Увеличить |
ДВА
ЖЕЛАНИЯ КАЙКЕЙИ
Между тем
Дашаратха, отдав необходимые для грядущего торжества распоряжения, отпустил
приближенных и слуг и вернулся во внутренние покои. Он вспомнил, что любимая
жена его Кайкейи не знает еще об избрании Рамы, и поспешил к ней, чтобы
обрадовать ее благой вестью. И он вошел в покои Кайкейи, подобные обители
бессмертных, украшенные золотом, и серебром, и слоновой костью, полные карлиц и
шутих, редкостных вещей и драгоценных каменьев и необыкновенных яств и
налитков; там цветущие и отягченные плодами деревья осеняли пруды с прозрачной
водою, и оглашались те покои сладкими звуками лютни и криками попугаев,
павлинов, лебедей и птиц краунча. Но, войдя во внутренний покой, могучий царь
не нашел свою возлюбленную Кайкейи на ее ложе.
Царь,
огорченный, – ибо никогда еще в это время дня не заставал он покои пустыми, –
выйдя оттуда, спросил стража, стоявшего у дверей, о царице, и тот поспешил
ответить ему, что благородная царица, рассерженная чем-то безмерно, удалилась в
дом гнева. С тревогою в сердце вступил Дашаратха в дом гнева и узрел жену свою,
которая ему была милее жизни, распростершейся на земле в неподобающем ей виде,
словно павшая апсара или киннари, низринутая за грехи с небес, подобно лани,
пронзенной отравленною стрелой охотника.
И царь,
пораженный скорбью, нежно коснулся лотосоглазой Кайкейи и сказал: «Я не знаю,
за что гневаешься ты на меня. Кто обидел тебя, о благородная? Если злой недуг
вселился в тебя, назови его – у меня есть искусные лекари, щедро одарю я их, и
они исцелят тебя. Или ты хочешь, чтобы я покарал кого-нибудь? Или кого-нибудь
наградил? Не скрывай своих мыслей, о ты, наполнившая мое сердце печалью! Нужно
ли предать кого-нибудь смерти? Или отпустить на свободу заточенного в темницу?
Сделать бедняка богатым? Или богача – нищим? Ты знаешь, что я никогда не посмею
воспротивиться твоему желанию – повелевай мною! Клянусь моими добрыми деяниями,
я все сделаю, чтобы развеять твою тоску!»
Так говорил
царь прекрасной Кайкейи, она же, тая в душе недобрые желания, отвечала ему: «Никто
не обидел меня, о могучий царь. Я скажу тебе о том, чего я хочу, но прежде
обещай, что исполнишь просьбу мою без промедления». И Дашаратха сказал: «Клянусь
тем, кто мне всего дороже, опорою моей жизни, Рамой, моим ненаглядным сыном
клянусь, я исполню желание твоего сердца!»
Тогда сказала
Кайкейи, помышляющая лишь о собственной пользе, готовая поразить слух супруга
жестокой и губительной речью: «Ты поклялся и ты обещал мне, что свершится то,
чего я желаю. Да услышат твою клятву тридцать и три божества с Индрой во главе!
Да услышат ее Солнце, и Луна, и Небо, и Планеты, и Ночь, и День, и Страны
света, и Земля, и все живые существа! Я призываю богов и вселенную в свидетели
твоих слов, о царь, прославленный справедливостью, благочестием и верностью
данному слову!» И, так заклиная царя, Кайкейи напомнила ему его обещание, данное
в дня войны богов и демонов.
«Ныне, о
потомок Рагху, – молвила Кайкейи, – я хочу получить обещанные дары. И если ты
откажешь мне теперь, презренная тобою, я отрекусь от жизни». Затем, опутав царя
коварной речью, как петлею оленя, попавшего в ловушку, и подчинив его своей
власти всецело, она сказала: «Выслушай же меня, о государь. Дошло до меня, что
идут приготовления к свершению обрядов в честь Рамы, вступающего на трон.
Повели, о праведный царь, чтобы на трон взошел Бхарата. Пришло время исполнить
и второе мое желание – пусть Рама, одевшись в оленьи шкуры, удалится в леса
Дандака и ведет там жизнь отшельника девять и еще пять лет. Ты же отдай Бхарате
царство, свободное от посягательств Рамы. Вспомни о своем обещании, о владыка,
и, верный своему слову, да будешь ты царем царей».
