Глава IX
О том, как король
назначил главу лиги, который не оказался ни его высочеством герцогом Анжуйским,
ни монсеньором герцогом де Гизом
– Господа, –
произнес король посреди глубочайшей тишины и удостоверившись предварительно,
что д’Эпернон, Шомберг, Можирон и Келюс, которых сменили на их посту десять швейцарцев,
уже в зале и стоят за его креслом, – господа, король, занимающий место
между небесами и землей, если можно так выразиться, с одинаковым вниманием
прислушивается к голосам, которые доносятся до него сверху, и к тем, которые к
нему доносятся снизу, то есть к тому, что требует от него бог, и к тому, что
требует от него его народ. Сплочение всех сил в единый союз во имя защиты
католической веры является залогом благополучия для моих подданных, я это
прекрасно понимаю. Поэтому мне по душе совет, который дал нам наш кузен де Гиз.
И отныне я провозглашаю святую Лигу должным образом дозволенной и учрежденной.
А поелику столь большое тело должно иметь хорошую, могучую голову, поелику
необходимо, чтобы глава Лиги, призванный защищать церковь, был одним из самых
ревностных сынов церкви и дабы к сему рвению его обязывали само его естество и
его сан, я остановил свой выбор на человеке высокородном и добром христианине и
объявляю, что отныне главой Лиги будет…
Генрих
преднамеренно сделал паузу. Тишина была такая, что можно было услышать, как
пролетит муха.
Генрих
повторил:
– И
объявляю, что главой Лиги будет Генрих де Валуа, король Франции и Польши.
Произнося
эти слова, Генрих несколько театрально повысил голос, чтобы подчеркнуть свою
победу и подогреть энтузиазм своих друзей, которые готовились разразиться
ликующими криками, а также чтобы окончательно добить лигистов, чей глухой ропот
выдавал их недовольство, удивление и испуг.
Что же
касается герцога де Гиза, то он был просто изничтожен. Со лба его катились
крупные капли пота. Он обменялся взглядом с герцогом Майеннским и своим братом,
кардиналом, которые стояли в центре двух групп лигистских главарей – один справа
от него, другой – слева.
Монсоро,
все больше удивляясь отсутствию герцога Анжуйского, начал тем не менее успокаиваться,
вспомнив, что сказал Генрих III.
Ведь в
самом деле – герцог мог исчезнуть и не уезжая никуда.
Кардинал
не торопясь отошел от группы, в которой он находился, и пробрался поближе к
герцогу Майеннскому.
– Послушайте, –
шепнул он ему на ухо, – или я очень ошибаюсь, или мы не можем больше
рассчитывать здесь на безопасность. Поспешим с уходом. Кто его знает, этот
народ! Вчера он ненавидел короля, а сегодня может сделать его своим кумиром на
несколько дней.
– Будь
по-вашему, – сказал герцог Майеннский, – уйдем. Подождите здесь
брата, а я подготовлю отступление.
– Идите.
Тем
временем король первым подписал акт, который лежал на столе и был составлен
заранее господином де Морвилье, единственным человеком, кроме королевы-матери,
посвященным в тайну; после чего Генрих обратился к герцогу де Гизу гнусавя и
тем издевательским тоном, какой он так хорошо умел принимать при случае:
– Что
ж, подпишите и вы, мой дорогой кузен.
И
передал ему перо.
Затем,
указывая пальцем место подписи:
– Тут,
тут, – сказал он, – подо мной. А теперь передайте господину кардиналу
и господину герцогу Майеннскому.
Но
герцог Майеннский был уже внизу лестницы, а кардинал в другой комнате.
Король
заметил их отсутствие.
– Тогда
передайте главному ловчему, – сказал он.
Герцог
подписал, передал перо главному ловчему и собрался было уйти.
– Погодите, –
остановил его король.
И в то
время, как Келюс с насмешливым видом брал перо из рук графа де Монсоро и не
только присутствующая знать, но и все главы цехов, созванные для этого важного
события, спешили подписаться ниже короля или на отдельных листах, продолжением
которых должны были стать книги, где накануне всякий – великий ли, малый ли, знатный
или простолюдин – смог подписать свое имя, все полностью, в это самое время
король сказал герцогу де Гизу:
– Дорогой
кузен, насколько я помню, это вы считали, что для защиты нашей столицы следует
создать хорошую армию из всех сил Лиги? Армия создана, создана надлежащим
образом, ибо естественный полководец парижан – король.
– Разумеется,
государь, – ответил герцог, не очень понимая, куда клонит Генрих.
– Но
я не забываю, – продолжал король, – что у меня есть и другая армия,
которой нужен командующий, и что этот пост принадлежит по праву первому воину
королевства. Пока я тут буду командовать Лигой, вы отправляйтесь командовать
армией, кузен.
– Когда
я должен отбыть? – спросил герцог.
– Тотчас
же, – сказал король.
– Генрих,
Генрих! – воскликнул Шико, которому лишь этикет помешал броситься к королю
и прервать его на полуслове, как ему хотелось.
