Глава XVI
Дипломатия герцога
Анжуйского
Когда
мушкетная пальба на улицах несколько поутихла, когда удары колокола стали реже,
когда передняя замка опустела, когда Бюсси и герцог Анжуйский остались наконец
одни, герцог сказал:
– Поговорим.
Проницательный
Франсуа уже заметил, что с момента их встречи Бюсси относится к нему с гораздо
большей предупредительностью, чем обычно. С присущим ему знанием света, принц решил,
что Бюсси, по всей вероятности, оказался в затруднительном положении, а значит,
при некоторой доле хитрости, можно из этого извлечь пользу для себя.
Но у
Бюсси было время подготовиться, и он держался уверенно.
– Поговорим,
монсеньор, – ответил он.
– Когда
мы виделись с вами в последний раз, – сказал принц, – вы были тяжело
больны, мой бедный Бюсси!
– Это
правда, монсеньор, – подтвердил молодой человек, – я был тяжело болен
и спасся почти чудом.
– В
тот день при вас находился какой-то лекарь, – продолжал принц, –
чересчур озабоченный вашим здоровьем, как мне показалось, потому что он
набрасывался на всех, кто приближался к вам.
– И
это тоже правда, монсеньор, мой Одуэн меня очень любит.
– Он
строго-настрого запретил вам вставать с постели, не так ли?
– Чем
я был возмущен до глубины души, как ваше высочество могли убедиться сами.
– Но, –
сказал герцог, – коли это вас так возмущало, вы могли бы послать медицину
ко всем чертям и отправиться со мной, как я вас о том просил.
– Проклятие! –
воскликнул Бюсси, на сотню ладов вертя и крутя в руках свою аптекарскую шляпу.
– Но, –
продолжал герцог, – так как речь шла о серьезном деле, вы побоялись
подвергнуть себя опасности.
– Простите? –
переспросил Бюсси, одним ударом кулака нахлобучивая все ту же шляпу до самых
глаз. – Мне послышалось, мой принц, вы сказали, что я побоялся подвергнуть
себя опасности?
– Да,
я так сказал, – ответил герцог Анжуйский.
Бюсси вскочил
со своего стула.
– Тогда,
значит, вы солгали, монсеньор, – воскликнул он, – солгали самому
себе, слышите! Потому что вы сами не верите ни слову, ни единому слову из того,
что сказали. У меня на теле двадцать шрамов, они свидетельствуют, что я не раз
подвергал себя опасности и никого не боялся. И, клянусь честью, я знаю немало
людей, которые не смогли бы сказать того же о себе и тем более доказать это.
– У
вас всегда наготове неопровержимые доводы, господин де Бюсси, – возразил
герцог, бледный и очень возбужденный. – Когда вас обвиняют, вы стараетесь
перекричать упреки и воображаете, что это доказывает вашу правоту.
– О
нет, я не всегда прав, монсеньор, – возразил Бюсси, – и хорошо это
знаю, но я так же хорошо знаю, в каких случаях я не прав.
– В
каких же это случаях? Скажите, сделайте милость.
– В
тех, когда я служу неблагодарным людям.
– По
чести, сударь, мне кажется, что вы забываетесь, – сказал принц, внезапно
поднимаясь с тем видом достоинства, который он умел принимать в случае нужды.
– Возможно,
я забываюсь, монсеньор, – сказал Бюсси, – поступите раз в жизни так
же: забудьтесь или забудьте меня.
При этом
Бюсси сделал два шага к выходу, но принц оказался проворней и загородил собою
дверь.
– Станете
ли вы отрицать, сударь, – спросил он, – что в тот день, когда вы
отказались выйти из дому со мной, вы через минуту вышли сами?
– Я, –
ответил Бюсси, – никогда ничего не отрицаю, монсеньор, разве что в тех
случаях, когда у меня хотят вынудить признание.
– Тогда
объясните мне, почему вы настаивали на том, чтобы остаться дома.
– Потому,
что у меня были дела.
– Дома?
– Дома
или в другом месте.
– Я
полагаю, что, когда дворянин состоит на службе у принца, главными его делами
являются дела этого принца.
