 Увеличить |
МАРИЯ АНТУАНЕТТА ОДНА
За резким падением ножа гильотины следует беспокойная
тишина. Казнью Людовика XVI Конвент хотел провести кроваво-красную линию
раздела между королевством и республикой. Ни один депутат - а ведь многие из
них испытывали тайное сожаление, толкнув этого слабого, добродушного человека
под нож гильотины, - и не думает о том, чтобы предъявить какое-либо обвинение
Марии Ануанетте. Без обсуждения Коммуна выдает вдове затребованное ею траурное
платье, надзор заметно ослабевает, и если королеву и ее детей вообще еще держат
под охраной, то объясняется это лишь желанием иметь в руках драгоценный залог,
который должен сделать Австрию более покладистой.
Но расчеты не оправдываются; французский Конвент переоценил
чувства любви Габсбургов к членам своей семьи. Император Франц, тупой и
бездушный, жадный и лишенный всякого внутреннего величия, совсем не думает
извлечь из фамильной шкатулки с бесчисленными драгоценностями, в которой раньше
лежал "Флорентинец"[192],
хотя бы один драгоценный камень, чтобы выкупить близкую родственницу, кроме
того, австрийская военная партия прилагает все усилия к тому, чтобы провалить
переговоры. Правда, Вена с самого начала торжественно заявила, что начинает эту
войну лишь по идейным соображениям, а не ради территориальных завоеваний и
репараций; французская революция вскоре также откажется от своих слов, но в
природе любой войны - неизбежное превращение ее в захватническую. Генералы
очень неохотно позволяют кому бы то ни было вмешиваться в ведение войны -
История подтверждает это. Слишком редко народы предоставляют военным это удовольствие,
поэтому, дорвавшись до войны, они полагают, что, чем дольше она будет длиться,
тем лучше. Напрасно старый Мерси, все время побуждаемый Ферзеном, напоминает
венскому двору, что, поскольку Мария Антуанетта лишена титула французской
королевы, она вновь стала австрийской эрцгерцогиней и членом императорской
семьи и, следовательно, моральный долг императора - потребовать выдачи ее Вене.
Но как мало значит в мировой войне одна женщина-пленница, как ничтожна ценность
одной живой души в циничной игре политики! Всюду сердца остаются холодными,
двери - запертыми. Каждый монарх утверждает, что он потрясен случившимся; но ни
один из них и пальцем не шевельнет ради спасения королевы. И Мария Антуанетта
может повторить слова, сказанные Людовиком XVI Ферзену: "Весь мир покинул
меня".
***
Весь мир покинул ее, Мария Антуанетта чувствует это в своих
уединенных покоях под замком. Но воля к жизни этой женщины еще не сломлена, и
из этой воли растет решимость помочь самой себе. Короны ее лишили, но одно еще
сумела сохранить она, хотя уже устала и постарела, - удивительную силу,
волшебство склонять на свою сторону окружающих ее людей. Все меры
предосторожности, принятые Эбером и другими членами ратуши, оказались
совершенно недействительными перед таинственной магнетической силой, излучаемой
нимбом истинной королевы на всех этих солдат и маленьких чиновников. Уже
несколько недель спустя все или почти все непоколебимые санкюлоты, которые
должны караулить королеву, из стражей превратились в ее тайных пособников, и,
несмотря на строгие предписания Коммуны, невидимая стена, отделяющая Марию
Антуанетту от внешнего мира, разрушается. Благодаря помощи вновь приобретенных
доброжелателей в башню и из башни непрерывно тайным образом передаются известия
и сообщения, написанные либо лимонным соком, либо симпатическими чернилами на
маленьких листках бумаги, которые затем закатываются в виде пробки из-под фляги
с водой или же переправляются через дымоход печи. Изобретается язык жестов и
мимики, чтобы вопреки указаниям бдительных комиссаров королева могла узнать о
текущих событиях политики и войны; кроме того, есть договоренность, что свой
надежный разносчик газет особенно важные новости будет выкрикивать возле
Тампля. Постепенно этот тайный круг пособников среди стражей расширяется. И вот,
поскольку рядом нет Людовика XVI, своей вечной нерешительностью парализовавшего
любое настоящее действие, покинутая всеми Мария Антуанетта решается на попытку
освободить себя.
