 Увеличить |
НОЧЬ В ВАРЕННЕ
В тот день, 21 июня 1791 года, Мария Антуанетта, уже
семнадцатый год как королева Франции, на тридцать шестом году своей жизни
впервые переступает порог дома французского горожанина. Это единственное
отклонение от ее маршрутов: дворец - дворец, тюрьма - тюрьма. Сперва надо
пройти через маленькую лавчонку, полную затхлых запахов прогорклого масла,
лежалой колбасы, острых пряностей. По узкой, крутой и скрипучей лесенке король
или, вернее, неизвестная личность в парике лакея и гувернантка мнимой баронессы
Корф поднимаются друг за другом на второй этаж; два помещения, общая комната и
спальня, низкие потолки, убогая обстановка, грязь. У двери тотчас же встают
гвардейцы нового времени, ничего общего не имеющие с блистательными гвардейцами
Версаля, - двое крестьян с сенными вилами в руках. Все восемь: королева,
король, Мадам Елизавета, оба ребенка, гувернантка и горничные располагаются,
кто сидя, кто стоя, в этом тесном помещении. Смертельно усталых детей
укладывают в постель, и под защитой мадам де Турзель они тотчас же засыпают.
Королева садится в кресло и опускает вуаль на лицо; никто не сможет
похвастаться, что наблюдал ее гнев, ее раздражение. Один лишь король сразу же
начинает устраиваться по-домашнему, спокойно садится за стол и ножом отрезает
от головки сыра огромные куски. Все молчат.
Наконец слышен цокот копыт, и одновременно раздается дикий
крик сотен разбегающихся людей: "Гусары! Гусары!". Наконец-то
является Шуазель, также введенный в заблуждение ложными сообщениями;
несколькими сабельными ударами он освобождает себе дорогу и собирает своих
солдат возле дома. Речь, с которой он обращается к ним, бравые немецкие гусары
не понимают, они не знают, в чем дело, ничего они не поняли, кроме двух
немецких слов: "Der Konig" и "Die Konigin"[168]. Но тем не менее повинуются команде и
наезжают на толпу, мгновенно освобождая экипажи от окружающих людей.
Затем герцог Шуазель поспешно вбегает по ступенькам в
помещение и предлагает королевской семье свой план. Он готов дать семерку
коней. Король, королева и сопровождающие их люди должны верхами в окружении его
отряда бежать отсюда до того, как Национальная гвардия соберет здесь своих
солдат. Почтительно склонившись после своего доклада, офицер говорит:
"Ваше величество, я жду приказа".
Отдать приказ, принять быстрое решение, нет, Людовик XVI
никогда не был способен на такое. Готов ли Шуазель поручиться, что при таком
прорыве шальная пуля не поразит его жену, его сестру, одного из его детей,
сомневается король. Не лучше ли подождать, пока соберутся сидящие по трактирам
города драгуны? В этих долгих разговорах проходят минуты, драгоценные минуты.
На соломенных креслах в маленькой убогой комнатенке сидит старое время,
колеблется, медлит, ведет переговоры.
Но революция, новое, молодое поколение не ждет. Из
близлежащих деревень стягиваются поднятые с постелей набатными ударами
колоколов вооруженные люди. Собираются солдаты Национальной гвардии, с
городских валов приволокли старые пушки, улицы забаррикадированы. Вновь
рассеянные в толпе солдаты, без толку проведшие в седле сутки, охотно принимают
вино, предлагаемое им горожанами и крестьянами, братаются с ними. Все больше и
больше людей собирается на улицах. Как-будто какое-то коллективное неосознанное
предчувствие решающего часа охватывает массы. Крестьяне, пастухи, рабочие из
мест и местечек, прилегающих к городу, среди ночи поднимаются и тянутся к
Варенну; древние старухи, чтобы хоть раз увидеть короля, бредут издалека со
своими клюками, и теперь, когда король должен скрыться, они все полны решимости
не выпустить его за стены своего города. Любая попытка перепрячь лошадей
встречает отпор.
