Глава LI
О том, что происходило
вблизи Бастилии в то время, как шико платил свои долги в аббатстве Святой
Женевьевы
Было
одиннадцать часов ночи. Герцог Анжуйский в своем кабинете, куда он удалился, почувствовав
себя нехорошо на улице Сен-Жак, с нетерпением ждал гонца от герцога де Гиза с
известием об отречении короля.
Он шагал
взад и вперед, от окна кабинета к двери, а от двери – к окнам передней, и все поглядывал
на часы в футляре из позолоченного дерева, которые зловеще отсчитывали секунду
за секундой.
Вдруг он
услышал, как во дворе лошадь бьет копытом о землю. Герцог решил, что это, вероятно,
прибыл желанный гонец, и подбежал к окну. Но конь – его держал под уздцы слуга
– еще только ждал своего хозяина.
Хозяин
вышел из дворца принца; это был Бюсси. Выполняя свои обязанности капитана гвардии,
он, прежде чем отправиться на свидание, приехал сообщить ночной пароль.
Увидев
этого красивого, храброго человека, которого он ни в чем не мог упрекнуть,
герцог почувствовал на мгновение угрызения совести, но тут Бюсси подошел к
слуге, державшему в руке факел, свет упал на его лицо, и Франсуа прочел на нем
столько радости, надежды и счастья, что ревность его вспыхнула с новой силой.
Тем
временем Бюсси, не подозревая, что герцог наблюдает за ним и следит за
изменениями его лица, Бюсси, уже уладивший все с паролем, отбросил плащ за
плечи, вскочил в седло и, пришпорив коня, с большим шумом проскакал под гулким
сводом ворот.
Незадолго
до того герцог, обеспокоенный отсутствием гонца, подумывал, не послать ли за
Бюсси; он не сомневался, что, прежде чем отправиться к Бастилии, Бюсси завернет
в свой дворец. Но теперь Франсуа мысленно нарисовал себе, как Бюсси и Диана
смеются над его отвергнутой любовью, ставя его, принца, на одну доску с
презираемым мужем, и злобные чувства снова взяли в нем верх над добрыми.
Отправляясь
на свидание, Бюсси улыбался от счастья. Эта улыбка была для принца оскорблением,
и он позволил Бюсси уехать. Если бы у молодого человека был нахмуренный лоб и
печаль в глазах, возможно, Франсуа и остановил бы его.
Между
тем Бюсси, выехав за ворота Анжуйского дворца, тут же попридержал коня, чтобы
не производить слишком большого шума. Прискакав, как и предвидел принц, в свой
дворец, он оставил коня на попечение конюха, почтительно внимавшего лекции по
ветеринарному искусству, которую читал ему Реми.
– А! –
сказал Бюсси, признав молодого лекаря. – Это ты, Реми?
– Да,
монсеньор, собственной персоной.
– Еще
не спишь?
– Собираюсь
лечь через десять минут. Я шел к себе, вернее, к вам. По правде говоря, с тех
пор как я расстался со своим раненым, мне кажется, что в сутках сорок восемь
часов.
– Может
быть, ты скучаешь? – спросил Бюсси.
– Боюсь,
что да!
– А
любовь?
– Э!
Я вам уже не раз говорил: любви я остерегаюсь, обычно она для меня лишь предмет
полезных наблюдений.
– Значит,
с Гертрудой покончено?
– Бесповоротно.
– Выходит,
тебе надоело?
– Быть
битым. Именно в колотушках и выражалась любовь моей амазонки, доброй девушки в
остальном.
– И
твое сердце не вспоминает о ней сегодня?
– Почему
сегодня, монсеньор?
– Потому,
что я мог бы взять тебя с собой.
– К
Бастилии?
– Да.
– Вы
туда отправитесь?
– Непременно.
– А
Монсоро?
– В
Компьени, мой милый, он готовит там охоту для его величества.
– Вы
в этом уверены, монсеньор?
– Распоряжение
было ему отдано при всех, сегодня утром.
– А!
Реми
задумался.
– И,
значит? – сказал он немного погодя.
– И,
значит, я провел день, вознося благодарения богу за счастье, которое он
посылает мне этой ночью, и жажду провести ночь, наслаждаясь этим счастьем.
– Хорошо,
Журдэн, мою шпагу! – приказал Реми.
Конюх
исчез в доме.
– Так
ты изменил свое мнение?
– Почему?
– Потому,
что ты берешь шпагу.
– Я
провожу вас до места по двум соображениям.
