Тараканье мыло
В
наших-то правителях дураков все-таки многонько было. Иной удумает, так сразу
голова заболит, как услышишь. А хуже всего с немцами приходилось.
Другого хоть урезонить можно, а этих – никак. Свое твердят:
– О!
Я ошень понималь!
Одному
такому – не то он в министрах служил, не то еще выше –
и пришло в башку наших горщиков уму-разуму учить. По немецкому
положению, первым делом ученого немца в здешние места привез. Он, дескать,
новые места покажет, где какой камень искать, да еще такие камни отыщет, про
которые никто и не слыхивал.
Вот
приехал этот немец. Из себя худощавый, а видный. Ходит форсисто, говорит
с растяжкой. В очках.
Стал
этот приезжий по нашим горочкам расхаживать. По старым, конечно, разработкам норовит.
Так-то, видно, ему сподручнее показалось.
Подберет
какой камешок, оглядит, подымет руку вверх и скажет с важностью:
– Это
есть желесный рута!
– Это
есть метный рута!
Или еще
там что.
Скажет
так-то и на всех свысока поглядывает: вот, дескать, я какой
понимающий. Когда с полчаса долдонит, а сам головой мотает, руками
размахивает. Прямо сказать, до поту старался. Известно, деньги плачены –
он, значит, видимость и оказывал.
Горное
начальство, может, половину того пустоговорья не понимало, а только про
себя смекало: раз этот немец от вышнего начальства присланный, не прекословить
же ему. Начальство, значит, слушает немца, спины гнет да приговаривает:
– Так
точно, ваше немецкое-благородие. Истинную правду изволите говорить. Такой камешок
тут и добывался.
Старым
горщикам это немцево похождение за обиду пришлось.
– Как
так? Все горы-ложки исходили, исползали, всякий следок-поводок к камню
понимать можем, а тут на-ко – привезли незнамого человека,
и будто он больше нашего в наших местах понимает. Зря деньги бросили.
Ну,
нашлись и такие, кто на немецкую руку потянул. Известно, начальству
угодить желают. Разговор повели: он-де шибко ученый, в генеральских чинах
да еще из самой середки немецкой земли, а там, сказывают, народ вовсе
дошлый: с тараканов сало сымают да мыло варят.
За спор
у стариков дело пошло, а тут на это время случился Афоня Хрусталек.
Мужичонка еще не старый, а на славе. Он из гранильщиков был. Места, где
дорогой камешок родится, до пятнышка знал. И Хрустальком его недаром
прозвали. Он, видишь, из горных хрусталей, а то и вовсе из стекла
дорогие камешки выгонял. И так ловко сделает, что кто и понимающий не
сразу в этой афониной поделке разберется. Вот за это и прозвали его
Хрустальком.
Ну,
Афоня на то не обижался.
– Что
ж, – говорит, – хрусталек не простая галька: рядом с дорогим
камнем растет, а когда солнышко ловко придется, так и вовсе заиграет,
не хуже настоящего.
Послушал
это Афоня насчет тараканьего мыла, да и говорит:
– Пущай
немец сам тем мылом моется. У нас лучше того придумано.
– Как
так? – спрашивают.
– Очень, –
отвечает, – просто: выпарился в бане докрасна, да окатился полной
шайкой, и ходи всю неделю, как новенький.
Старики,
которые на немца обнадеживались, слышат, к чему Афоня клонит, говорят ему:
– Ты,
Афоня, заграничную науку не опровергай.
– Я, –
отвечает, – и не опровергаю, а про то говорю, что и мы не
без науки живем, и еще никто не смерил, чья наука выше. В том
хитрости мало, что на старых отвалах руду узнать. А ты попробуй новое место
показать, либо в огранке разобраться, тогда видно будет, сколько ты
в деле понятия имеешь. Пусть-ко твой немец ко мне зайдет. Погляжу я, как
он в камнях разбирается.
Про этот
афонин разговор потом вспомнили, как немец захотел на память про здешние места
топазову печатку заказать. Кто-то возьми и надоумь:
– Лучше
Афони Хрусталька ни у кого теперь печаточных камней не найдешь.
Старики,
которые на немецку руку, стали отговаривать:
– Не
было бы тут подделки!
А немец
хвалится:
– О,
мой это карошо знайт! Натураль-камень лютше всех объяснять могу.
Раз так
выхваляется, что сделаешь – свели к Афоне, а тот и показал
немцу камешки своей чистой работы. Не разобрал ведь немец! Две топазовые
печатки в свою немецкую сторону увез да там и показывает: вот,
дескать, какой настоящий топаз бывает. А Хрусталек все-таки написал ему
письмецо.
– Так
и так, ваше немецкое благородие. Надо бы тебе сперва очки тараканьим мылом
промыть, а то плохо видишь. Печатки-то из жареного стекла тобой куплены.
Горный
начальник, как прослышал про это письмецо, накинулся на Афоню:
– Как
ты смел, такой-сякой, ученого немца конфузить!
Ну,
Хрусталек не из пужливых был. На эти слова и говорит:
– Он
сам себя, поди-ко, сконфузил. Взялся здешним горщикам камни показывать,
а у самого толку нет, чтобы натурный камень от бутылочного стекла
отличить.
Загнали
все-таки Афоню в каталажку. Посидел он сколько-то, а немец-то так
и не откликнулся. Тоже, видно, стыд поимел. А наши прозвали этого
немца – Тараканье Мыло.[35]
|