Глава ХLIX
Шико Первый
Король
был погружен в глубокую задумчивость, которая обещала планам господ Гизов легкий
успех.
Он
посетил склеп вместе со всей братией, приложился к раке и, в завершение
церемонии, стал усиленно бить себя кулаками в грудь, бормоча самые мрачные
псалмы.
Приор
приступил к своим увещаниям, которые король выслушал все с тем же глубоко покаянным
видом.
Наконец,
по сигналу герцога де Гиза, Жозеф Фулон склонился перед королем и сказал ему:
– Государь,
а теперь не угодно ли будет вам сложить вашу земную корону к ногам вечного
владыки?
– Пойдемте, –
просто ответил король.
И тотчас
же все монахи, стоявшие шпалерами по пути короля, двинулись к кельям, в видневшийся
слева главный коридор.
Генрих
выглядел очень смягченным. Он по-прежнему бил себя кулаками в грудь, крупные
четки, которые он торопливо перебирал, со стуком ударялись о черепа из слоновой
кости, подвешенные к его поясу.
Наконец
подошли к келье; на пороге ее возвышался Горанфло, раскрасневшийся, с глазами,
сверкающими, подобно карбункулам.
– Здесь? –
спросил король.
– Здесь, –
откликнулся толстый монах.
Королю
было от чего заколебаться, потому что в конце коридора виднелась довольно таинственного
вида дверь или, вернее, решетка, выходящая на крутой скат, за которой глазу
представала лишь кромешная тьма.
Генрих
вошел в келью.
– Hic
portus salutis?[169]
– прошептал он взволнованным голосом.
– Да, –
ответил Фулон, – спасительная гавань здесь!
– Оставьте
нас, – сказал Горанфло с величественным жестом.
Дверь
тотчас же затворилась. Шаги монахов смолкли вдали.
Король,
заметив скамеечку в глубине кельи, сел и сложил руки на коленях.
– А,
вот и ты, Ирод, вот и ты, язычник, вот и ты, Навуходоносор! – сказал без
всякого перехода Горанфло, упершись в бока своими толстыми руками.
Король,
казалось, был удивлен.
– Это
вы ко мне обращаетесь, брат мой? – спросил он.
– Ну
да, к тебе, а к кому же еще? Сыщется ли такое бранное слово, которое бы не
сгодилось для тебя?
– Брат
мой, – пробормотал король.
– Ба!
Да у тебя тут нет братьев. Давно уже я размышляю над одной проповедью… ты ее
услышишь… Как всякий хороший проповедник, я делю ее на три части. Во-первых, ты
– тиран, во-вторых – сатир, и, наконец, ты – низложенный монарх. Вот об этом-то
я и буду говорить.
– Низложенный
монарх! Брат мой… – возмутился почти скрытый темнотой король.
– Вот
именно. Тут тебе не Польша, удрать тебе не удастся…
– Это
западня!
– Э!
Валуа, знай, что король всего лишь человек, пока он еще человек.
– Это
насилие, брат мой!
– Клянусь
Спасителем, уж не думаешь ли ты, что мы заперли тебя, чтобы с тобой нянчиться?
– Вы
злоупотребляете религией, брат мой.
– А
разве религия существует? – воскликнул Горанфло.
– О! –
произнес король. – Чтобы святой говорил такие слова!
– Черт
побери, я это сказал.
– Вы
погубите свою душу.
– А
разве можно погубить душу?
– Вы
говорите, как безбожник, брат мой.
– Ладно,
без глупостей! Ты готов, Валуа?
– Готов
к чему?
– К
тому, чтобы отречься от короны. Мне поручили предложить тебе это: я предлагаю.
– Но
вы совершаете смертный грех.
– Э, –
произнес Горанфло с циничной улыбкой, – я имею право отпускать грехи и
заранее даю себе отпущение. Ну ладно, отрекайся, брат Валуа.
– От
чего?
– От
французского трона.
– Лучше
смерть.
– Ну,
что ж, тогда ты умрешь… Ага! Вот и приор. Он возвращается… решайся.
– У
меня есть гвардия, друзья. Я буду защищаться.
– Возможно,
но сначала тебя убьют.
– Дай
мне, по крайней мере, подумать минуту.
– Ни
минуты, ни секунды.
– Вы
слишком усердствуете, брат мой, – сказал приор. И он сделал королю знак
рукой, который говорил: «Государь, ваша просьба удовлетворена».
После
чего приор снова вышел за дверь. Генрих глубоко задумался.
– Что
ж, – сказал он, – принесем эту жертву.
Размышления
Генриха длились десять минут. В окошечко в дверях кельи постучали.
– Готово, –
сказал Горанфло, – он согласен.
Из
коридора до короля донесся шепот, выражавший радость и удивление.
– Прочтите
ему акт, – сказал голос. Звук его заставил короля вздрогнуть и даже
бросить взгляд на решетку, которой было заделано дверное окошечко.
Рука
какого-то монаха протянула Горанфло через прутья свернутый трубкой пергамент.
Горанфло
с большим трудом прочитал этот акт королю; страдания того были так велики, что
он закрыл лицо руками.
– А
если я откажусь подписать? – воскликнул король плаксивым тоном.
– В
таком случае вы себя погубите дважды, – откликнулся голос герцога де Гиза,
приглушенный капюшоном. – Считайте, что вы уже мертвы для мира, и не
вынуждайте подданных проливать кровь человека, который был их королем.
– Вам
не заставить меня, – сказал Генрих.
– Я
предвидел это, – шепнул герцог сестре, лоб ее был нахмурен, а в глазах
читался страшный замысел.