– По
каким?
– Во-первых,
из опасений, как бы у вас не случилось неприятной встречи по дороге.
Бюсси
улыбнулся.
– Э!
Бог мой! Смейтесь, монсеньор. Я прекрасно знаю, что вы не боитесь неприятных
встреч и что лекарь Реми не бог весть какая поддержка, но на двух нападают
реже, чем на одного. Во-вторых, мне надо дать вам великое множество полезных
советов.
– Пошли,
дорогой Реми, пошли. Мы будем разговаривать о ней, а после счастья видеть женщину,
которую любишь, я не знаю большей радости, чем говорить о ней.
– Бывают
и такие люди, – ответил Реми, – которые радость говорить о ней ставят
на первое место.
– Однако, –
заметил Бюсси, – мне кажется, погода нынче весьма переменчивая.
– Еще
один повод идти с вами: небо то в облаках, то чистое. Что до меня, то я люблю
разнообразие. Спасибо, Журдэн, – добавил Реми, обращаясь к конюху, который
принес ему рапиру.
Затем,
обернувшись к графу, сказал:
– Я
в вашем распоряжении, монсеньор. Пойдемте.
Бюсси
взял молодого лекаря под руку, и они зашагали к Бастилии.
Реми
сказал графу, что должен дать ему тьму полезных советов, и действительно, едва
только они тронулись в путь, как лекарь принялся засыпать Бюсси внушительными
латинскими цитатами, стремясь убедить его в том, что он делает ошибку,
отправляясь этой ночью к Диане, вместо того чтобы спокойно лежать в своей
постели, ибо, как правило, человек дерется плохо, если он плохо спал ночью.
Затем от ученых сентенций Одуэн перешел к мифам и басням и искусно ввернул, что
обычно именно Венера разоружала Марса.
Бюсси
улыбался. Реми стоял на своем.
– Видишь
ли, Реми, – сказал граф, – когда моя рука держит шпагу, она так с ней
срастается, что каждая частица ее плоти становится крепкой и гибкой, как сталь
клинка, а клинок, в свою очередь, словно оживает и согревается, уподобляясь
живой плоти. С этого мгновения моя шпага – это рука, а моя рука – шпага. И
поэтому – понимаешь? – больше не приходится говорить ни о силе, ни о
настроении. Клинок никогда не устает.
– Да,
но он притупляется.
– Не
бойся ничего.
– Ах,
дорогой мой сеньор, – продолжал Реми, – речь идет о том, что завтра
вам предстоит поединок, подобный поединку Геркулеса с Антеем, Тезея с
Минотавром, нечто вроде битвы Тридцати,[174]
или битвы Баярда. Нечто гомерическое, гигантское, невероятное. Речь идет о том,
чтобы в будущем поединок Бюсси называли образцом поединка. И я не хочу, знаете
ли, не хочу только одного: чтобы вас продырявили.
– Будь
спокоен, мой славный Реми, ты увидишь чудеса. Нынче утром я дал по шпаге четырем
лихим драчунам, и в течение восьми минут ни одному из этих четырех не удалось
даже задеть меня, а я превратил их камзолы в лохмотья. Я прыгал, как тигр.
– Не
сомневаюсь в этом, господин мой, но будут ли ваши колени завтра такими же,
какими они были сегодня утром?
Тут
между Бюсси и его хирургом завязался разговор по-латыни, который то и дело прерывался
взрывами смеха.
Так они
дошли до конца большой улицы Сент-Антуан.
– Прощай, –
сказал Бюсси, – мы на месте.
– Может,
мне подождать вас? – предложил Реми.
– Зачем?
– Затем,
чтобы быть уверенным, что вы возвратитесь через два часа и хорошенько поспите
перед поединком, пять или шесть часов по меньшей мере.
– А
если я дам тебе слово?
– О!
Этого будет достаточно. Слово Бюсси, чума меня побери! Хотел бы я знать, как в
нем можно усомниться!
– Что
ж, ты его имеешь. Через два часа, Реми, я вернусь домой.
– Договорились.
Прощайте, монсеньор.
– Прощай,
Реми.
Молодые
люди расстались, но Реми задержался на улице еще немного.
Он
увидел, как Бюсси приблизился к дому и, поскольку отсутствие Монсоро обеспечивало
полную безопасность, вошел через дверь, которую открыла Гертруда, а не через
окно.
Только
после этого Реми с философским спокойствием пустился по безлюдным улицам в
обратный путь к дворцу Бюсси.
