 Увеличить |
СИТА
Сита, свершив
поутру надлежащие обряды, поджидала Раму с мыслью о грядущем торжестве и с
радостью в сердце, еще не зная и не предчувствуя постигшей их невзгоды. Когда
же по возвращении из царского дворца Рама вступил в свой чертог и Сита увидела
его, бледного и с поникшей головою, она, трепеща, поднялась со своего места ему
навстречу. И сказала прекрасная дочь Джанаки: «Почему ты печален, о господин
мой? Ведь сегодня – день твоего воцарения. Почему же лицо твое не осеняет
царский балдахин, белый, как морская пена? Почему не окропили волосы твои медом
и творогом брахманы, искушенные в Ведах и в обрядах помазания на царство?
Почему не предшествуют тебе слуги, несущие золотой царский трон, и с ними слон
могучий, подобный горе, и почему не следуют за тобой царские советники и
богатые горожане в нарядных одеждах и не звучат, о великий воин, гимны и
песнопения во славу твою? Бледность покрыла черты твои, и никогда я не видела
такого смятения во взоре твоем. О чем горюешь ты в день своего торжества?» «О
Сита, о рожденная в благой семье царей Видехи, – отвечал Рама, – мой отец
изгнал меня в леса! Так пожелала царица Кайкейи, он же не мог перечить ей,
связанный обетом. Бхарата станет царствовать вместо меня, а я уйду в леса, где
буду жить отшельником четырнадцать лет. Я ухожу сегодня. Живи счастливо и в
мире под властью нового царя, повинуйся ему; соблюдай обеты и посты; каждый
день, восстав ото сна, возноси молитвы богам; почитай отца моего Дашаратху,
владыку народов. Моя мать Каушалья преклонна годами и подавлена горем разлуки
со мною – будь к ней ласкова и почтительна. Почитай братьев моих, как
собственных братьев, и превыше всех – Бхарату; помни, что цари не терпят
неповиновения. Я ухожу в леса, о Сита, ты же оставайся с миром и живи по моему
завету».
Выслушав эти
слова, сказала Раме царевна Видехи голосом нежным и сладкозвучным: «Или я столь
ничтожна и низка душою в твоих глазах, что ты говоришь мне это, о лучший из
людей? Мне смешны такие речи; к лицу ли они умудренному знанием закона? Нет, их
даже слушать зазорно. О дорогой супруг мой, отец, мать, сын, брат, невестка –
все они живут плодами Собственных деяний, но жена, о благородный, всегда
разделяет участь своего мужа. И потому, о Рама, если ты обречен на изгнание, то
с тобою и мне суждена жизнь в лесах. И если ты уходишь сегодня, я пойду впереди
тебя, ступая по терниям и колючей траве. Не разубеждай меня. Я не буду бременем
для тебя, о герой; в лесном безлюдье, в дебрях, где бродят дикие звери, под
сенью деревьев, напоенною благоуханием лесных цветов, я буду тебе утехой и
помощницей; с тобой не страшны мне скитания в глуши, без тебя не нужны мне и
небесные чертоги. Сердце мое принадлежит одному тебе, не отвергай меня, жену
твою, которая решилась скорее умереть, чем разлучиться с тобою!»
Но Рама,
помышляя о тяготах, ожидающих поселившегося в лесу, не хотел брать Ситу с собою
в изгнание и, утешая ее, проливающую слезы, так говорил ей: «О Сита, послушай
меня, оставайся здесь; знай, что великие опасности и беды таят дремучие леса!
Ты не ищи счастья там, где найдешь одни невзгоды. Тяжко жить в лесу – рычание
львов, обитающих в пещерах гор, поражает там слух и гнетет душу; дикие звери,
резвящиеся в лесной чаще, завидев человека, приближаются, чтобы напасть на
него, – лес полон бед! Колючие кусты и лианы преграждают там дорогу; ночь
усталый путник проводит на постели из опавших листьев, на прогалинах,
оглашаемых криками сов; он питается дикими плодами и кореньями – лес полон бед!
И потому ты не должна уходить в леса – леса тебе не сулят блага!»
Так говорил
Рама, и, как ни умоляла его дочь Джанаки, на все ее просьбы он отвечал отказом.