– Так
кто же, как правило, занимается вашими делами, монсеньор, если не я?
– Я
с этим не спорю, – ответил Франсуа, – обычно вы мне верны и преданы,
скажу даже больше: я извиняю ваше дурное настроение.
– Вот
как? Вы очень добры.
– Да,
извиняю, потому что у вас есть некоторые основания сердиться на меня.
– Вы
признаете это, монсеньор?
– Да.
Я обещал вам опалу для господина де Монсоро. Вы, кажется, его сильно недолюбливаете,
господина де Монсоро?
– Я?
Совсем нет. Я нахожу, что у него отталкивающая физиономия, и хотел бы, чтобы он
убрался подальше от двора и не мозолил бы мне глаза. Вам же, монсеньор, вам,
напротив, его физиономия по душе. О вкусах не спорят.
– Что
ж, раз единственное оправдание тому, что вы дулись на меня, как избалованный, капризный
ребенок, состоит в этом, я скажу вам: вы были не правы вдвойне, когда не
пожелали идти со мной, а после моего ухода вышли и стали совершать никому не
нужные подвиги.
– Я
совершал никому не нужные подвиги, я?! Сию минуту вы обвиняли меня в том, что…
Послушайте, монсеньор, будем же последовательными. Какие это подвиги я совершил?
– Совершили,
совершили. Я понимаю, что вы не любите господина д’Эпернона и господина де
Шомберга. Я их тоже не люблю и более того – не выношу, но нужно было
ограничиться нелюбовью и дождаться удобного момента.
– Ого! –
сказал Бюсси. – Что вы этим хотите сказать, монсеньор?
– Убейте
их, черт побери! Убейте обоих, убейте всех четырех, я вам буду за это только признателен,
но не злите их, особенно когда сами вы потом исчезаете, а они срывают свою
злость на мне.
– Ну
хорошо, что же я ему сделал, этому достойному гасконцу?
– Вы
имеете в виду д’Эпернона, не так ли?
– Да.
– Ну
так вот, по вашему наущению его побили камнями.
– По
моему наущению?!
– И
самым отменным образом, так что камзол его был превращен в лохмотья, плащ
разодран на куски и он возвратился в Лувр в одних штанах.
– Прекрасно, –
сказал Бюсси, – с этим все. Перейдем к немцу. В чем я повинен перед господином
де Шомбергом?
– Надеюсь,
вы не станете отрицать, что приказали выкрасить его в индиго? Когда я его увидел,
через три часа после этого происшествия, он еще был лазоревого цвета. И
по-вашему, это удачная шутка? Полноте!
Тут
принц, вопреки своему желанию, засмеялся, а Бюсси, вспомнив, какое лицо было у
Шомберга в чане, тоже не смог удержаться от хохота.
– Так,
значит, полагают, что это я сыграл с ним такую шутку?
– Кровь
Христова! Не я же, в самом деле?
– И
вы еще можете, монсеньор, в чем-то упрекать человека, которому приходят в
голову такие замечательные идеи? Ну что я вам говорил? Вы – неблагодарны.
– Согласен.
А теперь послушай, если ты действительно вышел из дому ради этого, я тебя
прощаю.
– Правда?
– Да,
слово чести, но я еще не покончил с моими претензиями к тебе.
– Я
слушаю.
– Поговорим
немного обо мне.
– Будь
по-вашему.
– Что
сделал ты, чтобы помочь мне в беде?
– Вы
прекрасно знаете, что я сделал, – сказал Бюсси.
– Нет,
не знаю.
– Так
вот, я отправился в Анжу.
– Иначе
говоря, ты спас себя.
– Да,
потому что, спасая себя, я спасал вас.
– Но
разве ты не мог подыскать себе убежища где-нибудь в окрестностях Парижа, вместо
того чтобы спасаться бегством в столь дальние края? Мне кажется, находись ты на
Монмартре, мне от тебя было бы больше проку.
– Вот
тут-то мы с вами и расходимся, монсеньор; я предпочел приехать в Анжу.
– Согласитесь,
что ваша прихоть – это весьма посредственный довод.
