Глава XXXII
О том, в каком
расположении духа находился король Генрих III, когда господин де Сен-Люк
появился при дворе
После
отъезда Екатерины король, как бы он ни полагался на посла, отправленного им в Анжу,
король, повторяем мы, думал лишь о том, чтобы подготовиться к возможной войне с
братом.
Он по
опыту знал о злом гении династии Валуа. Ему было известно, на что способен
претендент на корону – новый человек, выступающий против ее законного
обладателя, то есть против человека скучающего и пресыщенного.
Он
забавлялся или, скорее, скучал, как Тиберий, составляя вместе с Шико
проскрипционные списки, куда вносились в алфавитном порядке все те, кто не
выказывал горячего желания встать на сторону короля.
С каждым
днем эти списки становились все длиннее и длиннее.
И каждый
день король вписывал в них имя господина де Сен-Люка, на «С» и на «Л», то есть
два раза вместо одного.
Оно и
понятно, гнев короля против бывшего фаворита все время подогревался придворными
сплетнями, коварными намеками его приближенных и их суровыми обличительными речами
по адресу супруга Жанны де Коссе, бегство которого в Анжу следовало расценивать
уже как измену с той минуты, когда в эту провинцию сбежал и герцог. В самом
деле, ведь не исключается, что Сен-Люк отправился в Анжу как квартирьер герцога
Анжуйского, чтобы подготовить ему апартаменты в Анжере.
Посреди
всей этой сумятицы, толчеи и треволнений Шико, подстрекавший миньонов натачивать
их кинжалы и рапиры, чтобы резать и колоть врагов его наихристианнейшего
величества, Шико, повторяем мы, являл собою великолепное зрелище.
И тем
более великолепное, что, изображая из себя муху, которая хлопочет возле
волокущейся в гору кареты, он в действительности играл значительно более важную
роль.
Шико
мало-помалу, так сказать, по одному человечку, собирал войско на службу своему
господину.
И вот
однажды вечером, когда король ужинал с королевой – в политически опасные моменты
он всегда ощущал особую тягу к ее обществу, и бегство Франсуа, естественно,
сблизило Генриха с супругой, – вошел Шико, растопырив руки и ноги, словно
паяц, которого дернули за ниточку.
– Уф! –
произнес он.
– В
чем дело? – спросил король.
– Господин
де Сен-Люк, – сказал Шико.
– Господин
де Сен-Люк? – воскликнул его величество.
– Да.
– В
Париже?
– Да.
– В
Лувре?
– Да.
После
этого тройного подтверждения король поднялся из-за стола весь красный и дрожащий.
Трудно было разобраться, какие чувства его волнуют.
– Прошу
прощения, – обратился он к королеве и, утерев усы, швырнул салфетку на
кресло, – но это дела государственные, женщин они не касаются.
– Да, –
сказал Шико басом, – это дела государственные.
Королева
хотела встать из-за стола, чтобы уйти и не мешать королю.
– Нет,
сударыня, – остановил ее Генрих, – не вставайте, пожалуйста, я пройду
к себе в кабинет.
– О
государь, – сказала королева с той нежной заботой, которую она всегда
проявляла к своему неблагодарному супругу, – только не гневайтесь, прошу
вас.
– На
то божья воля, – ответил Генрих, не замечая лукавого вида, с которым Шико
крутил свой ус.
Генрих
поспешно направился из комнаты, Шико последовал за ним.
Как
только они вышли, Генрих взволнованно спросил:
– Зачем
он сюда пожаловал, этот изменник?
– Кто
знает! – ответил Шико.
– Я
уверен, он явился как представитель штатов Анжу. Он явился как посол моего
брата. Обычный путь мятежников: эти бунтовщики ловят в неспокойной, мутной воде
всякие блага – подло, но зато выгодно. Поначалу временные и непрочные, эти
блага постепенно закрепляются за ними основательно и навеки. Сен-Люк учуял
мятеж и использовал его как охранную грамоту, чтобы явиться сюда оскорблять
меня.
– Кто
знает? – сказал Шико.
Король
взглянул на этого лаконичного господина.
– Не
исключено также, – сказал Генрих, продолжая идти по галереям неровным
шагом, выдававшим его волнение, – не исключено также, что он явился
требовать у меня восстановления прав на свои земли, с которых я все это время
удерживал доходы. Может быть, это и не совсем законно с моей стороны, ведь он,
в конце концов, не совершил никакого подсудного преступления, а?
– Кто
знает? – повторил Шико.