Тогда сказала Сита, страшась разлуки, с надменною насмешкой: «О чем думал мой
отец, о Рама, когда назвал тебя своим зятем, тебя, мужчину обликом, но женщину
делами? Горе людям, верящим в твое мужество, – поистине, они заблуждаются. Чего
боишься ты, что не хочешь взять меня с собою? Или ты решился уступить другим
жену свою – меня, которая всегда была чиста в помыслах своих и верна тебе? И
почему столь усердно стремишься ты угодить тому, ради кого лишен ты царства, и
хочешь, чтобы я ему угождала? Нет, лучше я умру, чем останусь здесь, с твоими
врагами. О Рама, позволь мне сопутствовать тебе! Никогда не услышишь ты от меня
ни единой жалобы. Травяное ложе мне будет мягче постели, покрытой дорогими
тканями, пыль, которою меня осыплет ветер, мне покажется благоуханным сандалом,
а плоды, коренья и листья, которые ты мне дашь, слаще покажутся, чем пища
бессмертных. Я не вынесу разлуки с тобою, о Рама! Разве смогу я жить без тебя
четырнадцать лет!» При этих словах слезы, чистые, как кристалл, заструились из
очей Ситы, словно капли росы, стекающие с лепестков лотоса, и лицо ее
побледнело, как увядший лотос, разлученный со своим водным ложем. И она
приникла в горе к своему супругу, он же обнял ее и сказал: «О достойная
почести, не нужно мне и небесного царства, обретенного ценой твоего горя, и я
никого не боюсь! Я не хотел, чтобы ты жила в лесах, но, если ты решилась, я не
могу оставить тебя; следуй за мною и раздели мое изгнание».
Слыша эти
речи, Лакшмана, вошедший перед тем, поклонился брату в ноги и сказал со слезами
на глазах: «Если ты уходишь в леса, населенные оленями и слонами, я пойду с
тобою, предшествуя тебе с луком в руке. Без тебя не милы мне все блага небес».
Тщетно пытался Рама отговорить его, напоминая ему о его долге беречь и охранять
мать свою и поручая его заботам Каушалью. «Бхарата не посмеет обидеть наших
матерей, – возразил сын Сумитры, – из страха перед твоею мощью. Если же он не
окажет им должного почета и заботы, клянусь, я убью этого нечестивца, хотя бы
все три мира встали на его защиту. Поэтому не препятствуй мне следовать за
тобою. Я буду указывать тебе путь в лесу, приносить плоды и коренья, и я буду
служить тебе и царевне Видехи, вам обоим, бодрствующим и спящим». И Рама,
утешенный его словами, позволил сыну Сумитры сопровождать его и Ситу в лесах.
РАМА
ПОКИДАЕТ АЙОДХЬЮ
Рама и Сита
пришли к царскому дворцу пешком; Лакшмана следовал за ними. Народ теснился
вокруг них на улицах; горожане и горожанки, толпившиеся на террасах своих
домов, бросали на них скорбные взгляды и громко выражали сочувствие свое
изгнанникам и возмущение решением Дашаратхи; и многие из них изъявляли желание
последовать за Рамой в леса. У дверей царских покоев Рама увидел доблестного
Сумантру, сидевшего, уныло понурив голову, и послал его к отцу известить об их
приходе.
Войдя к царю,
Сумантра объявил ему о приходе Рамы. «Созови всех моих жен», – повелел ему
тогда Дашаратха. И все триста пятьдесят жен царя пришли, и первая среди них –
Каушалья. Тогда царь сказал Сумантре: «Приведи моего сына».
Когда вошли в
царские покои Рама, Лакшмана и дочь Джанаки, царь поспешил к ним навстречу,
встав со своей асаны, но, не дойдя до Рамы, приближавшегося к отцу, смиренно
сложив ладони, рухнул на землю без чувств, поверженный горем. Рама и Лакшмана
подняли его и положили на асану, а дворец огласили громкие вопли и стенания
женщин, смешавшиеся с нестройным звоном браслетов и золотых украшений на их
воздетых к небу руках.
Очнувшись,
царь сказал: «О Рама, дар, обещанный мною Кайкейи, лишает меня рассудка. Заточи
меня сегодня в темницу и будь царем Айодхьи».