***
Опасность - неподкупная поверка. Все, что перемешано в
обычных жизненных ситуациях, - смелость, трусость человека - все это при
испытании опасностью разделяется, становится на свое место. Малодушные люди
старого общества, трусы, себялюбцы, эгоисты из окружения короля и королевы
тотчас же эмигрируют, едва короля перевозят из Версаля в Париж. Остаются лишь
действительно преданные, и каждый из оставшихся, безусловно, надежен, ведь для
любого бывшего приближенного короля пребывание в Париже сопряжено со
смертельной опасностью. К таким мужественным людям в первую очередь относится бывший
генерал Жарже, жена которого была придворной дамой Марии Антуанетты. Чтобы
иметь возможность в любой момент прийти королеве на помощь, он возвращается из
безопасного Кобленца и дает ей знать, что ради нее готов на любую жертву. 2
февраля 1793 года, через 13 дней после казни короля, к Жарже является
неизвестный ему человек с поразительным предложением освободить Марию
Антуанетту из Тампля. Жарже бросает недоверчивый взгляд на пришельца, по виду
настоящего санкюлота, предполагая в нем подосланного провокатора. Но тут
неизвестный передает генералу маленькую записку, несомненно написанную рукой
королевы: "Вы вполне можете доверять подателю этой записки, он будет
говорить с Вами от моего имени. Его чувства мне известны, вот уж пять месяцев
они неизменны". Это Тулан, один из постоянных сторожей Тампля,
удивительный психологический феномен. 10 августа, когда наступил момент
уничтожить королевскую власть, при штурме Тюильри он был одним из первых -
медаль, награда за столь гражданское поведение, красуется на его груди.
Благодаря этому всем известному республиканскому образу мыслей Тулана ему,
неподкупному и особенно надежному, ратуша доверяет стеречь королеву. Но из
Савла он превращается в Павла[193];
тронутый горем женщины, которую он должен сторожить, Тулан становится
самоотверженным другом тех, против кого с оружием в руках шел на штурм дворца,
проявляет безрассудную преданность королеве; в своей тайной переписке она
неизменно именует его "fidele" - верный. Из всех, кто оказался
вовлеченным в заговор, этот удивительный Тулан был единственный, рискующий
своей головой не корысти ради, а из-за своеобразного гуманного сострадания и,
возможно, из дерзкого авантюризма: отважные всегда любят опасность, и
совершенно в порядке вещей, что другие, искавшие себе лишь выгод, сумели
спастись, как только заговор провалился, один лишь Тулан заплатил жизнью за
свою безоглядную смелость.
Жарже доверяет неизвестному, но доверяет не полностью, ведь
письмо можно и подделать, любая переписка опасна. И Жарже требует от Тулана:
тот должен помочь ему проникнуть в Тампль, чтобы лично с королевой обсудить
подробности побега. Сначала это требование - провести в хорошо охраняемую
крепость постороннего человека, аристократа, - представляется невыполнимым. Но
королеве удается подкупом найти среди солдат караульной службы новых
помощников, и уже спустя несколько дней Тулан передает генералу еще одну
записку: "Если Вы решили прийти сюда, было бы лучше поторопиться; но, Бога
ради, будьте осторожны, не дайте себя узнать, особенно женщине, которая сидит с
нами". Женщину зовут Тизон, и инстинкт Марии Антуанетты, подсказывающий
ей, что это шпионка, не обманывает ее: именно благодаря бдительности Тизон
заговор провалится.
Пока же все идет прекрасно: Жарже проникает в Тампль, причем
способом, который мог бы быть использован в какой-нибудь детективной комедии.
Каждый вечер во двор тюрьмы приходит фонарщик зажигать фонари; по приказу
ратуши все пространство вокруг тюрьмы должно быть особенно хорошо освещено,
ведь темнота облегчает побег. Этому фонарщику Тулан внушает, что у него есть
друг, который хотел бы разок посмотреть Тампль, не одолжит ли фонарщик ему на
вечер свою одежду и инструмент. Тот смеется и идет с данными ему деньгами в
кабачок. Так переодетый Жарже благополучно проникает к королеве и составляет с
нею дерзкий план побега: она и Мадам Елизавета должны будут переодеться в форму
депутатов ратуши и, снабженные выкраденными документами, покинуть крепость как
служащие магистрата, только что проведшие испекционный обход. Труднее вывести
детей. Но тут выручает счастливое обстоятельство: фонарщика часто по вечерам
сопровождают его дети-подростки. Роль фонарщика сыграет один решительный
дворянин, он и выведет из крепости обоих детей, переодетых в соответствующие
платья, как бы возвращаясь с ними после зажигания фонарей. Поблизости должны
ждать три легкие коляски, одна - для королевы, ее сына и Жарже, вторая - для ее
дочери и второго заговорщика, Лепитра, третья - для Мадам Елизаветы и Тулана.