Пройдя
через площадь Бодуайе, он заметил, что навстречу ему идут пятеро мужчин, закутанных
в плащи и под этими плащами, по всей видимости, хорошо вооруженных.
Пятеро в
такой час – это было необычно. Реми отступил за угол дома.
Не дойдя
десяти шагов до него, мужчины остановились и, обменявшись сердечным «доброй ночи»,
разошлись. Четверо отправились в разные стороны, а пятый продолжал стоять,
погрузившись в размышления.
В этот
миг из-за облака выглянула луна и осветила лицо этого ночного гуляки.
– Господин
де Сен-Люк? – воскликнул Реми. Услышав свое имя, Сен-Люк поднял голову и
увидел направляющегося к нему человека.
– Реми! –
вскричал он, в свою очередь.
– Реми
собственной персоной, и я счастлив, что могу не добавлять: «к вашим услугам»,
ибо, как мне кажется, вы чувствуете себя прекрасно. Не будет ли нескромностью с
моей стороны, если я поинтересуюсь, что ваша милость делает в этот час столь
далеко от Лувра?
– По
правде оказать, милейший, я изучаю по приказанию короля настроение города.
Король сказал мне: «Сен-Люк, прогуляйся по улицам Парижа, и если ты случайно услышишь,
что кто-нибудь говорит, что я отрекся от престола, смело отвечай, что это
неправда».
– А
кто-нибудь говорил об этом?
– Никто,
ни словечка. И вот, так как скоро полночь, все спокойно и я не встретил никого,
кроме господина де Монсоро, я отпустил своих друзей и собирался уже вернуться,
тут ты и увидел меня.
– Как
вы сказали? Господина де Монсоро?
– Да.
– Вы
встретили господина де Монсоро?
– С
отрядом вооруженных людей; их было не меньше десяти или двенадцати.
– Господина
де Монсоро? Не может быть!
– Почему
не может быть?
– Потому
что сейчас он должен находиться в Компьени.
– Он
должен, но его там нет.
– Но
приказ короля?
– Ба!
Кто же повинуется королю?
– Вы
встретили господина де Монсоро с десятью или двенадцатью людьми?
– Совершенно
точно.
– Он
вас узнал?
– Я
полагаю, да.
– Вас
было только пятеро?
– Четверо
моих друзей и я. Никого больше.
– И
он на вас не напал?
– Напротив,
он уклонился от встречи со мной, это-то меня и удивляет. Узнав его, я уже приготовился
было к страшному сражению.
– А
куда он шел?
– В
сторону улицы Тиксерандери.
– А!
Боже мой! – вырвалось у Реми.
– В
чем дело? – спросил Сен-Люк, обеспокоенный тоном молодого лекаря.
– Господин
де Сен-Люк, сомнения нет, должно случиться большое несчастье.
– Большое
несчастье? С кем?
– С
господином де Бюсси.
– С
Бюсси! Смерть Христова! Говорите, Реми, вы же знаете, я из его друзей.
– Какой
ужас! Господин де Бюсси думал, что граф в Компьени.
– Ну
и что?
– Он
счел возможным воспользоваться его отсутствием.
– Значит,
сейчас он?..
– У
госпожи Дианы.
– А, –
протянул Сен-Люк, – дело плохо.
– Да.
Понимаете, – сказал Реми, – у господина де Монсоро, должно быть,
появились подозрения, или ему их внушили, и он сделал вид, что уезжает, для
того лишь, чтобы неожиданно нагрянуть.
– Постойте! –
сказал Сен-Люк, хлопнув себя по лбу.
– Вы
кого-нибудь подозреваете? – спросил Реми.
– Здесь
замешан герцог Анжуйский.
– Но
ведь сегодня утром герцог Анжуйский сам устроил господину де Монсоро этот
отъезд!
– Тем
более! У вас хорошие легкие, мой славный Реми?
– Как
кузнечные мехи, клянусь телом Христовым!
– В
таком случае бежим, бежим, не теряя ни минуты. Вы знаете дом?
– Да.
– Тогда
бегите впереди.
И
молодые люди помчались по улицам со скоростью, которая сделала бы честь оленям,
преследуемым охотниками.
– Он
намного опередил нас? – спросил на бегу Реми.
– Кто?
Монсоро?
– Да.
– На
четверть часа примерно, – сказал Сен-Люк, перепрыгивая через кучу камней
высотою в пять футов.
– Только
бы нам не опоздать, – сказал Реми и вынул из ножен шпагу, чтобы быть
готовым ко всему.
|