Внимая
нечестивым речам Кайкейи, Дашаратха в смятении сказал себе: «Снится ли мне
дурной сон, или помрачился мой разум? Или злой дух овладел мною?» И не в силах
понять причину происходящего, он лишился чувств. Когда же он пришел в себя и
вспомнил слова Кайкейи, сердце его преисполнилось скорби. И с тяжким вздохом,
пораженный горем и мукой, словно олень, завидевший тигрицу, царь опустился на
непокрытую землю и снова лишился чувств. Нескоро возвратилось к нему сознание;
тогда он сказал Кайкейи, пылая гневом: «О ты, губительница рода! Что сделал
тебе дурного Рама, злая женщина? Он всегда почитал тебя, как родную мать. За
что же ты ненавидишь его? На погибель свою взял я тебя в этот дом, как змею,
таящую в себе смертельный яд. Всеми прославлены добродетели Рамы; за что же я
отрекусь от своего любимого сына? Скорее откажусь я от Каушальи, или от
Сумитры, или от царства, но не от Рамы; скорее мир может существовать без
солнца, без воды и хлеба, нежели я смогу жить без Рамы, сына моего. И потому, о
ты, стремящаяся к неправедной цели, забудь о своем намерении! Как появилась у
тебя эта ужасная мысль? Ты всегда говорила мне, что Рама столь же дорог тебе,
как и благородный Бхарата. И доныне ты никогда не совершала ничего недостойного
и никогда не причиняла мне горя. О милая, я не могу поверить, чтобы в здравом
уме ты вела когда-нибудь такие безрассудные речи. Опомнись, о Кайкейи! Видишь,
я кладу мою голову к твоим ногам. Сжалься надо мною! Я стар и стою на краю
могилы. Будь доброй матерью Раме в избавь меня от греха!»
Кайкейи, не
вняв увещанию, обратилась к царю, терзаемому горем, с речью, еще более
жестокой. «Если ты, о повелитель, обещав дар, раскаиваешься после, – сказала
она, – зачем похваляешься ты, о могучий, своею праведностью в этом мире? И что
скажешь ты святым мудрецам, когда спросят они тебя об этом? Ты скажешь: «Я
нарушил свое слово, данное той, кому обязан жизнью»? Ради того чтобы угодить
Каушалье, ты покроешь позором род Икшваку? Я же и дня не проживу, если увижу,
что Каушалье воздают почести, как царице-матери, – смерть я приму тогда как
избавление. Если ты откажешь мне, я выпью яд в тот же день и умру на твоих
глазах. Клянусь моим сыном, который мне дороже собственной жизни, только
изгнание Рамы умиротворит меня».
Сказав так,
Кайкейи умолкла. И царь, пораженный услышанным, взирал на нее, не в силах
произнести ни слова. Затем, охваченный горестью, он поник, как дерево,
подрубленное топором, и чувства в нем помутились, как у безумного. И он сказал
Кайкейи такие слова, исполненные печали и отчаяния: «Кто внушил тебе, что
достоин избранный тобою путь, нечестивый и гибельный? Или нет у тебя стыда, что
ты обращаешься ко мне с речами, словно подсказанными злым духом? Увы! Я не знал
доныне, сколь извращена твоя природа. По неведению я доверился тебе, как
ребенок, играющий с ядовитой змеею. Проклятье женщинам, коварным и лживым! Но
нет, я говорю не о всех женщинах, лишь о матери Бхараты. О ты, желающая всех
лишить счастья, о жестокосердая, или бог сотворил твою душу столь подлой для
того только, чтобы мучить меня? Но я не переживу изгнания Рамы. Ты останешься
вдовою и будешь править царством вместе со своим сыном. Будь тогда счастлива,
низвергнув в ад меня, и Каушалью, и других моих сыновей. Что скажу я теперь
царям и моим советникам, и народу после того, как, побуждаемый всеобщим
одобрением, я объявил об избрании Рамы? Все станут говорить: «Безрассудный и
сластолюбивый царь Дашаратха сослал в леса своего сына ради прихоти молодой
жены». О горе мне! Что скажу я Каушалье? Что станет с Ситой, когда услышит она
весть об изгнании Рамы? О ты, навлекшая позор на род царей кекаев, о злодейка,
не ведающая стыда, ты можешь броситься в огонь, принять яд, скрыться под землею
– я не исполню твоего желания, несущего гибель мне и моему роду. Я не хочу
видеть тебя живой, о ты, испепеляющая мое сердце, отнимающая у меня жизнь!
Подумай, как стану жить я без Рамы! Как жить отцу, лишившемуся сына? О нет, ты
не должна, о благородная, причинять мне зло. Я припадаю к твоим ногам – сжалься
надо мною!»
Но тщетно
царь молил Кайкейи, тщетно горькие обращал к ней упреки; она презрела его
мольбы и слезы и, упорствуя в намерении своем, замкнулась в безжалостном
молчании.
А меж тем
солнце село и наступила ночь; но не принес ее приход покоя несчастному царю.
Тяжко вздыхая, возвел глаза к небу старый Дашаратха и молвил: «О ночь,
блистающая звездами, внемли моим стенаниям – пусть никогда не наступит утро!
Будь милостива ко мне и скрой от взора моего ненавистную Кайкейи, ввергшую меня
в пучину горя!» И, сказав это, он распростерся на земле, пораженный как ударом
грома постигшей его бедою.
|