За пять часов, а раньше их не хватятся, беглецы рассчитывают в этих легких
колясках оказаться недосягаемыми для преследователей. Королеву не пугает
смелость плана. Она соглашается, и Жарже заявляет, что готов вступить со вторым
заговорщиком, Лепитром, в связь.
Этот второй заговорщик, Лепитр, бывший школьный учитель,
болтливый, низкорослый, хромой человек, - сама королева пишет о нем: "Вы
увидите нового человека, его внешность не располагает к нему, однако он крайне
необходим нам, и мы должны склонить его на нашу сторону", - играет в
заговоре странную роль. Его участие в этом деле определяется не соображениями
человеколюбия и тем более не жаждой приключений, просто Жарже обещал ему
крупную сумму, которой, к сожалению, не располагает, так как с действительно
состоятельным человеком, сторонником контрреволюционеров Парижа, бароном де
Бацем шевалье Жарже, как ни странно, не имеет связи. Оба заговора, шевалье и
барона, готовятся параллельно, их руководители не сталкиваются друг с другом и
не знают ничего друг о друге. Так теряется время, драгоценное время, поскольку
Жарже приходится вовлекать в заговор бывшего банкира королевы.
Наконец после долгих переговоров деньги раздобыты. Но к
этому времени Лепитр, который, как член ратуши, уже подготовил фальшивые
документы, теряет мужество. Распространился слух, что выезды из Парижа будут
особо строго охраняться и все кареты самым тщательным образом обыскиваться, -
осторожного человека охватывает страх. Возможно, по каким-то приметам он
догадался, что шпионка Тизон напала на след; во всяком случае он отказывает в
своей помощи, и, следовательно, всех четырех беглецов вывести одновременно из
Тампля не удастся. Можно спасти одну лишь королеву. Жарже и Тулан пытаются
убедить ее целесообразности такого решения. Но Мария Антуанетта с истинным
благородством отклоняет его. Лучше смириться со своей участью, но не покинуть
детей! Взволнованно объясняет она Жарже: "Мы лелеяли чудесную мечту, и
только. Для меня большой радостью было еще раз в подобных условиях убедиться в
Вашей преданности мне. Мое доверие к Вам - безгранично. При любых обстоятельствах
вы найдете во мне достаточно характера и мужества, но интересы моего сына -
единственное, чем я должна руководствоваться, и, каким бы счастьем для меня ни
было освобождение, я все же не могу согласиться на расставание с сыном. В том,
что Вы вчера сказали, я усматриваю Вашу преданность, очень ценю ее и, поверьте,
понимаю, что Ваши доводы основываются на моих личных интересах, а также на том,
что подобный случай никогда более не повторится. Но я не смогла бы найти себе
оправдания, если бы была вынуждена оставить здесь своих детей".
***
Жарже выполнил свой рыцарский долг; теперь, находясь в
Париже, он ничем не в состоянии помочь королеве. Но еще одну услугу может
оказать ей преданный человек: с ним представляется возможность переслать
друзьям и родственникам за границей последние свидетельства любви, последние
знаки уважения. Незадолго до казни Людовик XVI пожелал передать через своего
камердинера на память семье кольцо с печаткой и прядь волос, однако депутаты
ратуши, подозревавшие в этом подарке смертника таинственные заговорщицкие
знаки, задержали эти реликвии и опечатали их. Готовый ради королевы на любой
безумно дерзкий поступок, Тулан выкрадывает их и передает Марии Антуанетте. Но
она чувствует: им недолго лежать у нее в безопасности и, поскольку наконец
появился надежный человек, пересылает кольцо и прядь волос брату короля - на
хранение. При этом она пишет графу Прованскому: "Располагая верным
человеком, на которого мы можем рассчитывать, я пользуюсь случаем, чтобы
переслать Вам, мой брат и друг, эти бесценные реликвии, которые в Ваших руках
сохранятся наилучшим образом. Податель расскажет Вам, каким удивительным
образом мы смогли получить их. Я воздерживаюсь назвать Вам того, кто помог их
получить, он так полезен нам сейчас. Пережитые нами безмерные страдания и то,
что до сих пор я была лишена возможности сообщить что-либо о нас, все это
сильнее заставляет нас чувствовать ужас разлуки. Ах, скорее бы она кончилась!
Пока же обнимаю Вас любя, и Вы знаете, что от всего сердца". Подобное же
письмо направляет она и графу д'Артуа. Однако Жарже все еще медлит, не покидает
Париж. Смельчак все еще надеется своим присутствием быть полезным Марии
Антуанетте. Наконец пребывание его в Париже становится безрассудно опасным.
