Увеличить |
Про Великого полоза
Жил
в заводе мужик один. Левонтьем его звали. Старательный такой мужичок,
безответный. Смолоду его в горе держали, на Гумешках то есть.
Медь добывал. Так под землей все молодые годы и провел. Как червяк
в земле копался. Свету не видел, позеленел весь. Ну, дело
известное, – гора. Сырость, потемки, дух тяжелый. Ослаб человек. Приказчик
видит – мало от его толку, и удобрился перевести Левонтия
на другую работу, – на Поскакуху отправил, на казенный
прииск золотой. Стал, значит, Левонтий на прииске робить. Только это мало
делу помогло. Шибко уж он нездоровый стал. Приказчик поглядел-поглядел,
да и говорит:
– Вот
что, Левонтий, старательный ты мужик, говорил я о тебе барину,
а он и придумал наградить тебя. Пускай, – говорит, –
на себя старается. Отпустить его на вольные работы, без оброку.
Это
в ту пору так делывали. Изробится человек, никуда его не надо,
ну, и отпустят на вольную работу.
Вот
и остался Левонтий на вольных работах. Ну, пить-есть надо,
да и семья того требует, чтобы где-нибудь кусок добыть. А чем
добудешь, коли у тебя ни хозяйства, ничего такого нет.
Подумал-подумал, пошел стараться, золото добывать. Привычное дело
с землей-то, струмент тоже не ахти какой надо. Расстарался, добыл
и говорит ребятишкам:
– Ну,
ребятушки, пойдем, видно, со мной золото добывать. Может, на ваше
ребячье счастье и расстараемся, проживем без милостины.
А
ребятишки у него вовсе еще маленькие были. Чуть побольше десятка годов им.
Вот
и пошли наши вольные старатели. Отец еле ноги передвигает,
а ребятишки – мал-мала меньше – за ним поспешают.
Тогда,
слышь-ко, по Рябиновке верховое золото сильно попадать стало. Вот туда
и Левонтий заявку, сделал. В конторе тогда на этот счет просто
было. Только скажи да золото сдавай. Ну, конечно, и мошенство было.
Как без этого. Замечали конторски, куда народ бросается, и за сдачей
следили. Увидят – ладно пошло, сейчас то место под свою лапу. Сами,
говорят, тут добывать будем, а вы ступайте куда в другое место.
Заместо разведки старатели-то у них были. Те, конечно, опять свою выгоду
соблюдали. Старались золото не оказывать. В контору сдавали только,
чтобы сдачу отметить, а сами все больше тайным купцам стуряли. Много
их было, этих купцов-то. До того, слышь-ко, исхитрились, что никакая
стража их уличить не могла. Так, значит, и катался обман-то
шариком. Контора старателей обвести хотела, а те опять ее. Вот какие
порядки были. Про золото стороной дознаться только можно было.
Левонтию,
однако, не потаили – сказали честь-честью. Вядят, какой уж
он добытчик. Пускай хоть перед смертью потешится.
Пришел
это Левонтий на Рябиновку, облюбовал место и начал работать. Только
силы у него мало. Живо намахался, еле жив сидит, отдышаться не может.
Ну, а ребятишки, какие они работники? Все ж таки стараются. Поробили
как-то с неделю либо больше, видит Левонтий – пустяк дело,
на хлеб не сходится. Как быть? А самому все хуже да хуже.
Исчах совсем, но неохота по миру итти и на ребятишек сумки
надевать. Пошел в субботу сдать в контору золотишко, какое намыл,
а ребятам наказал:
– Вы тут
побудьте, струмент покараульте, а то таскать-то его взад-вперед
ни к чему нам.
Остались,
значит, ребята караульщиками у шалашика. Сбегал один на Чусову-реку.
Близко она тут. Порыбачил маленько. Надергал пескозобишков, окунишков,
и давай они ушку себе гоношить. Костер запалили, а дело
к вечеру. Боязно ребятам стало.
Только
видят – идет старик, заводской же. Семенычем его звали, а как по
фамилия – не упомню. Старик этот из солдат был. Раньше-то,
сказывают, самолучшим кричным мастером значился, да согрубил что-то
приказчику, тот его и велел в пожарную отправить – пороть,
значит. А этот Семеныч не стал даваться, рожи которым покарябал, как
он сильно проворный был. Известно, кричный мастер. Ну, все ж таки обломки.
