Воробей
Я
возвращался с охоты и шел по аллее сада. Собака бежала впереди меня.
Вдруг
она уменьшила свои шаги и начала красться, как бы зачуяв перед собою дичь.
Я глянул
вдоль аллеи и увидел молодого воробья с желтизной около клюва и пухом на голове.
Он упал из гнезда (ветер сильно качал березы аллеи) и сидел неподвижно,
беспомощно растопырив едва прораставшие крылышки.
Моя
собака медленно приближалась к нему, как вдруг, сорвавшись с близкого дерева,
старый черногрудый воробей камнем упал перед самой ее мордой – и весь
взъерошенный, искаженный, с отчаянным и жалким писком прыгнул раза два в
направлении зубастой раскрытой пасти.
Он
ринулся спасать, он заслонил собою свое детище… но всё его маленькое тело
трепетало от ужаса, голосок одичал и охрип, он замирал, он жертвовал собою!
Каким
громадным чудовищем должна была ему казаться собака! И все-таки он не мог усидеть
на своей высокой, безопасной ветке… Сила, сильнее его воли, сбросила его
оттуда.
Мой
Трезор остановился, попятился… Видно, и он признал эту силу.
Я
поспешил отозвать смущенного пса – и удалился, благоговея.
Да; не
смейтесь. Я благоговел перед той маленькой героической птицей, перед любовным
ее порывом.
Любовь,
думал я, сильнее смерти и страха смерти. Только ею, только любовью держится и
движется жизнь.
Апрель,
1878
Черепа
Роскошная,
пышно освещенная зала; множество кавалеров и дам.
Все лица
оживлены, речи бойки… Идет трескучий разговор об одной известной певице. Ее
величают божественной, бессмертной… О, как хорошо пустила она вчера свою
последнюю трель!
И вдруг
– словно по манию волшебного жезла – со всех голов и со всех лиц слетела тонкая
шелуха кожи и мгновенно выступила наружу мертвенная белизна черепов, зарябили
синеватым оловом обнаженные десны и скулы.
С ужасом
глядел я, как двигались и шевелились эти десны и скулы, как поворачивались,
лоснясь, при свете ламп и свечей, эти шишковатые, костяные шары и как вертелись
в них другие, меньшие шары – шары обессмысленных глаз.
Я не
смел прикоснуться к собственному лицу, не смел взглянуть на себя в зеркало.
А черепа
поворачивались по-прежнему… И с прежним треском, мелькая красными лоскуточками
из-за оскаленных зубов, проворные языки лепетали о том, как удивительно, как
неподражаемо бессмертная… да, бессмертная певица пустила свою последнюю трель!
Апрель,
1878
Чернорабочий и
белоручка
Разговор
Чернорабочий
Что ты к
нам лезешь? Чего тебе надо? Ты не наш… Ступай прочь!
Белоручка
Я ваш,
братцы!
Чернорабочий
Как бы
не так! Наш! Что выдумал! Посмотри хоть на мои руки. Видишь, какие они грязные?
И навозом от них несет и дегтем – а твои вон руки белые. И чем от них пахнет?
Белоручка
(подавая свои руки)
Понюхай.
Чернорабочий
(понюхав руки)
Что за
притча? Словно железом от них отдает.
Белоручка
Железом
и есть. Целых шесть лет я на них носил кандалы.
Чернорабочий
А за что
же это?
Белоручка
А за то,
что я о вашем же добре заботился, хотел освободить вас, серых, темных людей,
восставал против притеснителей ваших, бунтовал… Ну, меня и засадили.
Чернорабочий
Засадили?
Вольно ж тебе было бунтовать!
Два
года спустя
Тот
же чернорабочий (другому)
Слышь,
Петра?!… Помнишь, позапрошлым летом один такой белоручка с тобой беседовал?
Другой
чернорабочий
Помню… а
что?
Первый
чернорабочий
Его
сегодня, слышь, повесят; такой приказ вышел.
Второй
чернорабочий
Всё
бунтовал?
Первый
чернорабочий
Всё
бунтовал.
Второй
чернорабочий
Да… Ну,
вот что, брат Митряй; нельзя ли нам той самой веревочки раздобыть, на которой
его вешать будут; говорят, ба-альшое счастье от этого в дому бывает!
Первый
чернорабочий
Это ты
справедливо. Надо попытаться, брат Петра?.
Апрель,
1878
|