Перед самым отъездом через Тулана он получает от королевы последнее письмо:
"Прощайте; поскольку Вы решили ехать, я считаю, что лучше всего Вам это
сделать быстрее. Боже мой, как я оплакиваю Вашу бедную жену! И как я буду
счастлива, когда мы с нею вскоре соединимся. Никогда не отблагодарить мне Вас
за все, что Вы сделали для нас. A dieu! Как ужасно это слово!"
***
Она знает, Мария Антуанетта, она чувствует, что посылает
письма своим близким в последний раз: единственная, самая последняя возможность
дана ей. Ужели нет у нее потребности передать свидетельство любви, сказать
последнее слово кому-нибудь еще, кроме графа Прованского и графа д'Артуа,
которых ей не за что благодарить и только близкое родство с которыми обязывает
сделать их хранителями реликвий, оставшихся от брата? Действительно, неужели нет
у нее слов привета тому, кто после детей был ей дороже всего на свете, Ферзену,
о котором она сказала, что без сообщений о нем "не может жить",
которому она еще в страшные дни из осажденного Тюильри переслала то колечко,
чтобы вечно помнил о ней? И вот, при этой последней, самой последней
возможности ужели она не имеет права стремиться всем сердцем к нему? Нет,
мемуары Гогелы, в которых материалы об отъезде Жарже изложены с документальной
полнотой и содержат даже копии писем, ни слова не сообщают о Ферзене; не
следует ли предполжение о том, что королева послала с Жарже Ферзену последнюю
весть, считать ошибочным? Значит, положенное в основу этого предположения
чувство психологической правды обмануло нас?
Нет, не обмануло. Действительно, Мария Антуанетта - могло ли
быть иначе! - в своем горьком одиночестве не забыла возлюбленного, и послания
долга к братьям мужа писались, возможно, даже для того, чтобы скрыть самое
важное из того, что добросовестно вывез Жарже. Но в 1823 году, когда появились
упомянутые выше мемуары, в отношении Ферзена уже действовал заговор молчания,
заговор, целью которого было утаить интимные отношения между ним и королевой от
последующих поколений. И здесь также важнейшая для нас часть письма (как и у
всех писем Марии Антуанетты) была изъята раболепствующими издателями. Лишь сто
лет спустя эта часть письма обнаруживается, и оказывается, никогда чувство
страстной любви королевы не было сильнее, чем в дни, предшествующие ее гибели.
Чтобы постоянно иметь перед глазами знак отрадного напоминания о возлюбленном,
Мария Антуанетта заказала себе кольцо, но не с королевскими лилиями (такое
кольцо она послала Ферзену), а с гербом Ферзена: как он носил на своей руке
девиз королевы, так в дни разлуки она на своей руке - герб шведского дворянина;
каждый взгляд, брошенный на кольцо, должен был напоминать королеве Франции о
любимом, находящемся вдали. И поскольку сейчас наконец появляется возможность
послать ему еще один - она чувствует, последний - знак любви, она хочет
показать ему, что с этим кольцом сохранила отданные ему чувства. Она прижимает
кольцо с гравировкой к горячему воску и через Жарже посылает оттиск Ферзену.
Слова не нужны, оттиск сам говорит. "Оттиск, который я прилагаю, - пишет
она Жарже, - прошу Вас передать известному лицу, приезжавшему ко мне в
прошедшую зиму из Брюсселя. Передайте, пожалуйста, упомянутому лицу, что этот
девиз для меня никогда не был так дорог, как сейчас".
Что же написано на перстне с печаткой, изготовленном по
указанию Марии Антуанетты, какой девиз для нее "никогда не был так дорог,
как сейчас"? Что же было выгравировано на перстне с печаткой, на котором
королева пиказала вырезать герб шведского дворянина и который она, единственное
из украшений, стоившее ей дороже бесчисленных миллионов, сохранила даже в
тюрьме?
Пять итальянских слов девиза, и в двух шагах от смерти они
звучат еще более верно, чем когда бы то ни было: "Tutto a te mi
guida" (Все ведет меня к тебе).
Весь ужас смерти, вся предельная напряженность "Никогда
более" еще раз с неизбывной силой рвется из этого немого крика смертника,
и тот, находящийся вдали, знает, что для него бьется это сердце, бьется до
своего последнего часа. В этом прощальном привете - мысли о вечности, присяга в
верности бессмертным чувствам бренного мира. Сказано последнее слово этой великой,
беспримерной трагедии любви в тени гильотины - занавес может падать.
|