«О государь,
– отвечал ему Рама, – правь землею тысячу лет! Не нужно мне царства. Я ухожу в
леса на четырнадцать лет; позволь Сите и Лакшмане сопровождать меня. Я пытался
отговорить их, но они не хотят расставаться со мною. Не печалься и благослови
нас – мы уходим сегодня».
И царь,
опутанный сетью обета, сказал, подстрекаемый тайно Кайкейи: «Если ты решился
твердо, я не смею воспрепятствовать тебе в исполнении твоего долга. Но не уходи
сегодня, о сын мой! Ночь уже близка. Останься, ты отправишься в путь завтра!»
Но Рама ответил: «Нет, государь, клянусь тебе, что не могу оставаться здесь ни
часа более. Я обещал царице Кайкейи покинуть город сегодня, и я сдержу свое
слово. О мой отец, не печалься; я вернусь через четырнадцать лет!»
Царь обнял
Раму. Тогда поднялся великий плач в собрании царских жен, и горестные возгласы
раздались отовсюду. Только царица Кайкейи среди всеобщих изъявлений скорби
осталась невозмутима и в лице не изменилась. Напрасно Сумантра и следом за ним
Васиштха обратились к ней со словами осуждения и с увещаниями, умоляя ее не
губить супруга своего и отказаться от безумного своего желания; совесть не
укоряла ее, и раскаяние ее не посетило. И облик царицы остался безмятежен, как
и прежде.
Когда же
Дашаратха повелел своим советникам отправить вместе с Рамой войска и сокровища
царской казны, Кайкейи восстала против его решения с превеликой пылкостью. «Бхарата
не примет царства, – сказала она, – лишенного ценностей своих». И Рама
отказался от казны и от войска: «К чему слоновья сбруя тому, у кого слона
отобрали? Я отрекся от всего! – сказал Рама, – Пусть принесут мне только одежду
отшельника из бересты, пусть принесут мотыгу и корзину». И Кайкейи сама
принесла одежду из бересты и подала ее Раме со словами: «Носи это».
И, сняв свой
богатый наряд, Рама облачился в грубое платье отшельника; то же сделал и
Лакшмана на глазах у отца своего. Но Сита, увидев предназначенное ей одеяние из
бересты, пришла в смятение, как лань при виде охотничьей петли. Со слезами приняла
она берестяной наряд из рук Кайкейи. Но, не умея надеть его, остановилась в
замешательстве. Рама помог ей накинуть бересту поверх шелков, в которые она
была одета; а женщины вокруг залились слезами, увидев Ситу в платье отшельницы.
И ропот возмущения поднялся в собрании; царь же обратился к Кайкейи с горьким
упреком: «Неужто мало тебе изгнания достойного Рамы? О ты, не ведающая стыда
губительница рода, ты вступила на путь бесчестия, он приведет тебя в ад!»
Рама, который
безмолвствовал все это время, сказал, обращаясь к Дашаратхе: «О справедливый
царь, моя старая мать останется здесь под покровительством твоим и защитой! Да
будет обращение с ней достойно ее, царицы древнего рода! О податель щедрых
даров, тебе должно еще более почета оказывать ей теперь, когда она будет
разлучена со мною, дабы не изнемогла она под бременем горя и не ушла от нас
безвременно в обитель Ямы».
В горести
поник головою Дашаратха, великой одолеваемый скорбью. Затем, оборотившись к
Сумантре, повелел ему снарядить колесницу и запрячь ее превосходнейшими конями,
чтобы отвезти изгнанников к южным пределам царства; и повелел ему принести
богатые и нарядные платья для Ситы и золотые украшения и драгоценности.
Облачившись в
роскошные наряды, Сита озарила своей красотою чертоги, подобная Солнцу,
озаряющему вселенную своими лучами. Каушалья, обняв Ситу, сказала: «Женщины,
покидающие своих мужей в несчастье, почитаются нечистыми. Такова природа
женщин; от тех, кто дарил им счастье в дни благополучия, они отрекаются, когда
приходит беда. Женщины неверные, неблагодарные, лживые и бессердечные, чья
любовь мимолетна, почитаются нечистыми. Ни происхождение, ни ученость, ни
благочестие, ни добродетель не могут привязать сердца женщин; поистине, сердца
их нестойки. Но благословенны те чистые женщины, чья преданность супругу
неколебима в день невзгоды. И хотя сын мой уходит в леса, ты не должна
выказывать пренебрежение к нему. Богатый или бедный, супруг твой должен быть
божеством для тебя».