– Ступайте,
брат, – добавил он, обращаясь к Майенну, – пусть все вооружатся и
будут готовы!
– К
чему? – спросил жалобно король.
– Ко
всему, – ответил Жозеф Фулон.
Отчаяние
короля удвоилось.
– Проклятие! –
воскликнул Горанфло. – Я ненавидел тебя, Валуа, но теперь я тебя презираю.
Давай подписывай, иначе я убью тебя своими собственными руками.
– Погодите, –
сказал король, – погодите, пока я вверю себя воле всевышнего и он
ниспошлет мне смирение.
– Он
опять собирается думать! – возмутился Горанфло.
– Оставьте
его в покое до полуночи, – сказал кардинал.
– Благодарю,
милосердный христианин, – воскликнул исполненный отчаяния король. –
Бог воздаст тебе!
– А
у него действительно расслабление мозга, – сказал герцог де Гиз. – Мы
оказываем Франции услугу, свергая его с трона.
– Все
равно, – заметила герцогиня, – какой бы он ни был слабоумный, я буду
иметь удовольствие его постричь.
Во время
этого диалога Горанфло, скрестив на груди руки, осыпал Генриха самыми грубыми
ругательствами и перечислял все его прегрешения.
Внезапно
снаружи монастыря раздался глухой шум.
– Тише! –
крикнул голос герцога де Гиза.
Воцарилась
глубочайшая тишина. Вскоре они поняли, что это гудят двери аббатства под
чьими-то сильными и равномерными ударами.
Прибежал
обратно Майенн со всей быстротой, какую допускала его толщина.
– Братья, –
сказал он, – у главного входа отряд вооруженных людей.
– Это
за ним, – сказала герцогиня.
– Тем
более ему надо поторопиться с подписью, – заметил кардинал.
– Подписывай,
Валуа, подписывай! – закричал громовым голосом Горанфло.
– Вы
дали мне срок до полуночи, – умоляюще сказал король.
– А
ты уже и обрадовался, рассчитываешь на помощь.
– Конечно,
у меня еще есть возможность…
– Умереть,
если вы сию же минуту не подпишете, – прозвучал повелительный и резкий
голос герцогини.
Горанфло
схватил короля за руку и протянул ему перо.
Шум
снаружи усилился.
– Еще
один отряд, – сказал прибежавший монах. – Они окружают паперть и
обходят слева.
– Скорей! –
нетерпеливо вскричали Майенн и герцогиня.
Король
обмакнул перо в чернила.
– Швейцарцы, –
явился с сообщением Жозеф Фулон. – Они занимают кладбище справа. Аббатство
полностью окружено.
– Ну
что ж, мы будем обороняться, – ответил решительно герцог
Майеннский. – Ни одна крепость не сдастся на милость победителя, имея
такого заложника.
– Подписал! –
взвыл Горанфло, вырывая лист из рук Генриха, который, сраженный всем этим,
закрыл лицо капюшоном, а поверх него – руками.
– Значит,
мы – король, – сказал кардинал герцогу. – Унеси поскорей этот
драгоценный пергамент.
Король,
в порыве горя, опрокинул маленькую и единственную лампу, освещавшую эту сцену,
но пергамент был уже в руках у герцога де Гиза.
– Что
делать? Что делать? – спросил прибежавший со всех ног монах, под рясой
которого угадывался самый настоящий дворянин в самом полном вооружении. –
Явился Крийон с французской гвардией и вот-вот высадит двери. Прислушайтесь!..
– Именем
короля! – донесся мощный голос Крийона.
– Чего
там! Нет больше короля, – ответил Горанфло через окно кельи.
– Какой
разбойник это сказал? – откликнулся Крийон.
– Я!
Я! Я! – выкрикнул из темноты Горанфло с самой вызывающей надменностью.
– Попытайтесь
разглядеть этого дурня и всадите ему парочку пуль в брюхо, – приказал
Крийон.
А
Горанфло, видя, что гвардейцы взяли мушкеты на изготовку, немедленно нырнул
обратно в келью и плюхнулся на свой мощный зад посреди нее.
– Ломайте
двери, господин Крийон, – приказал среди всеобщей тишины голос, от
которого встали дыбом волосы у всех настоящих и мнимых монахов, находившихся в
коридоре.
Тот,
кому принадлежал этот голос, отделившись от остальных, подошел к ступеням аббатства.
– Повинуюсь,
государь, – ответил Крийон и со всего размаха ударил по главной двери топором.
От этого
удара содрогнулись стены.
– Что
вам надо? – спросил дрожащий приор, выглядывая в окно.
– А!
Это вы, мессир Фулон, – произнес все тот же высокомерный и спокойный
голос. – Верните-ка мне моего шута, он решил заночевать тут у вас в одной
из келий. Мне нужен мой Шико. Я скучаю без него в Лувре.
– Зато
я очень весело провожу время, сын мой, – ответил Шико, сбрасывая капюшон и
расталкивая толпу монахов, отшатнувшихся от него с воплями ужаса.
В это
мгновение герцог Гиз, по приказу которого был принесен светильник, прочел с
таким трудом добытую и еще не просохшую подпись внизу акта об отречении:
«ШИКО
ПЕРВЫЙ»
– Шико
Первый, – воскликнул он, – тысяча проклятий!
– Мы
погибли, – сказал кардинал, – бежим!
– Вот
тебе, – приговаривал Шико, стегая веревкой, заменявшей ему пояс,
полубесчувственного Горанфло. – Вот тебе!
|