил в дверь.
Герцог
Алансонский бросил на де Муи последний взгляд и, убедившись, что тот стоит спиной,
отворил дверь, – Ваше высочество, герцог! – воскликнул Ла Моль, от
изумления делая шаг назад. – Простите, простите, ваше высочество!
– Пустяки,
сударь. Мне понадобилась ваша комната, чтобы принять одного человека.
– Пожалуйста,
ваше высочество, пожалуйста. Но, умоляю вас, позвольте мне взять с постели мой
плащ и шляпу: другой плащ и другую шляпу я потерял ночью на Гревской набережной
– там на меня напали воры.
– В
самом деле, сударь, вид у вас неважный, – с улыбкой сказал герцог, отдавая
Ла Молю требуемые вещи. – Видно, вы имели дело с напористыми молодцами!
Как мы
уже сказали, герцог отдал Ла Молю плащ и берет. Молодой человек поклонился и
пошел переодеваться в переднюю, нимало не задумываясь над тем, что делал герцог
в его комнате: так уж повелось в Лувре, что комнаты дворян, составлявших свиту
принцев, служили принцам своего рода гостиными, где назначались всевозможные
приемы.
Де Муи
подошел к герцогу, и оба, прислушиваясь, стали дожидаться, когда Ла Моль закончит
свои дела и уйдет, но Ла Моль сам вывел их из затруднения: переодевшись, он
подошел к двери и спросил:
– Простите,
ваше высочество, вам не попадался граф де Коконнас?
– Нет,
граф, хотя сегодня утром было его дежурство. «Значит, его убили», –
подумал Ла Моль и удалился. Герцог прислушался к постепенно затихавшим шагам Ла
Моля, затем отворил дверь и, увлекая за собой де Муи, сказал:
– Смотрите
хорошенько – вон он идет, и постарайтесь перенять его неподражаемые манеры.
– Буду
стараться изо всех сил, – отвечал де Муи, – но, к сожалению, я не
дамский угодник, я солдат.
– Как
бы то ни было, около полуночи я жду вас в этом коридоре. Если комната моих
дворян будет свободна, я приму вас там; если нет – найдем другую.
– Хорошо,
ваше высочество.
– Итак,
до ночи, до двенадцати часов.
– До
двенадцати часов.
– Да,
кстати, де Муи! При ходьбе сильно размахивайте правой рукой – это очень характерно
для господина де Ла Моля.
|