Пожарники-то тогда здоровущие подбирались. Выпороли, значит, Семеныча
и за буйство в солдаты сдали. Через двадцать пять годов
он и пришел в завод-то вовсе стариком, а домашние
у него за это время все примерли, избушка заколочена стояла. Хотели
уж ее разбирать. Шибко некорыстна была. Тут он и объявился. Подправил
свою избушку и живет потихоньку, один-одинешенек. Только стали соседя замечать –
неспроста дело. Книжки какие-то у него. И каждый вечер он над
ими сидит. Думали, – может, умеет людей лечить. Стали с этим
подбегать. Отказал: «Не знаю, – говорит, – этого дела. И какое
тут может леченье быть, коли такая ваша работа». Думали, – может, веры
какой особой. Тоже не видно. В церкву ходит о пасхе
да о рождестве, как обыкновенно мужики, а приверженности
не оказывает. И тому опять дивятся – работы нет, а чем-то
живет. Огородишко, конечно, у него был. Ружьишко немудрящее имел, рыболовную
снасть тоже. Только разве этим проживешь? А деньжонки, промежду прочим,
у него были. Бывало, кое-кому и давал. И чудно этак. Иной просит-просит,
заклад дает, набавку, какую хошь, обещает, а не даст. К другому
сам придет:
– Возьми-ка,
Иван или там Михаиле, на корову. Ребятишки у тебя маленькие,
а подняться, видать, не можешь. – Однем словом, чудной старик.
Чертоэнаем его считали. Это больше за книжки-то.
Вот
подошел этот Семеныч, поздоровался. Ребята радехоньки, зовут его к себе:
– Садись,
дедушко, похлебай ушки с нами.
Он
не посупорствовал, сел. Попробовал ушки и давай нахваливать –
до чего-де навариста да скусна. Сам из сумы хлебушка мяконького
достал, ломоточками порушал и перед ребятами грудкой положил.
Те видят – старику ушка поглянулась, давай уплетать хлебушко-то,
а Семеныч одно свое – ушку нахваливает, давно, дескать, так-то
не едал. Ребята под этот разговор и наелись как следует. Чуть
не весь стариков хлеб съели. А тот, знай, похмыкивает:
– Давно
так-то не едал.
Ну,
наелись ребята, старик и стал их спрашивать про их дела. Ребята
обсказали ему все по порядку, как отцу от заводской работы отказали
и на волю перевели, как они тут работали. Семеныч только головой
покачивает да повздыхивает: охо-хо, да охо-хо. Под конец спросил:
– Сколь
намыли?
Ребята
говорят:
– Золотник,
а может, поболе, – так тятенька сказывал.
Старик
встал и говорит:
– Ну,
ладно, ребята, надо вам помогчи. Только вы уж помалкивайте. Чтоб ни-ни.
Ни одной душе живой, а то… – и Семеныч так на ребят
поглядел, что им страшно стало. Ровно вовсе не Семеныч это. Потом
опять усмехнулся и говорит:
– Вот
что, ребята, вы тут сидите у костерка и меня дожидайтесь,
а я схожу-покучусь кому надо. Может, он вам поможет. Только,
чур, не бояться, а то все дело пропадет. Помните это хорошенько.
И вот
ушел старик в лес, а ребята остались. Друг на друга поглядывают
и ничего не говорят. Потом старший насмелился и говорит
тихонько:
– Смотри,
братко, не забудь, чтобы не бояться, – а у самого губы
побелели и зубы чакают. Младший на это отвечает:
– Я,
братко, не боюсь, – а сам помучнел весь.
Вот сидят
так-то, дожидаются, а ночь уж совсем, и тихо в лесу стало.
Слышно, как вода в Рябиновке шумит. Прошло довольно дивно времечка,
а никого нет, у ребят испуг и отбежал. Навалили они
в костер хвои, еще веселее стало. Вдруг слышат – в лесу
разговаривают. Ну, думают, какие-то идут. Откуда в экое время? Опять
страшно стало.
И вот
подходят к огню двое. Один-то Семеныч, а другой с ним незнакомый
какой-то и одет не по-нашенски. Кафтан это на ем, штаны –
все желтое, из золотой, слышь-ко, поповской парчи, а поверх кафтана
широкий пояс с узорами и кистями, тоже из парчи, только
с зеленью. Шапка желтая, а справа и слева красные зазорины,
и сапожки тоже красные. Лицо желтое, в окладистой бороде,
а борода вся в тугие кольца завилась. Так и видно,
не разогнешь их. Только глаза зеленые и светят, как у кошки.
А смотрят по-хорошему, ласково. Мужик такого же росту, как Семеныч,
и не толстый, а, видать, грузный. На котором месте стал, под
ногами у него земля вдавилась. Ребятам все это занятно, они и бояться
забыли, смотрят на того человека, а он и говорит Семенычу
шуткой так:
– Это
вольны-то старатели? Что найдут, все заберут? Никому не оставят?
Потом
прихмурился и говорит Семенычу, как советует с им:
– А не испортим
мы с тобой этих ребятишек?
Семеныч
стал сказывать, что ребята не балованные, хорошие, а тот опять свое:
– Все
люди на одну колодку. Пока в нужде да в бедности, ровно бы
и ничего, а как за мое охвостье поймаются, так откуда только
на их всякой погани налипнет.