Но так
как король не услышал восклицания Шико, а если и услышал, то не понял его, гасконец
с почтительным видом, держа в руке огромное перо, стал пробираться через толпу,
пока не оказался возле короля.
– Да
замолчишь ты наконец, простофиля, – шепнул он Генриху.
Но было
поздно.
Король,
как мы видели, уже объявил де Гизу о его назначении и теперь, не обращая внимания
на знаки и гримасы гасконца, вручал герцогу заранее подписанный патент.
Герцог
де Гиз взял патент и вышел.
Кардинал
ждал его у дверей залы, герцог Майеннский ждал их обоих у ворот Лувра.
Они
тотчас же вскочили на коней, и не прошло и десяти минут, как все трое были уже
вне пределов Парижа.
Остальные
участники церемонии тоже постепенно разошлись. Одни кричали: «Да здравствует
король!», другие: «Да здравствует Лига!»
– Как
бы то ни было, – сказал, смеясь, Генрих, – я решил трудную задачу.
– О,
конечно, – пробормотал Шико, – ты отличный математик, что и говорить!
– Вне
всякого сомнения, – продолжал король. – Заставив этих мошенников
кричать противоположное, я, в сущности, достиг того, что они кричат одно и то
же.
– Sta
bene,[127]
– сказала Генриху королева-мать, пожимая ему руку.
– Верь-то
верь, да на крюк запирай дверь, – сказал гасконец. – Она в бешенстве,
ее Гизы чуть не в лепешку расплющены этим ударом.
– О!
Государь, государь, – закричали фавориты, толпой бросаясь к королю, –
как вы замечательно это придумали!
– Они
воображают, что золото посыплется на них, как манна небесная, – шепнул
Шико в другое ухо короля.
Генриха
с триумфом проводили в его покои. В сопровождавшем короля кортеже Шико исполнял
роль античного хулителя, преследуя своего господина сетованиями и попреками.
Настойчивость,
с которой Шико старался напомнить полубогу этого дня, что он всего лишь
человек, до такой степени удивила короля, что он отпустил всех и остался
наедине с шутом.
– Да
будет вам известно, мэтр Шико, – сказал Генрих, оборачиваясь к
гасконцу, – что вы никогда не бываете довольны и что это становится просто
невыносимым! Черт возьми! Я не сочувствия от вас требую, я требую от вас
здравого смысла.
– Ты
прав, Генрих, – ответил Шико, – ведь тебе его больше всего не
хватает.
– Согласись
по крайней мере, что удар был нанесен мастерски.
– Как
раз с этим я и не хочу соглашаться.
– А!
Ты завидуешь, господин французский король!
– Я?!
Боже упаси! Для зависти я мог бы выбрать что-нибудь получше.
– Клянусь
телом Христовым! Господин критикан!..
– О!
Что за необузданное самомнение!
– Послушай,
разве я не король Лиги?
– Конечно,
это неоспоримо: ты ее король. Но…
– Но
что?
– Но
ты больше не король Франции.
– А
кто же тогда король Франции?
– Все,
за исключением тебя, Генрих, и прежде всего – твой брат.
– Мой
брат! О ком ты говоришь?
– О
герцоге Анжуйском, черт побери!
– Которого
я держу под арестом?
– Да,
потому что хотя он и под арестом, но он помазан на престол, а ты – нет.
– Кем
помазан?
– Кардиналом
де Гизом. Слушай, Генрих, я все же советую тебе заняться твоей полицией;
совершается помазание короля – в Париже, в присутствии тридцати трех человек,
прямо в часовне аббатства Святой Женевьевы, а ты ничего об этом не знаешь.
– Господи,
боже мой! А ты об этом знал, ты?
– Разумеется,
знал.
– Как
же ты можешь знать то, что неизвестно мне?
– Ба!
Да потому что твоя полиция – это господин де Морвилье, а моя – я сам.
Король
нахмурил брови.
– Итак,
один король Франции у нас уже есть, не считая Генриха Валуа, – это Франсуа
Анжуйский, а кроме него мы еще имеем, постой-ка, постой… – сказал Шико,
словно припоминая, – мы еще имеем герцога де Гиза.
– Герцога
де Гиза?
– Герцога
де Гиза, Генриха де Гиза, Генриха Меченого. Итак, повторяю, мы еще имеем герцога
де Гиза.
– Хорош
король, нечего сказать: король, которого я изгнал, которого я сослал в армию.
– Вот-вот!