Сита отвечала
своей свекрови, сложив почтительно ладони: «Я внимаю речам благородной царицы.
Да не сравнит она меня с женщинами подлыми и нечестивыми. Мне ведом долг мой; о
нем говорили мне в родительском доме. Лютня не звучит без струн; колесница не
движется без колес; женщина, даже имеющая сто сыновей, не знает счастья без
мужа. Я почитаю супруга моего как божество; могу ли я пренебречь моим долгом?»
И Каушалья, слыша эти слова, проливала слезы радости и горя.
Рама, Сита и
Лакшмана, поклонившись царю, обошли его кругом. И с его соизволения они
простились поочередно и с Каушальей, и с Сумитрой, и с другими царскими женами.
Покинув дворец, они взошли на блистающую колесницу, украшенную золотом, и
Сумантра повел ту колесницу, запряженную отборными конями, быстрыми, как ветер.
Великое горе
воцарилось во дворце и на улицах города, где собрались все жители Айодхьи, и
стар, и млад, чтобы проводить Раму. И народ толпами повалил за колесницей,
шумно изъявляя свою скорбь и свое негодование. «Погоди, не торопись,
колесничий! – восклицал народ, обращаясь к Сумантре. – Поезжай медленнее. Дай
нам в последний раз взглянуть на Раму!»
И Дашаратха
вышел из дворца со всеми своими женами. Он услышал плач и стенания, увидел
народ, бегущий за колесницей Рамы, и горе его возросло. При виде царя и цариц,
проливающих слезы, толпа разразилась рыданиями, еще более громкими; и пыль от
колес удаляющейся колесницы ложилась на землю, прибитая слезами провожающих.
Рама,
оглянувшись, увидел, что отец его и мать следуют издали за колесницей. И не в
силах более вынести душевной муки, Рама крикнул, обращаясь к Сумантре: «Гони
коней!»
Мать Рамы
бежала за колесницей, восклицая: «Рама, Рама! Сита! Лакшмана!» – и плача об
изгнанных; так корова бежит за своим теленком, когда связанного уводят его
пастухи. «Стой, остановись!» – кричал царь Сумантре; Рама же повторял: «Гони!»
– и колесничий, пребывая в смятении, не знал, кому он должен повиноваться, «По
возвращении ты скажешь царю, что не расслышал его приказа, – сказал ему Рама. –
Мне же промедление невыносимую причиняет муку». И Сумантра, окриком заставив
народ расступиться, погнал коней во всю мочь.
И царь с
царицею остановились, глядя сыну вослед. Пока виднелось на дороге облако пыли,
поднятое колесницей, Дашаратха стоял там, не в силах отвести от него взора,
когда же и оно скрылось из глаз, старый царь пошатнулся и упал бы на землю,
если бы не поддержали его Каушалья с правой стороны и стройная Кайкейи – с
левой. Но, с гневом оттолкнув Кайкейи, Дашаратха сказал ей: «Не касайся меня, я
не хочу тебя видеть, о ты, преследующая только собственную корысть и покинувшая
стезю добродетели! Ты не жена мне; я отрекаюсь от тебя, и отныне мне ничего не
нужно ни от тебя, ни от сына Бхараты!»
Великая
скорбь охватила Айодхью, и всю землю кругом, и небо, когда Рама удалился в
изгнание. Солнце закатилось, а вечерние жертвоприношения огню не были
совершены. Жители Айодхьи позабыли о своих повседневных делах, о еде и питье, и
все пребывали во власти единой мысли о своей утрате; и слоны забыли о корме, и
телята не сосали коров. Звезды померкли; тучи, принесенные внезапным ветром, обволокли
окрестность, и тьма окутала землю. И царь Дашаратха и с ним его жены и свита
вернулись в город, погруженный в печаль.
|