– Ах, –
воскликнул Генрих, – что ты все твердишь одно и то же, словно мой попугай,
чтоб мне сдохнуть. Ты мне уже надоел с твоим бесконечным «кто знает?».
– Э!
Смерть Христова! А ты думаешь, ты очень забавен со своими бесконечными вопросами?
– На
вопросы надо хоть что-нибудь отвечать.
– А
что ты хочешь, чтобы я тебе отвечал? Не принимаешь ли ты меня случайно за Рок
древних греков? За Юпитера, Аполлона или за Манто?[149] Смерть Христова, это ты
меня выводишь из терпения своими глупыми предположениями.
– Господин
Шико…
– Что,
господин Генрих?
– Шико,
друг мой, ты видишь, что я страдаю, и грубишь мне.
– Не
страдайте, смерть Христова!
– Но
ведь все изменяют мне.
– Кто
знает, клянусь святым чревом, кто знает?
Генрих,
теряясь в догадках, спустился в свой кабинет, где, при потрясающем известии о
возвращении Сен-Люка, собрались уже все придворные, среди которых или, вернее,
во главе которых блистал Крийон с горящим взором, красным носом и усами
торчком, похожий на свирепого дога, рвущегося в драку.
Сен-Люк
был там. Он видел повсюду угрожающие лица, слышал, как бурлит вокруг него
возмущение, но не проявлял по этому поводу никакого беспокойства.
И
странное дело! Он привел с собой жену и усадил ее на табурет возле барьера
королевского ложа.
Уперев
кулак в бедро, он прохаживался по комнате, отвечая любопытным и наглецам такими
же взглядами, какими они смотрели на него.
Некоторые
из придворных сгорали от желания толкнуть Сен-Люка локтем и сказать ему какую-нибудь
дерзость, но из уважения к молодой женщине они держались в стороне и молчали.
Посреди этой пустоты и безмолвия и шагал бывший фаворит.
Жанна,
скромно закутанная в дорожный плащ, ждала.
Сен-Люк,
гордо задрапировавшись в свой плащ, тоже ждал, и по его поведению чувствовалось,
что он скорее напрашивается на вызов, чем боится его.
И,
наконец, придворные ждали, в свой черед. Прежде чем бросить ему вызов, они
хотели выяснить, зачем явился Сен-Люк сюда, ко двору. Каждый из них желал
урвать себе частицу тех милостей, которыми раньше был осыпан этот бывший
фаворит, и потому находил его присутствие здесь совершенно излишним.
Одним
словом, как вы видите, ожидание со всех сторон было весьма напряженным, когда
появился король.
Генрих
был возбужден и старался еще больше распалить себя: этот запыхавшийся вид в
большинстве случаев и составляет то, что принято называть достоинством у особ
королевской крови.
За
Генрихом вошел Шико, храня на лице выражение спокойного величия, которое
следовало бы иметь королю Франции, и прежде всего посмотрел, как держится
Сен-Люк, с чего следовало бы начать Генриху III.
– А,
сударь, вы здесь? – с ходу воскликнул король, не обращая внимания на
присутствующих и напоминая этим быка испанских арен: вместо тысячной толпы он
видит только колышущийся туман, а в радуге флагов различает лишь один красный
цвет.
– Да,
государь, – учтиво поклонившись, просто и скромно ответил Сен-Люк.
Этот
ответ не тронул короля, это поведение, исполненное спокойствия и
почтительности, не пробудило в его ослепленной душе чувства благоразумия и
снисходительности, которые должно вызывать сочетание собственного достоинства и
уважения к другим. Король продолжал, не остановившись:
– Говоря
по правде, ваше появление в Лувре весьма удивляет меня.
При этом
грубом выпаде вокруг короля и его фаворита воцарилась мертвая тишина.
Такая
тишина наступает на месте поединка, когда встречаются два противника, чтобы решить
спор, который может быть решен только кровью.
Сен-Люк
первый нарушил ее.
– Государь, –
сказал он с присущим ему изяществом и не выказывая ни малейшего волнения по
поводу выходки короля, – что до меня, то я удивляюсь лишь одному: как
могли вы при тех обстоятельствах, в которых находится ваше величество, не
ожидать меня.
– Что
вы этим хотите сказать, сударь? – спросил Генрих с подлинно королевской
гордостью и вскинул голову, придав себе тот необычайно достойный вид, который
он принимал в особо торжественных случаях.
– Государь, –
ответил Сен-Люк, – вашему величеству грозит опасность.
– Опасность! –
вскричали придворные.