Постоял,
помолчал и говорит:
– Ну,
ладно, попытаем. Малолетки, может, лучше окажутся. А так ребятки
ладненьки, жалко будет, ежели испортим. Меньшенький-то вон тонкогубик. Как бы
жадный не оказался. Ты уж понастуй сам, Семеныч. Отец-то у них
не жилец. Знаю я его. На ладан дышит, а тоже старается сам
кусок заработать. Самостоятельный мужик. А вот дай ему богатство –
тоже испортится.
Разговаривает
так-то с Семенычем, будто ребят тут и нет. Потом посмотрел
на них и говорит:
– Теперь,
ребятушки, смотрите хорошенько. Замечайте, куда след пойдет. По этому следу
сверху и копайте. Глубоко не лезьте, ни к чему это.
И вот
видят ребята – человека того уж нет. Которое место до пояса –
все это голова стала, а от пояса шея. Голова точь-в-точь такая, как
была, только большая, глаза ровно по гусиному яйцу стали, а шея змеиная.
И вот из-под земли стало выкатываться тулово преогромного змея. Голова
поднялась выше леса. Потом тулово выгнулось прямо на костер, вытянулось по
земле, и поползло это чудо к Рябиновке, а из земли все
кольца выходят да выходят. Ровно им и конца нет.
И то диво, костер-то потух, а на полянке светло стало.
Только свет не такой, как от солнышка, а какой-то другой,
и холодом потянуло. Дошел змей до Рябиновки и полез в воду,
а вода сразу и замерзла по ту и по другую сторону. Змей
перешел на другой берег, дотянулся до старой березы, которая тут
стояла, и кричит:
– Заметили?
Тут вот и копайте! Хватит вам по сиротскому делу. Чур, не жадничайте!
Сказал
так-то и ровно растаял. Вода в Рябиновке опять зашумела,
и костерок оттаял к загорелся, только трава будто все еще озябла, как
иней ее прихватил.
Семеныч
и объяснил ребятам:
– Это
есть Великий Полоз. Все золото его власти. Где он пройдет – туда оно
и подбежит. А ходить он может и по земле, и под
землей, как ему надо, и места может окружить, сколько хочет. Оттого вот
и бывает – найдут, например, люди хорошую жилку, и случится
у них какой обман, либо драка, а то и смертоубийство,
и жилка потеряется. Это, значит, Полоз побывал тут и отвел золото.
А то вот еще… Найдут старатели хорошее, россыпное золото, ну,
и питаются. А контора вдруг объявит – уходите, мол,
за казну это место берем, сами добывать будем. Навезут это – машин,
народу нагонят, а золота-то и нету. И вглубь бьют
и во все стороны лезут – нету, будто вовсе не бывала Это
Полоз окружил все то место да пролежал так-то ночку, золото
к стянулось все по его-то кольцу. Попробуй, найди, где он лежал.
Не любит, вишь, он, чтобы около золота обман да мошенство были,
а пуще того, чтобы один человек другого утеснял. Ну, а если для себя
стараются, тем ничего, поможет еще когда, вот как вам. Только вы смотрите,
молчок про эти дела, а то все испортите. И о том
старайтесь, чтобы золото не рвать. Не на то он вам его
указал, чтобы жадничали. Слышали, что говорил-то? Это не забывайте первым
делом. Ну, а теперь спать ступайте, а я посижу тут у костерка.
Ребята
послушались, ушли в шалашик, и сразу на их сон навалился.
Проснулись поздно. Другие старатели уж давно работают. Посмотрели ребята один
на другого и спрашивают:
– Ты,
братко, видел вчера что-нибудь?
Другой
ему:
– А ты видел?
Договорились
все ж таки. Заклялись, забожились, чтобы никому про то дело
не сказывать и не жадничать, и стали место выбирать, где
дудку бить. Тут у них маленько спор вышел. Старший парнишечко говорит:
– Надо
за Рябиновкой у березы начинать. На том самом месте,
с коего Полоз последнее слово сказал.
Младший
уговаривает:
– Не годится
так-то, братко. Тайность живо наружу выскочит, потому – другие старатели
сразу набегут полюбопытствовать, какой, дескать, песок пошел
за Рябиновкой. Тут все и откроется.
Поспорили
так-то, пожалели, что Семеныча нет, посоветовать не с кем,
да углядели – как раз по середке вчерашнего огневища воткнут
березовый колышек.
«Не
иначе, это Семеныч нам знак оставил», – подумали ребята и стали
на том месте копать.
И сразу,
слышь-ко, две золотые жужелки залетели, да и песок пошел
не такой, как раньше. Совсем хорошо у них дело сперва направилось.
Ну, потом свихнулось, конечно. Только это уж другой сказ будет.[13]
|