Про главного вора
Сказ дегтярского
горняка
Как мне
здешние места не знать! В этой самой деревне Кунгурке родился, около нее
всю жизнь по рудникам да приискам кайлой долбил да лопаткой ширкал. Все, можно
сказать, тропки отоптал, всякий ложок обыскал, каждую горушечку обстукал, –
не пахнет ли где золотишком, не звенит ли серебро, не брянчат ли хоть медяшки.
Найти немного нашел, а людей-таки повидал, кого – с головы,
кого – с пяток.
И про
старину слыхал. Много старики сказывали, да память у меня на эти штуки
тупая. Все забыл, сколь ни занятно казалось. Про одного вот только старинного
немца в голове засело. Это помню. Недаром его прозвали «главный вор».
Главный и есть! Про такого не забудешь.
Немецких
воров тоже и живых немало видать случалось. Одного такого фон-барона
с поличным ловить доводилось. Бревером звали, а прозвище ему было
Усатик.
Старались
мы тогда артелкой недалеко от горного щита (деревня Горный Щит. – пр.
ск.), а этот фон-барон Усатик держал прииск рядом, на казенной земле.
И что ты думаешь? Стал он у нас песок воровать. Зароются, значит,
в нашу сторону и таскают из нашего пласта. Ну, поймали мы этого
Усатика на таком деле, а он, прусачье мясо, хоть бы что.
– Фуй,
какой, – говорит, – малый слеф! Бутилка фотки такой слеф не стоит.
Этим
пустяком и отъехал. Другой раз поймали, опять отговорку нашел. Рабочие,
дескать, прошиблись маленько. Да еще жалуется:
– Русски
рабочий очень плех слюшит. Говориль ему – пери зюд-вест, фсегда пери
зюд-вест, а он перет ост. Штраф такая работа надо!
И хоть
бы покраснел. А сам важной такой. Усы по четверти, брюхо на аршин вперед,
одежа, как полагается по барскому званью. Кабы не поймали с поличным, ввек
бы никто не подумал, что такой барин придумал эку пакость – песок
воровать. А горнощитские старатели, которые на немцевом прииске
колотились, в одно слово сказывали – только о том
и наказывал:
– Ост
пери! Фсегда ост пери! Там песок ошень лютший.
Да ведь
еще что придумал? Как сорвала с него наша артелка четвертной билет за
воровство, так он хотел эти деньги со своих рабочих выморщить: вы, дескать,
виноваты. Ну, те не дались, понятно. Объявили – в суд пойдем, коли
такая прижимка случится.
Тоже
в здешних местах немцев видал. В те годы Дегтярского рудника
и в помине не было. Один Крылатовский гремел. На три чаши там работу
вели. По-старому это немало считалось. Ну, старатели тоже кругом копошились.
Поводок к нашей Дегтярке обозначаться стал. То один, то другой, глядишь,
найдется занятный камешок. Разведывать помаленьку стали. Немец и объявился.
Он хоть был толстоносый, а нюх на эти дела у него не хуже самой
чутьистой собаки. Он на такую штуку, чтоб к чужому подобраться, оказался
вовсе легкий. Вроде пушинки прильнет – и не заметишь. А доверься
ему, так не то что кошелек с добычей – ложку из-за голенища стянет.
Не побрезгует!
Сысертские
владельцы большой приверженности к немцам не имели, а немцы все-таки
подобрались как-то, – мы, дескать, тут шахту бить станем. Ну, сговорились,
заложили шахту. Берлином ее прозвали для важности. Знай, дескать, наших!
А сами-то вовсе были мелкодушные ворюги. Пустяк какой, – и тот
прикарманят и штрафами народ донимают невмочь. Недаром рабочих больше из
башкир нанимали. Наши, известно, хоть маленько за себя постоять могли,
а башкирам при старом-то положении вовсе туго приходилось. Немцы этим
и пользовались. Потому у этой шахты в поселке больше башкиры да
чуваши живут.
Эту
шахту, конечно, теперь по-другому зовут. Вскорости после революции ей новое имя
дали. При моих глазах было. Как сейчас помню. Собрались это перед началом
работы. Ну, тут и говорят, какое бы новое имя придумать, чтоб немецкий
этот Берлин без остатка покрыло. Тут и вышел на круг башкирец один –
дедушко Ирхуша Телекаев. В недавних годах он помер, а тогда еще
в силах был. Ну, все-таки старенький и видел плоховато, а руками
дюжий. Все, понятно, удивились, как он к разговору вышел, подбадривают:
– Говори,
дедушко Ирхуша! Сказывай, что придумал.
Старик
и отвечает:
– Знаю
такое слово. Оно все перекрыть может.
– Какое? –
спрашивают.
– Большевик, –
говорит, – такое слово будет.
Все,
конечно, захлопали в ладоши.
– Правильно
сказал, дедушко Ирхуша!
С той
поры эту шахту и стали так звать. На прежнюю она, понятно, нисколько не
походит. По-новому все устроено. Ну, да ладно. Не про это разговор. Про другого
немца в голове держу.
Этот был
на особу стать. Такой ворина, что другого, может, по всем землям не сыскать. Он
все здешние заводы у казны украл и целую гору заглотил. И не
подавился. Вот какой брюхан!