"В Париж, или будем стрелять, застрелим его в
карете!" - кричат разъяренные люди почтальону, и среди этой сумятицы вновь
бьет набат. Еще одна тревога в эту драматическую ночь: прибыла карета из
Парижа. Национальное собрание разослало во все концы страны своих комиссаров на
поиски короля. Двоим сидящим в этой вновь прибывшей карете повезло: они
настигли беглецов. Теперь с Варенна снята ответственность, теперь маленькие
люди, пекари, сапожники, портные, мясники этого городишки не должны решать
судьбу мира: здесь посланцы Национального собрания, единственно признаваемого
народов авторитета. С триумфом ведут вновь прибывших в дом лавочника Сосса,
вверх по лестнице, к королю.
Тем временем проходит ужасная ночь, наступает утро, уже половина
седьмого. Один из двух комиссаров, Ромеф, бледен и смущен. Не очень-то он
доволен данным ему поручением. Как адъютант Лафайета, он часто нес караульную
службу в Тюильри в покоях королевы, которая ко всем своим подчиненным
относилась со свойственной ей доброжелательностью и сердечностью, всегда была
приветлива с ним. Порой она, да и король также, дружелюбно разговаривали с ним.
В глубине души этот адъютант Лафайета имеет одно желание - спасти обоих. Но рок
невидимо противодействует королю, Ромефа сопровождает второй комиссар, очень
честолюбивый, преданный революции человек, Байон. Едва напав на след, Ромеф
пытается тайно замедлить погоню, чтобы дать королю лишний шанс, но неумолимый
Байон наседает на него, и вот стоит он, краснея от стыда, страшась сообщить
королеве роковой декрет Национального собрания, приказывающий задержать
королевскую семью.
Мария Антуанетта не может скрыть свое удивление: "Как,
сударь, вы? Нет, я никак этого не ожидала!" В замешательстве Ромеф
бормочет: "Весь Париж возбужден, государственные интересы требуют, чтобы
король вернулся". Королева проявляет нетерпение, отворачивается. За
путаными объяснениями она чувствует нечто страшное. Наконец король требует
декрет и читает: "Национальное собрание лишает его прав монарха, каждый
курьер, встретивший короолевскую семью, должен применять любые средства, дабы
воспрепятствовать ее дальнейшему продвижению". Правда, слов
"бегство", "арест", "задержание" в декрете нет.
Но этим декретом Национальное собрание впервые заявляет, что король не свободен
и полностью подчинен его воле. Даже Людовик Неуклюжий понимает эту перемену,
имеющую историческое значение.
Но он не защищается. "Во Франции нет больше
короля", - говорит он свои сонным голосом, как если бы речь шла не о нем,
и кладет рассеянно декрет на кровать, в которой спят обессиленные дети. Но тут
Мария Антуанетта внезапно стряхивает с себя оцепенение. Эта женщина, мелкая во
всем мелочном, церемонная во всем внешнем, показном, оказывается
величественной, значительной, когда задевают ее гордость, угрожают ее чести.
Она комкает декрет Национального собрания, осмелившегося распоряжаться ее
судьбой и судьбой ее семьи, и презрительно швыряет его на пол: "Я не
желаю, чтобы эта бумажка замарала моих детей".
Ужас охватывает маленьких чиновников при этом вызове. Чтобы
замять неловкость, Шуазель быстро поднимает документ. Все в этой комнате
одинаково смущены: король - смелостью жены, оба посланца Национального собрания
тягостным положением, в котором они оказались, не зная, что предпринять. Тут
король предлагает решение, на первый взгляд согласующееся с декретом, однако
таящее в себе коварство. Надо дать отдохнуть им здесь два-три часа, затем они
вернутся в Париж. Ведь видно же, как смертельно устали дети, после двух таких
ужасных ночей нужен небольшой отдых. Ромеф тотчас же понимает, чего хочет
король. Через пару часов здесь будет кавалерия Буйе, а за ней - пушки и пехота.
Внутренне желая спасти короля, он не возражает; в конце концов его задача -
лишь выполнить приказ: приостановить экипажи короля, воспрепятствовать их
дальнейшему продвижению. Это он сделал. Но второй комиссар, Байон, быстро
смекнув, что здесь разыгрывается, решает ответить хитростью на хитрость. Он как
бы соглашается, лениво спускается по лестнице и, когда его окружают
возбужденные люди, спрашивая, какое решение принято, ханжески вздыхает:
"Ах, они не желают возвращаться... Буйе уже близко, они ждут его".
