Насекомое
Снилось
мне, что сидит нас человек двадцать в большой комнате с раскрытыми окнами.
Между
нами женщины, дети, старики… Все мы говорим о каком-то очень известном предмете
– говорим шумно и невнятно.
Вдруг в
комнату с сухим треском влетело большое насекомое, вершка в два длиною… влетело,
покружилось и село на стену.
Оно
походило на муху или на осу. Туловище грязно-бурого цвету; такого же цвету и
плоские жесткие крылья; растопыренные мохнатые лапки да голова угловатая и
крупная, как у коромыслов; и голова эта и лапки – ярко-красные, точно кровавые.
Странное
это насекомое беспрестанно поворачивало голову вниз, вверх, вправо, влево, передвигало
лапки… потом вдруг срывалось со стены, с треском летало по комнате – и опять
садилось, опять жутко и противно шевелилось, не трогаясь с места.
Во всех
нас оно возбуждало отвращение, страх, даже ужас… Никто из нас не видал ничего
подобного, все кричали: «Гоните вон это чудовище!», все махали платками издали…
ибо никто не решался подойти… и когда насекомое взлетало – все невольно
сторонились.
Лишь
один из наших собеседников, молодой еще, бледнолицый человек, оглядывал нас
всех с недоумением. Он пожимал плечами, он улыбался, он решительно не мог
понять, что с нами сталось и с чего мы так волнуемся? Сам он не видел никакого
насекомого – не слышал зловещего треска его крыл.
Вдруг
насекомое словно уставилось на него, взвилось и, приникнув к его голове,
ужалило его в лоб повыше глаз… Молодой человек слабо ахнул – и упал мертвым.
Страшная
муха тотчас улетела… Мы только тогда догадались, что это была за гостья.
Май,
1878
Щи
У
бабы-вдовы умер ее единственный двадцатилетний сын, первый на селе работник.
Барыня,
помещица того самого села, узнав о горе бабы, пошла навестить ее в самый день
похорон.
Она
застала ее дома.
Стоя
посреди избы, перед столом, она, не спеша, ровным движеньем правой руки (левая
висела плетью) черпала пустые щи со дна закоптелого горшка и глотала ложку за
ложкой.
Лицо
бабы осунулось и потемнело; глаза покраснели и опухли… но она держалась истово
и прямо, как в церкви.
«Господи! –
подумала барыня. – Она может есть в такую минуту… Какие, однако, у них у
всех грубые чувства!»
И
вспомнила тут барыня, как, потеряв несколько лет тому назад девятимесячную
дочь, она с горя отказалась нанять прекрасную дачу под Петербургом и прожила
целое лето в городе!
А баба
продолжала хлебать щи.
Барыня
не вытерпела наконец.
– Татьяна! –
промолвила она. – Помилуй! Я удивляюсь! Неужели ты своего сына не любила?
Как у тебя не пропал аппетит? Как можешь ты есть эти щи!
– Вася
мой помер, – тихо проговорила баба, и наболевшие слезы снова побежали по
ее впалым щекам. – Значит, и мой пришел конец: с живой с меня сняли
голову. А щам не пропадать же: ведь они посолённые.
Барыня
только плечами пожала – и пошла вон. Ей-то соль доставалась дешево.
Май,
1878
|