Посещение
Я сидел
у раскрытого окна… утром, ранним утром первого мая.
Заря еще
не занималась; но уже бледнела, уже холодела темная теплая ночь.
Туман не
вставал, не бродил ветерок, всё было одноцветно и безмолвно… но чуялась близость
пробуждения – и в поредевшем воздухе пахло жесткой сыростью росы.
Вдруг в
мою комнату, сквозь раскрытое окно, легко позванивая и шурша, влетела большая
птица.
Я
вздрогнул, вгляделся… То была не птица, то была крылатая маленькая женщина,
одетая в тесное, длинное, книзу волнистое платье.
Вся она
была серая, перламутрового цвета; одна лишь внутренняя сторона ее крылышек
алела нежной алостью распускающейся розы; венок из ландышей охватывал
разбросанные кудри круглой головки – и, подобные усикам бабочки, два павлиньих
пера забавно колебались над красивым, выпуклым лобиком.
Она
пронеслась раза два под потолком; ее крошечное лицо смеялось; смеялись также
огромные, черные, светлые глаза.
Веселая
резвость прихотливого полета дробила их алмазные лучи.
Она
держала в руке длинный стебель степного цветка: «царским жезлом» зовут его
русские люди, – он и то похож на скипетр.
Стремительно
пролетая надо мною, коснулась она моей головы тем цветком.
Я
рванулся к ней… Но она уже выпорхнула из окна – и умчалась.
В саду,
в глуши сиреневых кустов, горлинка встретила ее первым воркованьем – а там, где
она скрылась, молочно-белое небо тихонько закраснелось.
Я узнал
тебя, богиня фантазии! Ты посетила меня случайно – ты полетела к молодым поэтам.
О
поэзия! Молодость! Женская, девственная красота! Вы только на миг можете
блеснуть передо мною – ранним утром ранней весны!
Май,
1878
Necessitas, vis,
libertas[1]
Барельеф
Высокая
костлявая старуха с железным лицом и неподвижно-тупым взором идет большими
шагами и сухою, как палка, рукою толкает перед собой другую женщину.
Женщина
эта огромного росту, могучая, дебелая, с мышцами, как у Геркулеса, с крохотной
головкой на бычачьей шее – и слепая – в свою очередь толкает небольшую, худенькую
девочку.
У одной
этой девочки зрячие глаза; она упирается, оборачивается назад, поднимает
тонкие, красивые руки; ее оживленное лицо выражает нетерпенье и отвагу… Она не
хочет слушаться, она не хочет идти, куда ее толкают… и все-таки должна
повиноваться и идти.
Necessitas,
Vis, Libertas.
Кому
угодно – пусть переводит.
Май,
1878
Милостыня
Вблизи
большого города, по широкой проезжей дороге шел старый, больной человек.
Он
шатался на ходу; его исхудалые ноги, путаясь, волочась и спотыкаясь, ступали
тяжко и слабо, словно чужие; одежда на нем висела лохмотьями; непокрытая голова
падала на грудь… Он изнемогал.
Он
присел на придорожный камень, наклонился вперед, облокотился, закрыл лицо
обеими руками – и сквозь искривленные пальцы закапали слезы на сухую, седую
пыль.
Он
вспоминал…
Вспоминал
он, как и он был некогда здоров и богат – и как он здоровье истратил, а богатство
роздал другим, друзьям и недругам… И вот теперь у него нет куска хлеба – и все
его покинули, друзья еще раньше врагов… Неужели ж ему унизиться до того, чтобы
просить милостыню? И горько ему было на сердце и стыдно.
А слезы
всё капали да капали, пестря седую пыль.
Вдруг он
услышал, что кто-то зовет его по имени; он поднял усталую голову – и увидал
перед собою незнакомца.
Лицо
спокойное и важное, но не строгое; глаза не лучистые, а светлые; взор пронзительный,
но не злой.
– Ты
всё свое богатство роздал, – послышался ровный голос… – Но ведь ты не
жалеешь о том, что добро делал?
– Не
жалею, – ответил со вздохом старик, – только вот умираю я теперь.
– И
не было бы на свете нищих, которые к тебе протягивали руку, – продолжал
незнакомец, – не над кем было бы тебе показать свою добродетель, не мог бы
ты упражняться в ней?
Старик
ничего не ответил – и задумался.
– Так
и ты теперь не гордись, бедняк, – заговорил опять незнакомец, –
ступай, протягивай руку, доставь и ты другим добрым людям возможность показать
на деле, что они добры.
Старик
встрепенулся, вскинул глазами… но незнакомец уже исчез; а вдали на дороге показался
прохожий.
Старик
подошел к нему – и протянул руку. Этот прохожий отвернулся с суровым видом и не
дал ничего.
Но за
ним шел другой – и тот подал старику малую милостыню.
И старик
купил себе на данные гроши хлеба – и сладок показался ему выпрошенный кусок – и
не было стыда у него на сердце, а напротив: его осенила тихая радость.
Май,
1878
|