– Отнюдь,
ибо моя прихоть была продиктована желанием завербовать вам сторонников.
– А-а!
Это уже другое дело. Ну поглядим, чего вы добились.
– Я
смогу рассказать вам это завтра, монсеньор, а сейчас наступило время, когда я
должен вас покинуть.
– Покинуть,
зачем?
– Чтобы
повидаться и побеседовать с очень нужным человеком.
– О!
Если так, тогда не возражаю. Идите, Бюсси, но будьте осторожны.
– Осторожен,
почему? Разве мы здесь не самые сильные?
– Все
равно, не рискуй ничем. Ты уже много успел?
– Я
здесь всего два дня, как же вы хотите…
– Но
ты скрываешься хотя бы?
– Еще
бы! Клянусь смертью Христовой! Поглядите на костюм, в котором я с вами разговариваю,
разве обычно я ношу камзолы цвета корицы? И в эти чудовищные штаны я влез тоже
ради вас.
– А
где ты живешь?
– О!
Вот тут-то вы и оцените мою преданность. Я живу… я живу возле крепостной стены,
в жалкой лачуге с дверью на реку. Но вы, мой принц, как вы-то выбрались из
Лувра? Почему я встретил вас на дороге с загнанным конем под вами и в компании
господина д’Обинье?
– Потому
что у меня есть друзья, – сказал принц.
– Друзья
у вас? – воскликнул Бюсси. – Полноте!
– Да,
друзья, которых ты не знаешь.
– В
добрый час! И кто же эти друзья?
– Король
Наваррский и господин д’Обинье, ты его видел.
– Король
Наваррский… А! Верно. Вы ведь вместе участвовали в заговоре.
– Я
никогда не участвовал в заговорах, господин де Бюсси.
– Не
участвовали! Порасспросите-ка Ла Моля и Коконнаса!
– Ла
Моль, – сказал принц с мрачным видом, – совершил не то преступление,
за которое, по мнению всех, его казнили.
– Хорошо!
Оставим Ла Моля и вернемся к вам, тем более что нам с вами, монсеньор, нелегко
будет прийти к согласию по этому пункту. Как, черт возьми, выбрались вы из
Лувра?
– Через
окно.
– А!
Действительно. А через какое?
– Через
окно моей спальни.
– Значит,
вы знали о веревочной лестнице?
– Какой
веревочной лестнице?
– Той,
которая в шкафу.
– А!
Выходит, и ты о ней знал? – сказал принц, побледнев.
– Проклятие! –
ответил Бюсси. – Вашему высочеству известно, что порой мне выпадало счастье
входить в эту комнату.
– Во
времена моей сестры Марго, не правда ли? И ты входил через окно?
– Черт
побери! Вы же вышли через него! Меня удивляет только одно: как вы разыскали
лестницу.
– Я
ее и не искал.
– А
кто же тогда?
– Никто.
Мне указали, где она.
– Кто
указал?
– Король
Наваррский.
– Ах,
так король Наваррский знает о лестнице! Вот уж никогда бы не поверил. Но, как
бы то ни было, вы здесь, монсеньор, живой и невредимый. Мы с вами запалим
Анжер, а с ним вместе запылает и Ангумуа и Беарн: это будет премилый пожарчик.
– Но
ты говорил о свидании? – сказал герцог.
– А!
Дьявол! Правда, я и позабыл за интересным разговором. Прощайте, монсеньор.
– Ты
берешь своего коня?
– Проклятие!
Если он нужен монсеньору, ваше высочество может оставить его себе, у меня есть
еще один.
– В
таком случае я принимаю его, потом сочтемся.
– Хорошо,
монсеньор, и дай бог, чтобы не я остался в долгу перед вами.
– Почему?
– Потому,
что я не люблю того, кому вы обычно поручаете подбивать ваши счета.
– Бюсси!
– Вы
правы, монсеньор, мы договорились, что не будем больше к этому возвращаться.
Принц,
который чувствовал, как нужен ему Бюсси, протянул молодому человеку руку.
Бюсси
дал ему свою, но при этом покачал головой. Они расстались.
|