– Да,
господа; опасность, большая, настоящая, серьезная, такая опасность, когда
король нуждается во всех преданных ему людях, от самых больших до самых
маленьких. Убежденный в том, что при опасности, подобной той, о которой я
предупреждаю, ничья помощь не может быть лишней, я пришел, чтобы сложить к
ногам моего короля предложение своих скромных услуг.
– Ага! –
произнес Шико. – Видишь, сын мой, я был прав, когда говорил: «Кто знает?»
Сначала
Генрих III ничего не ответил: он смотрел на собравшихся. У всех был взволнованный
и оскорбленный вид. Но вскоре король различил во взглядах придворных зависть,
бушевавшую в сердцах большинства из них. Отсюда он заключил, что Сен-Люк
совершил нечто такое, на что большинство собравшихся было неспособно, то есть
что-то хорошее.
Однако
Генриху не хотелось сдаваться так сразу.
– Сударь, –
сказал он, – вы только исполнили свой долг, ибо вы обязаны служить нам.
– Все
подданные короля обязаны служить королю, я это знаю, государь, – ответил
Сен-Люк, – но в наши времена многие забывают платить свои долги. Я,
государь, пришел, чтобы заплатить свой, и счастлив, что ваше величество
соблаговолили по-прежнему считать меня в числе своих должников.
Генрих,
обезоруженный этой неизменной кротостью и покорностью, сделал шаг к Сен-Люку.
– Итак, –
сказал он, – вы возвращаетесь только по тем причинам, о которых сказали,
вы возвращаетесь без поручения, без охранной грамоты?
– Государь, –
живо сказал Сен-Люк, признательный за тон, которым король обратился к нему, ибо
в голосе его господина не было больше ни упрека, ни гнева, – я вернулся,
просто чтобы вернуться, и мчался во весь опор. А теперь ваше величество можете
бросить меня через час в Бастилию, через два часа казнить, но свой долг я
выполнил. Государь, Анжу пылает, Турень вот-вот восстанет, Гиень поднимается,
чтобы протянуть ей руку. Монсеньор герцог Анжуйский побуждает запад и юг
Франции к мятежу.
– И
ему хорошо помогают, не так ли? – воскликнул король.
– Государь, –
сказал Сен-Люк, поняв, куда клонит король, – ни советы, ни увещания не останавливают
герцога, и господин де Бюсси, несмотря на всю свою настойчивость, не может
излечить вашего брата от того страха, который ваше величество ему внушаете.
– А, –
сказал Генрих, – так он трепещет, мятежник!
И
улыбнулся в усы.
– Разрази
господь! – восхитился Шико, поглаживая подбородок. – Вот ловкий
человек!
И,
толкнув короля локтем, сказал:
– Посторонись-ка,
Генрих, я хочу пожать руку господина де Сен-Люка.
Пример
Шико увлек короля. После того как шут поздоровался с приехавшим, Генрих неторопливым
шагом подошел к своему бывшему другу и положил ему руку на плечо.
– Добро
пожаловать, Сен-Люк, – сказал он.
– Ах,
государь, – воскликнул Сен-Люк, целуя королю руку, – наконец-то я
снова нахожу своего любимого господина!
– Да,
но я тебя не нахожу, – сказал король, – или, во всяком случае, нахожу
таким исхудавшим, мой бедный Сен-Люк, что не узнал бы тебя, пройди ты мимо.
При этих
словах раздался женский голос.
– Государь, –
произнес он, – не понравиться вашему величеству – это такое несчастье.
Хотя
голос был нежным и почтительным, Генрих вздрогнул. Этот голос был ему так же неприятен,
как Августу звук грома.
– Госпожа
де Сен-Люк! – прошептал он. – А! Правда, я и забыл…
Жанна
бросилась на колени.
– Встаньте,
сударыня, – сказал король, – я люблю все, что носит имя Сен-Люка.
Жанна
схватила руку короля и поднесла к губам. Генрих с живостью отнял ее.
– Смелей, –
сказал Шико молодой женщине, – смелей, обратите короля в свою веру, вы для
этого достаточно хороши собой, клянусь святым чревом!
Но
Генрих повернулся к Жанне спиной, обнял Сен-Люка за плечи и пошел с ним в свои
покои.
– Ну
что, – спросил он, – мир заключен, Сен-Люк?
– Скажите
лучше, государь, – ответил придворный, – что помилование даровано.
– Сударыня, –
сказал Шико застывшей в нерешительности Жанне, – хорошая жена не должна
покидать мужа… особенно когда ее муж в опасности.
И он
подтолкнул Жанну вслед королю и Сен-Люку.
|