Эти слова подливают масла в уже полыхающий огонь. Такое
допустить невозможно! Нельзя дать обмануть себя еще раз! "В Париж! В
Париж!" Стекла окон дребезжат от гула, члены магистрата, и прежде всех
несчастный лавочник Сосс, в отчаянии напирают на короля: ему следует немедленно
ехать, они не ручаются за его безопасность, если он останется здесь. Гусары -
иные перешли на сторону народа, иные так зажаты толпой, что бессильны что-либо
предпринять; карету с триумфом подтаскивают к самой двери, в нее спешно
впрягают лошадей. И тут начинается унизительная игра, ведь дело всего лишь в
каких-нибудь нескольких десятках минут. Вот-вот должны подойти гусары Буйе, они
совсем близко; каждая минута, которую удастся выиграть, может спасти
королевство. Следовательно, во что бы то ни стало, любыми, даже недостойными
средствами надо оттянуть, задержать отъезд в Париж. Даже сама Мария Антуанетта
должна унижаться и впервые в жизни просить. Она обращается к супруге лавочника
и умоляет ту помочь ей. Но эта бедная женщина боится за своего мужа. Со слезами
на глазах она лепечет, что ей страшно тяжело отказывать в гостеприимстве
королю, королеве Франции, но у нее самой дети, и мужу это может стоить жизни.
Она права, эта бедная женщина, она предчувствует кровавую развязку: несчастный
лавочник поплатится головой за то, что помог королю в эту ночь сжечь несколько
секретных документов.
Вновь и вновь пытаются король и королева задержать отъезд,
подыскивая самые разные предлоги, но время идет, время проходит, а гусар Буйе
все нет и нет. Уже все готово к отъезду, и тут Людовик XVI объявляет - как
глубоко пал он духом, если разыгрывает такую комедию! - что ему хотелось бы
поесть. Можно ли отказать королю в завтраке? Нет, конечно. Спешат подать пищу,
только бы не задержать отъезд. Людовик XVI делает несколько глотков. Мария
Антуанетта с презрением отодвигает тарелку в сторону. Все предлоги исчерпаны.
Но вот новое происшествие: уже семья стоит у двери, и тут одна из камеристок,
мадам Ньювевиль, падает на пол, симулируя конвульсии. Тотчас же Мария
Антуанетта властно заявляет, что не бросит камеристку на произвол судьбы. Она
не двинется с места, пока здесь не появится врач. Но и врач ведь весь Варенн на
ногах - является прежде, чем войска Буйе. Он дает симулянтке успокаивающие
капли; трагикомедия окончена. Король вздыхает и первый спускается по узкой,
крутой лесенке. За ним, с закушенной губой, поддерживаемая герцогом Шуазелем,
следует Мария Антуанетта. Она догадывается, что предстоит им по возвращении.
Но, полная забот о семье, она думает и о друге; ее первые слова, обращенные к
герцогу Шуазелю: - "Как вы думаете, удалось ли Ферзену спастись?"
Рядом с настоящим человеком она выдержала бы и это адски трудное путешествие;
оставаться же сильной среди слабовольных и малодушных так трудно.
Королевская семья садится в карету. Все еще надеются они на
Буйе и его гусар. Но тщетно. Лишь грозный гул толпы доносится до них. Наконец
карета трогается. Шесть тысяч человек окружают ее. Весь Варенн сопровождает
свою добычу, выражая свой гнев и страх торжествующими криками. Захлестываемый
волнами революционных песен, окруженный армией тружеников, удаляется несчастный
корабль монархии от утеса, у которого потерпел крушение.
И всего лишь двадцать минут спустя, еще не улегся столб пыли
на дороге за Варенном, еще стоит он в знойном небе, как с другой стороны в
город на быстром галопе несутся эскадроны. Наконец-то они явились, так страстно
и так тщетно ожидаемые гусары Буйе! Продержись король еще полчаса, и он
оказался бы под защитой своей армии, а те, кто сейчас ликует, разгромленные,
разбрелись бы по домам. Но, узнав, что король малодушно уступил, Буйе тотчас же
отводит свои войска. К чему бесполезное кровопролитие? Он понимает, что
слабость монарха уже решила судьбу монархии. Людовик XVI более не король
Франции, Мария Антуанетта - не королева.
|