Разве тебя самого не ссылали в Польшу; разве от Ла-Шарите до Лувра не ближе,
чем от Кракова до Парижа? А! Это верно – ты его отправил в армию. Что за ловкий
удар, какое поразительное мастерство! Ты его отправил в армию, то есть поставил
под его начало тридцать тысяч человек, клянусь святым чревом! В армию, и в
какую! Всамделишную… это не то, что армия твоей Лиги… Нет… нет… армия из буржуа
– это сгодится для Генриха Валуа, короля миньонов; Генриху де Гизу нужна армия
из солдат, и каких! Выносливых, закаленных в боях, пропахших порохом, способных
уничтожить двадцать таких армий, как армия Лиги. Одним словом, если Генриху де
Гизу, королю на деле, взбредет однажды в голову стать королем и по званию, ему
надо будет всего лишь повернуть своих трубачей к столице и скомандовать:
«Вперед! Проглотим одним глотком Париж вместе с Генрихом Валуа и Лувром». И они
это сделают, мошенники, я их знаю.
– В
вашей речи вы позабыли упомянуть только об одном, мой великий политик, –
сказал Генрих.
– Проклятие!
Вполне возможно, особенно если то, о чем я забыл, – четвертый король.
– Нет, –
ответил Генрих с крайним презрением, – вы позабыли, что, прежде чем
мечтать о французском троне, на котором сидит один из Валуа, надо бы сначала
оглянуться назад и посчитать своих предков. Можно еще понять, когда подобная
мысль приходит в голову герцогу Анжуйскому: он принадлежит к роду, который
вправе на это претендовать. У нас общие предки – борьба между нами, сравнение
допустимы, ведь здесь речь идет о первородстве, вот и все. Но господин де Гиз…
знаете ли, мэтр Шико, подзаймитесь-ка геральдикой, друг мой, и сообщите нам,
какой род древнее – французские лилии или лотарингские дрозды…
– Э-э, –
протянул Шико, – тут-то и заключена ошибка, Генрих.
– Какая
ошибка, где?
– Конечно,
ошибка: род господина де Гиза гораздо древнее, чем ты предполагаешь.
– Древнее,
чем мой, быть может? – спросил с улыбкой Генрих.
– Без
всякого «быть может», мой маленький Генрике.
– Да
вы, оказывается, дурак, господин Шико.
– Это
моя должность, черт побери!
– Я
имею в виду, что вы сумасшедший, из тех, кого связывать приходится.
Выучитесь-ка читать, мой друг.
– Что
ж, Генрих, ты читать умеешь, тебе не надо снова отправляться в школу, как мне,
так почитай же вот это.
И Шико
вынул из-за пазухи пергамент, на котором Николя Давид записал известную нам генеалогию,
ту самую, что была утверждена в Авиньоне папой и согласно которой Генрих де Гиз
являлся потомком Карла Великого.
Генрих
бросил взгляд на пергамент и, увидев возле подписи легата печать святого Петра,
побелел.
– Что
скажешь, Генрих? – спросил Шико. – Нас с нашими лилиями малость
обскакали, а? Клянусь святым чревом! Мне кажется, что эти дрозды собираются
взлететь так же высоко, как орел Цезаря. Берегись их, сын мой!
– Но
как ты раздобыл эту генеалогию?
– Я?
Да стал бы я на нее время тратить! Она сама ко мне пришла.
– Но
где она была, прежде чем прийти к тебе?
– Под
подушкою у одного адвоката.
– Как
его звали, этого адвоката?
– Мэтр
Николя Давид.
– Где
он находился?
– В
Лионе.
– А
кто извлек ее в Лионе из-под подушки адвоката?
– Один
из моих хороших друзей.
– Чем
занимается твой друг?
– Проповедует.
– Так,
значит, это монах?
– Вы
угадали.
– И
его зовут?..
– Горанфло.
– Что?! –
вскричал Генрих. – Этот мерзкий лигист, который произнес такую поджигательскую
речь в Святой Женевьеве, тот, что вчера поносил меня на улицах Парижа?!
– Вспомни
Брута, он тоже прикидывался безумным…
– Так,
значит, он великий политик, этот твой монах?
– Вам
приходилось слышать о господине Макиавелли,[128]
секретаре Флорентийской республики? Ваша бабушка – его ученица.
– Так,
значит, монах извлек у адвоката пергамент?
– Да,
вот именно извлек, силой вырвал.
– У
Николя Давида, у этого бретера?
– У
Николя Давида, у этого бретера.
– Так
он храбрец, твой монах?
– Храбр,
как Баярд.[129]
– И,
совершив подобный подвиг, он до сих пор не явился ко мне, чтобы получить
заслуженное вознаграждение?
– Он
смиренно возвратился в свой монастырь и просит только об одном: чтобы забыли,
что он оттуда выходил.
– Так
он, значит, скромник?
– Скромен,
как святой Крепен.
– Шико,
даю слово дворянина, твой друг получит первое же аббатство, в котором освободится
место настоятеля, – сказал король.
– Благодарю
за него, Генрих, – ответил Шико.
А про
себя сказал: «Клянусь честью! Теперь он очутился между Майенном и Валуа, между
веревкой и доходным местечком. Повесят его? Аббатом сделают? Тут нужно о двух
головах быть, чтобы угадать. Как бы то ни было, если он все еще спит, он должен
видеть в эту минуту престранные сны».
|