Так,
сказывают, дело вышло. По нашим местам только и было заводчиков, что казна
да Демидовы. Демидовы из кузнецов вышли. В заводском деле они понятие
имели. Немцев им ни к чему, своим народом обходились. А при казенных
заводах в ту пору немцев порядком сидело. Пособлять делу будто их навезли.
Они, значит, и пособляли левой рукой из правого кармана. Может, и не
все на одну колодку были, а все-таки дело у них не шло. От всех
заводов казне убыток. Кому это поглянется? А тут еще Демидовы, как тесто
на хорошей опаре, на глазах у всех подымались-богатели дальше некуда. Вот и пошел
разговор, какую перемену сделать, чтоб казне от заводов тоже прибыль шла.
У немцев
в ту пору при царице которой-то большая сила была. Как на собачью свадьбу
их сбежалось, и все в чинах. Этот – генерал, другой –
министр, а у третьего должность того выше – при царице вроде мужа
ходит. Ну, и мелких большая стая. Вот и стали эти царицыны немцы поддувать:
«Надо, дескать, из немецкой земли такого умного добыть, чтоб он все дело
о казенных заводах распутал».
Так
и сделали. Привезли еще какого-то немца. Для начала ему всяких чинов
надавали. Стал он называться обер-гер, над горами голова, а на поверку
вышел несусветный вор, ненасытно брюхо.
Привели
этого немца к царице, нахваливают его всяко:
– Этот,
дескать, может всякий убыток в прибыль обернуть.
Царица
обрадовалась, говорит:
– Давно
такого нам надо. Осмотри, сделай милость, казенные заводы и дай полное
тому делу решение.
– Хорошо, –
отвечает, – только надо сперва все до тонкости разобрать, а на это
время потребуется.
– Об
этом, – говорит царица, – не беспокойся. Жалованье положим
подходящее, прогон генеральский. Поезди погляди своими глазами.
Приехал
этот немец в здешние места. Поразнюхал дело. А в те годы самый
большой разговор был о горе Благодати. Какой-то, сказывают, охотник принес
камешки с этой горы в наш город и показал горному начальству. Те
видят – железная руда самого высокого сорту, живо нарядили знающих людей
поглядеть на месте. Оказалось, – вся гора из сплошной руды. Понятно, такое
место сразу застолбили и за казну взяли. Вскорости завод тут строить
стали. Вовсе по-хорошему.
Демидов,
конечно, мимо этого дела не прошел, тоже руки к рудной горе протянул. Да
еще что! На своих приспешников накинулся.
– Куда
глядели? Почему охотника с рудой до начальства допустили?
Приспешникам
что делать? Они, сказывают, взяли да и убили того охотника, чтоб напредки
другие не смели мимо Демидова руду проносить. Одним словом, круто заварилось.
Тут еще
один заводчик выискался, Как услышал про рудную гору, заявку подал:
– Допустите
в долю! Это место мне давно ведомо. На него и метил, как свой завод
ставил.
Немец из
этого понял – большой кусок эта гора Благодать. Не стал больше по заводам
трястись, сразу к царице уехал.
– Так
и так, – говорит, – оглядел я все заводы и вижу –
самое прибыльное эти заводы по рукам раздать. Без хлопот тогда будет.
А мне за такой совет отдать гору Благодать. По крайности, тогда никакого
спору не будет. Ну, и заводы, которые при горе строятся, мне же отдать
причтется, чтоб из-за них беспокойства не случилось. Уж потружусь как-нибудь.
Остальные
немцы, которые при этом разговоре случились, радуются, похваливают:
– Ай,
малатец, какой! Ай, малатец! Все сразу понималь.
Из
русских бар тоже мошенников нашлось. Стали тому немцу поддувать:
– Мы
де на это согласны. Можем любой завод за себя перевести, особливо ежели
бесплатно, либо в долг на многие годы.
Царице
и думать нечего. Да у ней только три слова грамоты и было –
сослать да повесить, да быть по сему. Живо немцу бумажку нужным словом
подмахнула.
С той
поры вот все казенные заводы и расползлись по барским рукам, а немец
тот – главный-то вор – больше всех захватил. Ему гороблагодатские
заводы достались, да еще царица сделала его главным над всеми здешними
заводами. Он и давай хапать, что углядит.
Другие,
коим по заводу из казны попало, хоть в должниках числились, а этот
как раз наоборот. Сам не платил, а новые долги делал и так ловко
подводил, что все эти долги на казну переписывал. Я, дескать, тружусь, дураков
ловлю да деньги из них вытягиваю, а казна пусть платит. Тогда
и выйдет без обиды.
Мало
этого показалось, так стал железо с казенных заводов, которое раньше было
сделано, от себя продавать.
До той
поры хозяйничал, пока та царица ноги не протянула. Тут, понятно, взяли кота поперек
живота, а он отговаривается, дескать, человек немецкий и по здешним
законам судить невозможно. Ну, говорят, сослали все-таки, а воровскую
выдумку, чтоб казенные заводы по рукам расхватывать, не забросили. Это, видно,
по душе пришлось.
Вот про
этого старинного немца памятка по заводам и держится. Так и зовут
его: обер-гор – главный вор, – гору проглотил и заводы
у казны украл.[48]
|